Испытание
Шрифт:
– Нет, что вы, конечно русский!..
– Нос подозрительный. А если и жид, то не бойся. У нас и такой товар тоже идет. Для работы среди других жидов… – На слове «работы» он подмигнул Стропилкину. Потом вынул из стола пару белья, маленький кусочек мыла и сунул все это в руки Стропилкину. – Если хочешь живым быть, то я у тебя ничего не брал. – И погрозил ему мясистым пальцем. – Понял?
– Понял, – ответил он.
– Тогда – аминь!.. А если что не так, тогда вот… – И он провел ребром ладони по своему горлу.
На другой день Стропилкина вызвали в контору. Худощавый человек, говоривший по-русски с польским акцентом, подробно расспрашивал Стропилкина о том, что он делал до войны, и пообещал устроить его на должность инженера-проектировщика.
Стропилкин струхнул, так как успел основательно это дело забыть, но отказываться было небезопасно.
После этого его перевели в общежитие, в комнату, напоминавшую класс школы. Жил он там с другими такими же, как и он, пленными, ожидавшими «назначения». Среди них был старший группы, по имени Георгий Павлович, человек средних лет, маленького роста, с быстрыми хищными глазами, отрекомендовавшийся инженером.
В течение двух первых недель февраля Стропилкин обстоятельно познакомился с характером деятельности учреждения, разместившегося в бывшем совхозе. Именовался совхоз теперь «Виллой Бергмана». Здесь было много странного. Никому, например, не называли его точного местоположения, а новых пленных всегда привозили только поздно вечером или ночью. Одна группа пленных занималась здесь расчетами и проектами. К расчетной работе в этой группе привлекли и Стропилкина. Однако никто не успевал здесь закончить свою работу: поодиночке пленных отправляли на какую-то «дачу».
За хорошую работу и послушание людей награждали так называемыми «поцелуй-талонами». Каждый талон давал право один раз посетить кабачок, расположенный на краю территории «Виллы Бергмана».
Почти каждый день в группе, где находился Стропилкин, Георгий Павлович проводил беседу или читал издаваемую немцами на русском языке газету. Суть этих бесед сводилась к антисоветской клевете. Георгий Павлович восхвалял фашистские порядки и обещал, что гитлеровцы создадут рай на земле. Стропилкин слушал эти беседы с покорностью. «Мое дело – быть покорным и выполнять то, что мне поручают, – думал он, – а от этой брехни мне ни холодно и ни жарко!»
Через две недели за достойное поведение Георгий Павлович наградил Стропилкина «поцелуй-талоном». Стропилкин направился в кабачок не ради развлечения или пьянства, он искренне надеялся узнать там какие-нибудь новости, а может быть, услышать что-нибудь правдивое о положении на фронтах. Он не верил тому, что писали в газете, которую читал им Георгий Павлович. «Имперские войска под Москвой разбили и уничтожили армию русских», «Коммунистическая Россия накануне краха» – из таких крикливых заголовков состояла вся газета. Однако Стропилкин заметил, что о падении Москвы в последнее время уже ничего не говорилось…
Едва Стропилкин отворил дверь в кабачок, как его сразу обдало перегаром сивухи, табачным дымом и кухонным чадом. В помещении стоял пьяный гомон. Он остановился, оглядываясь по сторонам, где бы найти свободное место за столом. К нему подошла молодая служанка в белом передничке, с наколкой на голове.
– Битте, пожалуйста!.. Будем знакомы – Мэри! – кокетливо подмигнув, сказала она.
Мэри провела его в другую комнату и усадила за отдельный стол. Взяв у Стропилкина талон, она наградила его многообещающей улыбкой и скрылась за тяжелыми портьерами.
Где-то хрипло пел приемник. В углу за столиком сидела изрядно захмелевшая пара. Молодая девушка, очень похожая на Мэри, сидела у мужчины на коленях и, обняв его за шею, поила из стакана. Потом она поцеловала его в губы, подхватила под руку и повела за портьеры. Стропилкин брезгливо поморщился, ему захотелось уйти отсюда. Но в это время Мэри поставила на стол бутылку водки, близко подсела к Стропилкину и, играя подведенными глазами, предложила выпить за первое знакомство. Тосты следовали один за другим, и наконец Мэри тоже села к нему на колени, обняла за шею, поцеловала в губы и шепнула: «Идем!» Не ожидая ответа, она взяла подвыпившего Стропилкина под руку и увела за портьеру.
На другой день Стропилкин проснулся с головной болью. «Что хотят здесь сделать со мной?..» – подумал он. Воспоминания о прошедшем вечере были ему противны. Он вспомнил мать, Веру, о которой часто думал, и стал укорять себя. «Больше я туда к Мэри не пойду!.. Ни за что не пойду!.. – решил он. – Ведь я не стремился туда! Меня толкнули в этот омут!..» Он старался оправдать себя и мучительно вспоминал, не наболтал ли он Мэри чего-нибудь лишнего.
– Ну что, господин Стропилкин, порезвились малость? – спросил его вошедший в это время в комнату Георгий Павлович.
Стропилкин вскочил. Ему казалось, что он сейчас ударит этого человека. Но язык сам собой произнес приличествующие случаю слова:
– Простите, Георгий Павлович, ради бога, простите! Захмелел. И сам не понимаю, как проспал… Вы знаете…
– Все, все знаю, – Георгий Павлович похлопал его по плечу, сел на свободную кровать и закурил, пуская дым кольцами. – Понравилось? – манерно сбрасывая мизинцем пепел в блюдечко, спросил он.
– Как вам сказать? С точки зрения физического удовлетворения…
– А чего же больше? Духовного в наших условиях получить невозможно: развернуться негде, да и незачем… – И сразу же перевел разговор на другую тему. – У вас там, оказывается, невеста есть… как ее… кажется, Вера?
– Откуда вы это знаете? – заикаясь от неожиданности, спросил Стропилкин. – Кто вам сказал?
– Как – кто?.. Ваша Мэри, конечно!
– Это подло!.. – возмутился Стропилкин.
– Что вы, сударь, сказали? – Георгий Павлович с силой стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнуло блюдечко. – Ну-ка, повторите!..