Испытание
Шрифт:
– Что вы, Георгий Павлович, это я не про вас, а про Мэри… Некрасиво рассказывать интимные вещи!..
– Ну это меня не касается!.. Как фамилия этой Веры?..
– Зачем вам, Георгий Павлович? Это же к моему пребыванию здесь не относится…
– Надо! – Георгий Павлович посмотрел на Стропилкина таким тяжелым взглядом, что тот невольно промямлил:
– Железнова.
– Кто ее родные?
– Я их не знаю…
– Кто ее родные? – повторил Георгий Павлович.
– Отец – военный, а мать…
– Чин отца?
– Кажется, полковник. – Стропилкин почувствовал, как страх снова охватывает его.
– Должность? Место службы?
– Ей-богу, не знаю… До войны служил где-то в Белоруссии, на границе…
– Что вы еще знаете об отце Железновой?
– Я, право, ничего не знаю… Зачем вы меня расспрашиваете?..
– Дурак! – оборвал его Георгий Павлович и вышел из комнаты.
Стропилкин увидел в окно, как он, пряча голову в каракулевый воротник, пошел прямиком к белому дому – резиденции неизвестного Стропилкину «шефа».
И в то время как Стропилкин, потрясенный неожиданным допросом, раздумывал о своей злосчастной судьбе, Георгий Павлович, сидя в комнате Бергмана, спокойно докладывал:
– На диверсанта он не подойдет – трус. По этой причине его нельзя послать и к большевикам. Может быть, он справится с ролью агента, да и то под руководством человека сильной воли. Одна есть подробность, которая может сослужить нам службу: он влюблен в дочь полковника Железнова. Не тот ли это командир дивизии, который действовал на рузском направлении?..
Бергман откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Потом взял лежащие перед ним на столе записки, перелистал и бросил обратно на стол.
– Ну хорошо, направьте в школу, – сказал он. – Готовьте по линии внутренней агентуры.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Качаясь по ухабам между разрушенных домов, тихо шел перегруженный грузовик. Объехав развалившуюся избу, обломки которой перегородили дорогу, он остановился. Военный соскочил с машины, открыл дверь кабины, помог Вере сойти и показал пальцем на кирпичный дом с развороченной рыжей крышей:
– Штаб! – Он козырнул Вере, сел в кабину и гулко захлопнул дверцу.
Машина дернулась, побуксовала немного, выбрасывая из-под колес комья мокрого снега, и пошла по дороге.
Вера осталась одна в незнакомой деревне. Ноги от неудобного сидения в машине одеревенели и плохо повиновались, особенно правая: после ранения она была чувствительна к холоду. Вера поставила свой чемоданчик и вещевой мешок наземь и, опираясь рукою на израненный осколками телеграфный столб, стала растирать занывшую ногу. Невдалеке показались два летчика в кожаных пальто и шлемах, они шли Вере навстречу. Один из них показался ей знакомым, он шел, распахнув пальто, сдвинув шлем набекрень и энергично размахивая руками. Когда он приблизился, Вера узнала Костю Урванцева. В этот же момент он окликнул ее и побежал навстречу, разбрызгивая ногами стоявшую на дороге талую воду.
– Вера?.. Вера Яковлевна!.. Жива, чертенок?! – крикнул он, схватил обеими руками ее руку и заглянул в глаза. – Молодец, Вера!..
– Спасибо, Костя, тебе за все!.. – сказала Вера. – Если бы не ты…
– Ну-ну, что ты… – растерялся Костя, увидев слезы, блеснувшие в ее глазах. – Да это бы сделал каждый из нас!.. – Он вдруг вытянулся в струнку и перешел на торжественный тон: – А теперь, товарищ Железнова, разрешите вас поздравить…
– С чем, Костя? – удивилась Вера.
– С награждением вас орденом Красного Знамени!
И он подмигнул подошедшему товарищу.
– И я вас поздравляю!.. – Незнакомый низкорослый летчик протянул Вере руку.
– Спасибо!.. Спасибо!.. – только и могла выговорить Вера, взволнованная неожиданной радостью.
– Идем, – Костя нагнулся к чемодану, – мы проводим тебя до дома, где живут девушки.
Его приятель закинул за плечи Верин мешок. Они все вместе пошли по дороге и за разговорами не заметили, как дошли до избы, угол которой был разворочен снарядом.
– Вот и квартира наших девушек! – остановился возле крыльца Костин приятель.
На дверях висел замок. Костя вскочил на завалинку и посмотрел в окно. В избе никого не было.
– Придется подождать! – сказал Костин приятель, с любопытством поглядывая на Веру.
Она ему понравилась.
Привлекательная внешность сочеталась в ней со скромностью и естественностью поведения, что так свойственно чисто русской красоте. Особенно мил был ему ее глубокий и задумчивый взгляд.
Однако, как ни приятно было постоять здесь с этой девушкой, надо было спешить на аэродром.
– Ну, Вера Яковлевна, мне пора, – сказал он. – От избытка чувств Костя нас с вами не познакомил… Разрешите хоть на прощание представиться – Вихров.
– Летчик-сорвиголова! – добавил Костя.
Косте хотелось задержаться, но возникшее вдруг чувство неловкости заставило его тоже попрощаться.
Вихров понял его состояние. Он улыбнулся и шутливо стукнул его по руке.
– Ты хочешь оставить Веру Яковлевну одну? – спросил он. – Нехорошо, Костя! Невежливо! Если бы не служба, то я бы остался. – И, козырнув, он зашагал в сторону аэродрома.
– И правда, Костя, куда спешишь? – неожиданно для нее самой вырвалось у Веры.
Костя послушно опустился на ступеньку крыльца, откинул полу своей кожанки и пригласил Веру сесть.
Вера отодвинула кожанку и села рядом.
– Застегнись, Костя, холодно! – Она повернулась к нему, чтобы запахнуть полы его пальто, и увидела на его гимнастерке сверкающий эмалью и золотом орден Красного Знамени. И она в свою очередь поздравила Костю.
Разговор не клеился.
– Ну, как вы здесь жили? – спросила Вера.