Испытание
Шрифт:
– Нет, Вера Яковлевна, не там.
– А что же там грохочет?
– Там грохочет Гречишкин, да десятка два таких же, как и он, удальцов.
– А дивизия?
– Дивизии там уже нет… Связывайтесь скорее с кавкорпусом, а то нам уже пора уходить.
Вера стала быстро стучать ключом, вызывая кавкорпус. Бойко неотрывно следит за выражением ее лица. Наконец на ее губах появилась улыбка…
– Кавкорпус слушает, – сказала она.
Бойко дернул за штанину лежавшего сбоку шифровальщика:
– Бельдюгин, вставай! Кавкорпус!..
Но вдруг лицо Бойко и шифровальщика помрачнели. Бойко безнадежно махнул рукой.
– Мы с ними разговаривать не можем. У нас нет их кода. – Бойко был изумлен беспечной улыбкой Веры. – Вот как нехорошо складываются наши дела, Вера Яковлевна!..
Вера улыбнулась в ответ, и Бойко с удивлением посмотрел на нее.
– Можете разговаривать, – сказала она. – Кавкорпусу фронт сообщил ваш код!
Шифровальщик подсел ближе к щитку рации и, пользуясь ее светом, стал быстро переводить то, что диктовал Бойко, на цифры. Вера передавала их в эфир.
Время от времени она выключалась, чтобы гитлеровцы не засекли работу их станции. В один из таких перерывов она прочитала письмо отца: «Верушка! Целую. Радуюсь твоему подвигу. Благодарю за всех. Скоро увидимся. Папа».
Вера вертела в руках листок бумаги, всматриваясь в неровный почерк и пытаясь хотя бы по почерку узнать еще что-нибудь.
Светало. Бойко продолжал диктовать Бельдюгину. Впереди него стоял часовой, держа автомат наизготовку. Когда Вера подошла к ним, все тревожно обернулись. Бойко поднялся и протянул ей листок бумаги. Увидев этого человека при утреннем свете, Вера не могла проронить ни слова.
Она встречала Бойко, когда зимой прилетала к отцу, – это был красивый, энергичный здоровяк. Сейчас же перед ней стоял другой человек, будто тень прежнего Бойко, – истощенный, обросший щетиной, с вытянувшейся шеей и громадным кадыком. Казалось, стоит ему сделать шаг – и он свалится, чтобы никогда не встать. Лишь в глазах его светился живой огонек, да надорванный голос звучал по-прежнему властно.
– Пожалуйста, срочно передайте фронту! – попросил Бойко, отдавая Вере кодограмму. – Будет еще продолжение.
Но Вера по-прежнему глядела на него и никак не могла прийти в себя. Бойко по-своему истолковал ее взгляд. Он кивнул в ту сторону, откуда доносилась артиллерийская стрельба, и сказал:
– Не волнуйтесь! Они молотят по пустому месту.
– Так, значит, они скоро могут…
– Ничего не могут! – перебил ее Бойко. – Там Тарасов нас прикрывает. Передайте еще и эту, – он взял у шифровальщика вторую кодограмму, – потом будем сниматься с места.
Теперь станции и запасное питание к ним несли радисты и бойцы. Их путь пролегал через топкое болото.
– Почему мы идем на северо-запад? – спросила Вера у Бойко.
– К дивизии идем.
– Это я знаю… Но ведь мы удаляемся от фронта и от кавкорпуса.
– Правильно, Вера Яковлевна. Это искусство вашего папаши! – сказал Бойко с такой гордостью, как будто он сам придумал план выхода из окружения. – Это наиболее надежный путь.
«Куда же теперь пойдет дивизия? – думала с тревогой неискушенная в военном деле Вера. – Ей надо торопиться! Гитлеровцы могут перерезать пути… А как же будет с храбрецами Тарасова? Их немного, и их легко могут окружить!.. Бойко сказал: „Это искусство вашего папаши!..“ Но какое же это искусство? Оставить людей на явную гибель?.. Значит, искусство в геройстве этих людей?..»
Вера вспомнила, как говорил на занятиях начальник курсов: «Сила нашего военного искусства не только в полководческом таланте и умении наших военачальников, но и в беспримерном геройстве и выносливости наших воинов!» Если тогда на занятии эта фраза показалась ей высокопарной, то сейчас, уже в иных условиях, Вера ощутила ее подлинный смысл. Ведь перед ней были люди – и Бойко, и Груздев, и другие незнакомые ей воины – герои, которые всеми своими действиями подтверждали правильность этих слов.
Часа через полтора они наконец ступили на твердую землю. В сапогах хлюпала вода. Идти было трудно, но Бойко торопил всех. Наконец и ему самому стало невмоготу. Он приказал всем переобуться. Потом еще около часа до заросшей лесной дороги шли глухим бором. Здесь Бойко остановился и посмотрел на карту. Потом они еще с километр прошли по этой дороге до просеки.
– Привал, товарищи. Отдыхайте! – скомандовал Бойко, приказал всем спрятаться за можжевельником, а сам с двумя бойцами вышел туда, где дорога перекрещивалась с просекой. Один из бойцов влез на сосну, второй перешел через просеку и спрятался в кустах, а Бойко прислонился к сосне. Привыкшие к такой обстановке, радисты облокотились на рации и сразу же заснули. Вера и Аня прижались друг к другу, стараясь согреться. Василий застыл с автоматом возле поросли можжевельника, поглядывая в ту сторону, где в кустах скрылся красноармеец.
Вскоре Вера услышала голос Василия: он с кем-то объяснялся. Она прислушалась. Голос второго человека показался ей знакомым.
Вера поднялась, крадучись в кустах можжевельника, почти вплотную подошла к говорившим, осторожно приподняла ветки и вздрогнула: напротив Василия стояли Куделин и разведчик с автоматом за спиной и винтовкой в руках.
Отступив на несколько шагов, Вера сложила ладони вместе и свистнула, вызывая Василия. Василий сразу же подошел. Вера рассказала ему, что это тот самый солдат, с которым она вчера встретилась, и велела немедленно доставить его к Бойко.
– Чего ты боишься? Он свой человек! – возразил Василий.
– Откуда ты знаешь? – Вера строго взглянула на него. – Он не должен видеть меня. Он не должен знать, кто мы. Понимаешь ты это?
– Откуда он узнает? Ему не до этого. Он принял меня за партизана и боится, как бы его не расстреляли, – успокаивал ее Василий. – Кроме того, он ранен и еле стоит на ногах.
– Гуманность гуманностью, а наша служба требует осторожности! Пусть с ним разберется подполковник Бойко.
Василий нехотя подчинился и вместе с разведчиком повел Куделина к Бойко.