Испытание
Шрифт:
Коротков побежал к вырубке, где уже заметно тускнело пламя костров.
К Железнову подошел Бойко.
– Ну что слышно, Павел Калинович? – спросил его Железнов. Бойко доложил, что боеприпасов и продуктов хватит суток на двое. – На двое, говоришь? – переспросил Железнов. – Но сейчас, наверное, каждый пайка по два съест…
– Мы посоветовались с начальником медпункта и товарищем Хватовым и разрешили сейчас каждому съесть по сто граммов сухарей и куска по три сахару. Вторую порцию – часа через три. А остальное роздали как НЗ.
– Прикажите, чтобы без приказа не брали, – сказал Железнов.
– Люди так настрадались от голода, что сами будут беречь. Как все радуются, товарищ полковник! Точно праздник! А какие вкусные сухари… – Бойко протянул Железнову и сам захрустел сухарем.
Железнов разделил свои сухари между Польщиковым и Никитушкиным:
– Разговляйтесь, друзья!.. – Вера от сухарей отказалась: у нее еще были свои. – А что там? – кивнув в сторону вырубки, спросил Яков Иванович.
Бойко ответил, что там всеми делами занимается Хватов. Ему не хотелось сейчас говорить об убитых, он знал, как близко принимает комдив к сердцу потери людей, и завел разговор о предстоящем прорыве.
– Все остается по-прежнему! – сказал Яков Иванович.
– Нельзя, товарищ полковник! Противник нас опередил: наша разведка обнаружила, что он выдвинулся на Ильино. А кавкорпус Белова отошел за Угру, в район Всходы.
– Отошел за Угру? – в задумчивости повторил Железнов. – А что, если мы, Павел Калинович, вот так? – Яков Иванович провел пальцем по карте на юго-запад до Челновой, а от нее резко прочертил пальцем линию на Всходы до фронта кавкорпуса.
– До Челновой разведка не дошла: по дороге на Баскаково движется немецкая колонна с танками и артиллерией.
– Тогда, Павел Калинович, наше дело… – Яков Иванович хотел сказать «дрянь», но, видя, с какой тревогой смотрят на него Бойко и Вера, спокойным тоном добавил: – Не совсем плохое. – И его палец молниеносно перелетел через расположение дивизии на северо-восток и остановился на надписи: «Преображенское».
Бойко понял комдива.
– Здесь противник теснит на север части четвертого десантного корпуса, – сказал он.
– Теснит на север? – Яков Иванович замолчал, пристально рассматривая карту.
Всей душой Вера чувствовала, как отцу сейчас тяжело. Она понимала, что все пути к кавкорпусу отрезаны. В ее взволнованном мозгу зазвучали напутственные слова начальника разведотдела фронта: «…Если дивизия пойдет на соединение с кавкорпусом, идите с ней, пока не переправитесь через Угру. Если же она пойдет в другом направлении, то на Велишки двигайтесь самостоятельно…» До боли в сердце чувствовала она жалость к отцу – так тяжело будет ей с ним расстаться!.. Чтобы своим волнением не расстраивать его, Вера отошла в сторону и села на пенек.
– Тогда, Павел Калинович, – снова начал Железнов и показал пальцем на восток, в сторону Большой земли, – нам остается только одно – пробиваться так!.. Надо полагать, Пополта вспухла, болота поднялись, и вода отсюда фрицев выжила. Леса здесь до самой дороги Гжатск – Юхнов дремучие… А другого выхода у нас нет. Либо голодная смерть, либо плен… Следовательно, Павел Калинович, мое решение таково: поворот на сто восемьдесят градусов, направление азимут семьдесят восемь – лес Новинской дачи, а там северными болотами Пополты на Доброе… – Яков Иванович хотел улыбнуться, но не смог. Он протянул Бойко свою карту и добавил: – Для встречи Доброва и Тарасова оставить моего адъютанта с разведчиками… Действуйте, товарищ Бойко!..
Бойко ушел, а Яков Иванович, опираясь на костыли, подошел к Вере.
Вера помогла отцу сесть и сама опустилась около него на колени.
Нащупав в темноте его руку, она прижала ее к своим губам.
– Прости меня, папа, – тихо сказала она.
– За что, доченька? – Яков Иванович сжал ее виски своими горячими ладонями и притянул голову к себе… Из темноты на него смотрели широко раскрытые Верины глаза. В них крохотной искрой отражалась далекая звезда. – Что ты, Верушка? Не плачешь ли ты, лейтенант?
Вера покачала головой.
– Папа, вы сейчас уходите? – спросила она.
– Да, доченька, скоро двинемся. Как видишь, нам здесь оставаться нельзя.
– Тяжело, папа… Тяжело оставлять тебя одного… Но я не могу идти с тобой…
– Почему, доченька? – Яков Иванович отвел голову Веры от своей груди и, держа ее дрожащими пальцами, смотрел в ее глаза.
– Мы должны идти, – тихо, словно чувствуя себя виноватой, ответила Вера.
– Куда? – спросил Яков Иванович, и ему стало страшно за дочь. Какие еще испытания предстоят ей на первых шагах только начавшейся жизни?..
Вера же корила себя за то, что вынуждена оставить отца в таком тяжелом положении.
– Туда, папа, за Угру. – И как бы оправдываясь, стала доказывать отцу: – Мы обязаны, папа… Понимаешь, это наш долг…
Яков Иванович кивал головой. Старый командир, он хорошо знал, что такое воинский долг. Но дело касалось его дочери, и сердце отказывалось подчиняться рассудку. Трудно было больному, много пережившему человеку отпустить свою дочь навстречу новым испытаниям.
Вера чувствовала эту душевную боль отца, но не находила слов, чтобы ее успокоить.
– Ты не бойся за меня, папа… Я выдержу все!.. – только и сумела она сказать.
– Эх, доченька! – прошептал Яков Иванович. – Тяжело расставаться… Но ведь мы с тобой солдаты… – Над лесом затарахтел немецкий самолет, похожий на У-2. – Вот видишь, нащупали. Сейчас фонари подвесит, проклятый!.. – И действительно, над вырубкой ярко вспыхнули повисшие в воздухе ракеты. – Теперь всё! Надо уходить. А то, пожалуй, подожгут лес, и тогда совсем не выберешься… Об одном прошу тебя, Верушка, будь осмотрительна и осторожна. Не горячись, даже если тебя будут на это вызывать. Внимательно присматривайся к людям. Ведь кругом будет много врагов, и немало их будет скрываться под личиной советских людей…