Испытание
Шрифт:
Машина взяла прямо на север. Как только миновали мостик, Карпов скомандовал шоферу:
– Прибавь скорость!
Польщиков нажал на газ, и машина рванулась вперед. Миновав два почти безлюдных селения, она выскочила на луга, где белели рубахи косцов и разноцветные платья ворошивших сено женщин.
– Колхоз, товарищ капитан! – Польщиков кивнул головой в сторону крестьян: – Ишь, всем скопом косят.
– Колхоз? – переспросил Железнов и ниже опустил стекло машины. Он слышал, что в этих местах Западной Белоруссии уже организуются колхозы. Ему хотелось поговорить с колхозниками, узнать их настроения – ведь двух лет еще не прошло с тех пор, как люди здесь стали жить по-новому.
Увидев машину, женщины приветливо заулыбались. Прекратили работу и косцы. Они стали размахивать своими соломенными шляпами. Польщиков снял пилотку и тоже помахал ею в окно.
– Зазевались, товарищ сержант, – с досадой сказал Карпов. – Загляделись – и не туда повернули.
Польщиков надел пилотку, мягко затормозил и дал задний ход. Машина забуксовала.
– Виноват… Видите, дорожка узенькая, развернуться негде, топь кругом! – сказал он смущенно. – Придется уж вам на минутку выйти.
Не успели командиры выбраться из машины, как к ним по скошенному лугу уже неслась ватага ребят.
Заслоняясь руками от солнца, косцы внимательно глядели в их сторону. Седоватый, тщедушного сложения крестьянин в вышитой рубахе, воткнув косу в землю, зашагал вслед за ребятишками. За ним двинулись к машине и другие.
Подойдя ближе, щупленький крестьянин растолкал ребят и, улыбаясь, по-солдатски приложил руку к старой, засаленной военной фуражке:
– Здравия желаю, товарищи командиры! Не хотите ли махорочки? – Он потряс в воздухе черным кожаным кисетом.
Яков Иванович протянул ему портсигар. Крестьянин взял папироску, сказал «спасибочко» и сунул ее за ухо.
– Чего ж ты за ухо положил? Кури. – Яков Иванович снова протянул портсигар.
– Нет, дорогой товарищ командир, сперва махорочку, а вашу папиросочку потом, все равно как на сладкое.
– Бери, дружище! Кури досыта!
Крестьянин, видимо, был шутник и балагур. Он пятерней разгладил свои большие отвислые усы и остренькую бородку, взял еще одну папироску, прикурил и, хитро сощурив глаза, выпустил на молодуху кольца дыма.
– Ах, бабоньки, какая приятность! Что тебе ласка девичья! Медом пахнет и голову дурманит.
Крестьяне обступили командиров.
– Не уезжайте! Оставайтесь у нас! – выкрикивали бойкие девчата.
– Груняша, вон тот, длинный, здесь часто верхом на сером коняке ездит, – показала одна из них на Карпова. – Помнишь, позавчерась он у Наташки молоко пил?
– От судьбы никак не уйдешь! – изрек балагур. – Ваша, товарищи командиры, на сей момент судьба здесь задержаться и с нами покалякать. Гляньте-ка, машина-то в канавку задком притулилась и чихает! А ну, ребята, живо вытянуть машину!.. – крикнул он мальчишкам.
Детвора с гиканьем бросилась к увязшей «эмке».
– Вы теперь колхозники? – спросил Железнов.
– Так точно, товарищ полковник! Из колхоза «Семнадцатое сентября», – ответил за всех тот же длинноусый. – А я здесь гостюю у тестя, Апанаса Хвилимоновича. – Он протянул руку, показывая на седовласого деда, усевшегося на большом камне. – Приехал из Рязани передать им опыт нашего колхоза: первый год у них колхоз-то…
Он хотел еще что-то сказать, но его перебили. Каждому хотелось поговорить с военными.
– Смирно! – гаркнул длинноусый. – Гражданочки, коли начальство, хотя и штатское, докладает полковнику, то вы должны молчать и слушать. А то затрещали, стрекотухи…
– Вы, наверное, старый солдат? – спросил Яков Иванович, залюбовавшись его выправкой.
– Унтер-офицер сто сорок восьмого Каспийского пехотного полка Дементий Дементьевич Дмитрук. Кабы не тиф, товарищ полковник, был бы я в Красной Армии еще в восемнадцатом году, а так в нее вступил, только когда на Варшаву пошли.
– Службу еще не забыли?
– Ну что вы, товарищ полковник! Кажется, только команду дай, и я – ать-два! Я и ребят этому обучаю: ведь на границе живут. – И, повернувшись к ребятам, помогавшим вызволить машину из беды, Дмитрук гаркнул: – А ну-ка, Фрол, ко мне!.. На носках!
Паренек лет тринадцати с граблями в руках выбежал вперед.
– Слушай мою команду!.. Нос выше! Брюхо подбери!.. Гляди на меня браво. Вперед! Коли! Кругом! Коли! От кавалерии – закройсь, по всаднику – коли!
Паренек выбросил грабли вперед, как винтовку, и стал делать выпады, повторяя за Дмитруком: «Ать-два, ать-два…» Вот он вскинул грабли вверх, как бы пронзая всадника, и застыл, уставившись на конец палки.
– Дзяменцiй Дзяменцьевiч, глянь, фашыст!
Все невольно подняли глаза к небу.
– Во! – Фрол показал граблями. – Глядзi на Петрусёву хату, а потым на воблачка.
Яков Иванович пожевал папироску, глубоко затянулся я, держа окурок в руке, выругался про себя: «Какая наглость!.. Идет прямым курсом на восток. Разведчик!..»
– Видали? – он повернулся к Тихомирову.
Тот молчал.
– Ня нiк, яго не пальнуць? – с досадой прошамкал поднявшийся со своего камня дед Апанас. – Цокнулi б, народ хоць падбадзёрылi.
Его перебил высокий седой колхозник, как потом выяснилось, – председатель колхоза:
– Прикажите, товарищ полковник, своим молодцам пальнуть из той штуковины, что за нашей деревней в кустах стоит. Дайте хоть для острастки!
– Пальнiце, таварыш палко нiк! – Дед Апанас, полагавший, что полковник может всем распоряжаться, раз-другой дернул Железнова за рукав.
– Не могу, дорогие мои, не в моей это власти! – ответил Яков Иванович.
Самолет ушел на восток и в бледном небе выглядел комариком.