Испытательный срок для киллера (Свидетели живут недолго)
Шрифт:
– Ну что, Бейсик, простим уж его, ладно?
Бейсик согласился простить.
* * *
Наутро опять Надежда пришла на работу пораньше, и опять Валя сидел в полном одиночестве.
– Вот, теперь к восьми на работу прихожу, начальство обязало, чтобы самому в щитовую ходить. Раньше Полякова после Никандрова приходила, а теперь наотрез отказалась: боится. Ну скажи, Надя, что ты обо всем этом думаешь, о вчерашнем Жоркином рассказе?
– Что я думаю? С одной стороны, произошло это не на работе, так, если подумать, какое нам дело? То есть неприятно, конечно, кошмар весь этот, Сущенко-то ничего был дядька. А Лариса Павловна, конечно... – Надежда поискала
– Да уж, беру свои слова назад, это же сраму-то сколько!
– А представляешь, жене-то Сущенко сейчас каково? И детям? И у Ларисы мальчик остался!
– Слушай, ну интересно, кто же их заказал? Ведь это не представить, чтобы у нас в институте кого-то по заказу убили! Ну что мы, банкиры, что ли, какиенибудь или бизнесмены крутые, чтобы нас по заказу убивать!
– Мы с тобой, может, и не бизнесмены и живем на одну зарплату, очень, кстати, небольшую, а ведь есть у нас в институте и кооперативы, и малые предприятия, начальство везде там числится, деньги какие-то налево переводят, обналичивают их – в общем, не бедствуют.
– Я про других не знаю, но Мирзоев, например, честно ищет заказы на охранную сигнализацию и людям работу дает. Не знаю, сколько он сам зарабатывает, но народ на него не обижается, да ты и сама на него осенью работала, помнишь?
– Да помню я и ничего против, естественно, не имею, но сейчас я не об этом. Давай-ка, Валя, отвлекись от рабочих проблем и пошевели мозгами, неужели тебя не настораживает такое количество смертей в нашем институте?
– Что-то я не пойму, куда ты клонишь?
– Не придуривайся, Валька, все ты понимаешь.
Надежда взяла листок бумаги, написала на нем крупно: Никандров.
– Вот первый случай, с Никандровым, якобы он повесился. Ты же сам говорил, что и место он выбрал неудачное в щитовой, а мог бы спокойно это сделать в лесу у себя на даче, и время тоже – утром. А если бы кто-нибудь пришел на работу сразу же за ним? Вижу по твоим глазам, хочешь мне возразить, что если взбрендит человеку, что все плохо, так он и о месте и о времени забудет. Но ведь он готовиться к этому делу должен был, веревку достать, мылить ее, или как там еще делается. Так почему все же решил повеситься именно на работе? Дальше: узел. Все остальное, что я раньше говорила, ты можешь подвергать сомнению, но узел на веревке – это факт. Никандров был левшой и узел завязывал иначе, чем правша, а на шее его узел был завязан правшой! Идем дальше: Лена Трофимова. – Надежда написала на листке под фамилией «Никандров» имя «Лена». – Почему она умерла?
– Говорят, отравилась.
– Что значит, отравилась? Если сама, то не много ли самоубийств на наш бедный сектор? Лекарство не то вкололи, так ведь они же там в больнице расследование проводили и ничего не обнаружили, сказали, что все правильно делали.
– Да они там честь мундира берегут, так что угодно скажут!
– Согласна, но это слишком простое решение вопроса. Какая у нее связь с Никандровым? Видела его убитым самая первая – это раз. Знала, что дверь закрыта была снаружи, – это два. Дальше выплывает Синицкий. С Леной встречались они в Жоркиной квартире – это точно, Жора видел. А свекровь Ленина видела, как Лену в тот день синяя машина к дому подвозила, и я склонна думать, что свекровь правду говорит. Синяя «девятка» у Синицкого, это тоже факт. Если допустить, что они, Лена с Синицким, в тот день встречались
– Да зачем ему?
– Это мы потом решим, а я тебя спрашиваю гипотетически: мог?
– Ну мог.
– Дальше, проходят выходные, и на той же квартире убивают Сущенко и Ларису. – Надежда написала на листке под предыдущим в столбик «Сущенко + Лариса». – Вот ты говоришь: никому они не мешали, не того полета птицы, чтобы их заказывали. А если они что-то узнали про того же Синицкого, если они видели, что он с Леной накануне ее смерти встречался?
– Ну, мать, если бы да кабы...
– А ты сам можешь как-нибудь это все объяснить?
– В общем, логика в твоих рассуждениях, конечно, присутствует, но доказательств маловато.
– Одно мы знаем точно. – Надежда написала сбоку от столбика имен фамилию «Синицкий» и поставила стрелочки от Синицкого к Лене и от Синицкого к Сущенко. – Вот и давай от этого танцевать.
– Ну и что, мы теперь пойдем к Синицкому и спросим: Леонид Петрович, а не вы ли тут потрудились? Куда он нас пошлет, по-твоему? Или следить за ним будем, в шпионов играть?
– Вот что, Валя, в милицию с этим, – она потрясла листком, – не сунешься, засмеют. Да и куда пойдешь-то? Эти, что по поводу Никандрова приезжали, больше к нам в институт и глаз не кажут. Ленкину смерть будут расследовать, только если от родственников заявление поступит. А свекровь ее мне сама сказала, что они ни за что заявление подавать не будут.
– Убийство тех двоих совершенно другие люди расследовать будут, – подхватил Валя. – А что там Синицкий причастен, про то милиция и знать не знает. И знаешь, что я думаю? Незачем Жорке про Синицкого в милиции рассказывать. Потому что тот от всего отопрется, а Жорка, с их, милицейской, точки зрения, человек подозрительный: нигде не работает да еще и попивает. Так что ему веры против слова Синицкого не будет.
– А давай мы Синицкого спровоцируем, подбросим ему записку, а там только адрес: улица Верности, дом 5, квартира 17. Пусть он понервничает, а мы посмотрим.
Валя с сомнением почесал в затылке, но согласился.
В это время открылась дверь, гурьбой ввалились сотрудники, дамы подошли к Надеждиному столу, обсуждая смерть Сущенко и Ларисы. Надежда быстро сложила листок пополам и второпях сунула его за осциллограф.
По установленным в незапамятные времена правилам, все начальники в официальное обеденное время сидели на рабочем месте, а обедать ходили после. Этим они убивали двух зайцев: во-первых, доказывали себе и подчиненным, какие они занятые, даже пообедать, как все, некогда, а во-вторых, обедали в спокойной обстановке без толкотни и очереди за подносами. План у Надежды был такой: дождаться, когда Синицкий уйдет на обед, выманить под каким-нибудь предлогом из приемной секретаршу Милочку, войти в кабинет и оставить записку под бронзовым пресс-папье в виде головы Черномора, которое подарили Синицкому на пятидесятилетие.
– Синицкий кабинет перед уходом закроет, – наставляла она Валю, – так ты возьми ключи у Милы в левом верхнем ящике стола, да потом не забудь обратно положить.
В обед они наскоро попили чайку с Надеждиными бутербродами, Валя все бегал в коридор, наблюдал за кабинетом Синицкого и, в очередной раз вернувшись, вдруг зашептал:
– Уходит он раньше, Милку даже на обед не пустил.
– Да ладно, так даже лучше, народу меньше.
Надежда заглянула в приемную, где секретарша Мила сердито двигала ящиками: