Испытательный срок (сборник)
Шрифт:
Егоров подумал, как бы ему тут опять не упасть, в этом кабинете. Вот был бы позор. И он все время облизывал губы. И все время ему хотелось сплюнуть куда-нибудь, но сплюнуть, к сожалению, некуда. И неловко.
Все стены увешаны веревками, мешками, колотушками. И указано точно, кого, когда и кто убивал этими предметами.
А в витринах разложены пистолеты, винтовочные обрезы, ножи и кинжалы со следами порыжевшей крови.
И это еще ничего. Но зачем сфотографированы в разных позах убитые, повешенные,
Егоров просто не может смотреть на все это. Но Зайцев кричит с другого конца зала:
– Егоров! Иди сюда! Вот смотри-ка, еще что...
– И показывает на большую стеклянную банку, в которой мерцает - издали видно - что-то розовое с синим, отвратительное что-то.
– Тут всего за один день не разглядишь, - говорит Зайцев, когда Егоров приближается к нему.
– Я во второй раз смотрю и то удивляюсь. Нам надо с тобой сюда еще раза два-три прийти, чтобы все как следует рассмотреть... во всех подробностях...
– Придем, - покорно кивает Егоров.
– А сейчас мне некогда. Надо идти.
– Подожди, - удерживает его Зайцев.
Все-таки очень деликатный человек Зайцев. За все время он ни разу даже намеком не напомнил о том, что сегодня случилось с Егоровым на Поливановской, в комнате аптекаря. Разговаривает обо всем, а о том ни слова.
На улице Зайцев вдруг останавливается.
– Погоди. Нам надо зайти в комсомольскую ячейку. Я все-таки хочу, чтобы тебя взяли на учет.
– Не возьмут.
– А я тебе говорю, возьмут. Я уже разговаривал с Шурочкой...
– Кто это Шурочка?
– Там, наверху, в управлении милиции.
И они поднимаются на второй этаж, входят в тот зал, где был торжественный вечер.
Никакой торжественности тут теперь, понятно, нет. Опять тесно составлены столы, над столами склонились милицейские служащие.
Зайцев быстро находит коротко остриженную девушку, издали похожую на парня. Ее даже неловко называть Шурочкой - такая она большая, могучая. И голос у нее хриплый. Но Зайцев все-таки называет ее Шурочкой.
– Вот, Шурочка, наш парень из уголовного розыска, Егоров. Я тебе про него говорил...
Дело, томившее Егорова все время, пока он здесь живет, решилось в две минуты.
Шурочка сказала, что она сама запросит учетную карточку из Дударей, а пока поставит его на учет условно.
– Спасибо, - сказал Егоров уже на улице.
– Большое, я даже не знаю, какое тебе большое спасибо, Зайцев. Я это никогда не забуду. Ты меня, ей-богу, сильно выручил...
– Опять "ей-богу"?
–
– Ну ладно, я потом отвыкну, - пообещал Егоров.
Они проходили в сумерках мимо красного здания городского театра, где подле освещенного подъезда среди голых, давно уже сбросивших листву деревьев толпилось множество людей.
И над толпой возвышались три конных милиционера.
А на фасаде театра в окружении электрических лампочек висела огромная афиша:
"Был ли Христос? В диспуте примут участие нарком просвещения А.В.Луначарский и митрополит Александр Введенский".
Весь город, казалось, рвался в театр. И, конечно, не потому, что всем хотелось немедленно выяснить, был ли на самом деле Иисус Христос.
Всем хотелось посмотреть на знаменитого наркома просвещения, вдруг пожелавшего приехать в этот далекий сибирский город. И на митрополита Введенского - главу так называемой живой церкви - многим тоже хотелось посмотреть.
– Хочешь, зайдем?
– показал на театр Зайцев.
– Ну, разве пробьешься?
– усомнился Егоров.
– А хочешь?
– Я бы пошел с удовольствием, если б пустили, - сказал Егоров.
– Тогда сразу пойдем, - позвал Зайцев и, наклонив голову, устремился в толпу.
Егоров еле поспевал за ним.
Зайцев расталкивал людей и говорил только одно слово "минутку".
У самых дверей они вынуждены были остановиться.
Их остановили билетеры, стоявшие с двух сторон.
– Ваши билетики?
– Из угро, - как-то глухо и грозно произнес Зайцев. И оглянулся на Егорова.
– Этот со мной.
– Пожалуйста, - сказал один билетер и опасливо посторонился.
Все великолепие этого старинного театра с его люстрами, синим бархатом и позолотой в одно мгновение как бы обрушилось на Егорова и придавило его.
Оказывается, он никогда еще не был в театре и не знал, что здесь так красиво.
– Гляди, Луначарский, - показал Зайцев, когда они уселись на бархатный барьер ложи.
– Который?
– Да ты что, Луначарского не видел?
– Где же я его увижу?
– А на портретах?
– Ах, на портретах...
– Вы что тут, долго будете безобразить? Слезайте сейчас же. А то я милицию вызову.
Зайцев посмотрел сверху вниз на чистенького старичка билетера.
– Вызовите. Я как раз хотел вас об этом попросить.
А Егоров спрыгнул с барьера и потянул за собой Зайцева.
– Не валяй дурака, Сережа, а то подумают, мы - хулиганы.
– Не подумают, - скосил глаза на билетера Зайцев, но все-таки тоже спрыгнул.
– Который, ты говоришь, Луначарский?
– опять спросил Егоров, жадно вглядываясь в людей, разместившихся за высоким и длинным столом президиума, застланным красным бархатом.