Истина ложных меридианов
Шрифт:
Особенно нас поразила одна находка. В комнате Фиала мы обнаружили индуктор, который употребляется для подрывных работ. От него тянулись провода к складу с боеприпасами. Там провод был присоединен к запалу и детонатору. На какой случай рассчитывалась эта мера •предосторожности?
В печной трубе главного дома мы нашли подвешенную в ней фигурку носорога, а рядом медный запаянный цилиндр, в который была вложена записка. Содержание этого документа и дата на нем привели нас в недоумение. По литературе известно, что остров последними из этой экспедиции покинули Фиала и Гарт. Это было 20 апреля 1905 года. Однако в найденной нами записке, подписанной Тессем, Веди и Рильетом, сказано: «Мы, оппозиция, покидаем лагерь Абруццкого в субботу 2 июля 1905 года, имея 18 собак, 2 пони и одну индейскую лодку…». Запись полустерта, так как внутрь попала сырость.
Очевидно, произошли какие-то трения, и экспедиция разделилась на группы. Вероятно, и здесь внутренние раздоры были основной причиной, помешавшей выполнению намеченной за дачи.
Много нераскрытого таят в себе руины американской экспедиции на Северный полюс. Немалый интерес представляют и найденные нами дневники.
Полюс взят!
Находки эти были сделаны нами несколько месяцев спустя после описываемых событий, предшествовавших штурму Северного полюса армадой советских воздушных кораблей и высадке на крыше мира четверки отважных, совершивших беспримерный в истории науки дрейф от полюса к берегам Гренландии. И тогда, когда мы осматривали руины, когда в наших руках оказались документы, неопровержимо доказывавшие причины трагических неудач различных наших предшественников, наши сердца наполнялись чувством гордости за советского человека, за Коммунистическую партию, воспитавшую в наших людях незыблемое чувство коллектива, чувство веры в его непобедимость и непреклонность.
Тогда, в дни вынужденного сидения на острове, мы, откровенно говоря, были далеки от столь больших обобщений. И то, что у наших предшественников считалось бы великим благом, для нас было обычным и даже обыденным. Мы не мыслили себе других отношений между членами экспедиции, кроме дружеских.
В ту недалекую по числу лет, но кажущуюся бесконечно отдаленной по развитию техники, пору летчики больше надеялись на свое чутье и мастерство, чем на приборы, тогда весьма еще несовершенные.
Наш экипаж под командой Ильи Павловича Мазурука взял с собой четыре радиокомпаса, новинку того времени. После проверки действия радиокомпаса в высоких широтах летчики убедились в его незаменимости. По приказу Шмидта радиокомпасы были поставлены на все основные самолеты экспедиции. Наша машина считалась вспомогательной, и радиокомпас с самолета Мазурука сняли, переставив его на самолет-разведчик Головина.
После полета флаг-штурмана Спирина план высадки экспедиции был пересмотрен. Командование решило, что на полюс пойдет один флагманский корабль. Это вызвало большие споры. Многим казалось, что такой план слишком рискован. Не следует посылать одиночный самолет для подготовки льдины всем остальным. А если -посылать, то отнюдь не флагман с командованием и четверкой папанинцев, а какой-либо другой корабль.
Но решение командования осталось непреклонным.
Вечером синоптик Дзердзиевский вошел в кают-компанию с таким лицом, что все повскакали с мест.
– Можно лететь!
– широко улыбаясь, проговорил он.
Утром 20 мая флагман армады-СССР-Н-170, имея на борту 13 человек, в том числе папаниицев, корреспондентов и кинооператора, стартовал на полюс. А через полтора часа связь с самолетом прекратилась.
Только сутки спустя, изрядно переволновавшись за судьбу товарищей, мы, наконец, узнали, что самолет благополучно сел в районе полюса. Теперь, когда мы имели свою метеостанцию на крыше мира, выбрать погоду для старта было нетрудно. Через четыре дня, в ночь на 25 мая, мы получили «добро» на вылет.
Стояла облачная погода. Посадочная площадка располагалась на ледяном куполе, в верхней части острова. Когда мы все поднялись туда и прогрели моторы, с зимовки сообщили, что купол острова скоро затянет туманом. Необходимо было как можно быстрее вылетать.
Далеко на юге уже виднелась плотная стена серого тумана и даже заметно было, как он придвигался.
Взлетел самолет Молокова. Тракторы стали вытягивать на старт Н-172. Вот и он уже в воздухе. И в тот момент, когда наш самолет потащили к взлетной дорожке, лопнул трос. Почти час провозились мы с ремонтом. Туман уже затянул южную часть острова.
Нам оставалось одно: взлететь на север, в сторону моря, где ледник обрывался стометровой пропастью.
Мазурук, вспомнив всех чертей, дал полный газ. Самолет стал набирать скорость. Обрыв… Тяжело вздрогнув, машина повисла над океаном.
С перегрузкой, имея вес почти 25 тонн, пробежав всего 47 секунд, мы все-таки взлетели. И сразу легли курсом на полюс.
По плану мы должны были идти на север 8 зоне радиомаяка и на широте 83° собраться вместе. Там проходила граница сплошной облачности, и было ясно: оттуда все три самолета, не теряя друг друга из вида, должны были идти к лагерю Шмидта.
Но ни встретиться, ни связаться по радио самолетам не удалось. И мы, посовещавшись, решили идти на полюс самостоятельно.
Оставшись одни в этих безграничных ледяных просторах, где нет ориентиров, где не работают магнитные компасы, мы отлично представляли трудности, которые нам предстояло преодолеть. Однако мы не могли вернуться на остров. Ведь основной груз научного оборудования экспедиции, глубинная лебедка, гидрологические приборы, аптека и продукты питания были на нашем борту. Кроме того, с юга наступала весна. Погода с каждым днем ухудшалась. Вернуться - значило сорвать всю экспедицию или затянуть ее на неопределенный срок.
Мы полетели к полюсу.
Когда подлетели к широте 83°, облачность резко оборвалась. Над нами раскинулось ясное, голубое небо, а внизу - бесконечное пространство льда, залитого лучами солнца.
Хотя термометр показывал минус 25°, мне было жарко. Передатчик стоял в хвосте самолета, а приемник - у кабины пилота. Пробираться через тюки и ящики всевозможного груза было делом нелегким.
Штурманский магнитный компас, который по моим указаниям усовершенствовал бортмеханик Шекуров, вел себя, можно сказать, отлично. Колебания его картушки на широте 88° не превышали плюс-минус 25°, в то время как у пилотов картушка компаса металась из стороны в сторону до 90°.
Но когда мы полетели к широте 89°, сверяться по компасу стало практически невозможно. Единственным показателем нашего положения осталось солнце.
Под нами лежали ледяные поля. Льды были не сплошными, какими они кажутся с высоты человеческого роста, а в виде полей и обломков полей, разделенных грядами торосов и узкими разводьями чистой воды. И глядя с борта мощного и совершенного по тем временам самолета, мы с невольным уважением вспоминали героев, которые с такой самоотверженностью, пешком, на собаках шли к полюсу. Какой нужно было обладать силой, выносливостью и любовью к своей идее, чтобы, презирая опасность, двигаться по этой вечно ползущей ледяной терке!