Истоки славянской письменности

Додонов Игорь Юрьевич

После возникновения азбук наступил этап совместного существования двух типов славянского письма. Сосуществование прошло несколько стадий.

На начальном этапе слоговое письмо сохраняет свои позиции везде, кроме христианской литературы. Население приступает к изучению азбуки во взрослом состоянии, изучив в детстве слоговое письмо. Это продолжается несколько десятилетий (II, 58; 501).

На этапе активного наступления азбука постепенно проникает в другие сферы жизни: для записи государственных и правовых актов, в денежное обращение, в легенды печатей, в светскую литературу. Азбуку начинают изучать в детстве, приводя буквы к слогам в виде складов. Этот период характеризуется тремя видами влияния слогового письма: сознательными

смешанными надписями, включая слоговые пояснения кирилловских букв; неосознанными слоговыми описками в буквенном тексте; слоговым чтением кирилловских букв. Продолжительность этапа — от нескольких десятилетий до двух-трёх веков, в зависимости от местности. Именно на этом этапе происходит размежевание письма по сферам употребления: кириллица оказывается основным шрифтом, тогда как слоговое письмо уходит на социальную и территориальную периферию. Иными словами, кириллица становится официальной письменностью, тогда как слоговое письмо превращается в простопись, письменный вариант просторечья, что-то вроде письма малограмотных, употребляемого для бытовых нужд (II, 58; 502).

На этапе вытеснения происходит частичное забывание слогов как знаков и появление слоговых ошибок. Самым важным показателем этого процесса оказываются буквенные описки в слоговых текстах, когда слоговые знаки понимаются как согласные буквы, после которых требуется писать гласную букву. Стиль слоговой письменности из простописи переходит в разряд традиции, которую уже помнят плохо (II, 58; 503).

На заключительном этапе многие перестают понимать слоговые знаки, которые становятся достоянием лишь горстки людей. Теперь слоговое письмо превращается в тайнопись, понятную либо жителям уж очень глухих мест, либо только посвящённым, например в рамках гонимой конфессии. Для основной массы людей оно просто перестаёт существовать, и его тексты начинают путать с письменами других народов, которые всё равно одинаково непонятны. Фаза эта может занимать всего пару десятилетий (II, 58; 503).

Вот такая периодизация. На наш взгляд, она обладает безусловным плюсом, показывая длительность совместного существования двух типов письма: буквенного и слогового. Появление первого не привело к быстрому исчезновению второго. Сдача позиций слоговым письмом происходила долго.

С другой стороны, данную периодизацию можно в полной мере отнести лишь к взаимоотношениям кириллицы со слоговым славянским письмом. В таком случае и территориально применение этой периодизации ограничено теми славянскими странами, где кириллица стала господствующим шрифтом, т. е. Русью, Болгарией, Сербией.

Перенести периодизацию автоматически на отношения слогового письма и глаголицы, пожалуй, затруднительно. Во-первых, возникла глаголица, по всей вероятности, значительно раньше кириллицы (даже если мы будем говорить о протовариантах этих азбук). Стало быть, вышеописанный начальный этап никак не мог занять всего лишь десятки лет, он занимал сотни. Во-вторых, в отличие от кириллицы, глаголица нигде не стала официальной государственной письменностью. Да, какое-то время она использовалась в Древней Болгарии наравне с кириллицей, но довольно быстро была вытеснена последней. Даже допуская, что известна в той же Болгарии глаголица была значительно раньше кириллицы, тем не менее активно вытесняла слоговое письмо не она (имеется в виду выделенная В. А. Чудиновым фаза активного наступления азбуки). Глаголица так и осталась церковной письменностью для некоторых славянских народов (хорватов, словенцев). У славян, принявших католичество, этапы активного наступления азбуки, вытеснения и заключительный слоговое славянское письмо переживало под воздействием не глаголицы, а латиницы.

Оканчивая обзор построений В. А. Чудинова, хотелось бы обратить внимание на следующий нюанс. Как могли древние славяне называть своё слоговое письмо? Здесь, конечно, нам остаётся только гадать, и, безусловно, речь в большей степени идёт о выборе современного научного

термина. Г. С. Гриневич использует термин, профигурировавший у черноризца Храбра: «черты и резы», письмо типа «черт и резов». Однако В. А. Чудинов вслед за большинством учёных считает «черты и резы» примитивной пиктографией (знаки собственности, родовые тамги, символы для счёта и гадания) (II, 58; 326). Отмежёвывается он и от понятия «славянские руны», ибо, по его мнению, оно ведёт к путанице, так как под этим термином в XIX веке понимали германские руны в славянском употреблении, то есть буквенные, а никак не слоговые знаки. «Лично я, — заявляет исследователь, — предпочитаю термин «руница», который тоже иногда встречается» (II, 58; 326).

Позволим себе заметить следующее. Если набор слоговых знаков именовать «руница», то сами эти знаки волей-неволей придётся называть «рунами». Мы не видим ничего страшного в употреблении термина «руны». Прежде всего потому, что совсем не обязательно ориентироваться на то, что понималось под этим термином в XIX веке. Сейчас XXI век. Историческая наука ушла далеко вперёд, и какие-то старые определения вполне могут быть отброшены. Далее. Именно рунами могли именовать славяне (праславяне, русы) знаки своей письменности. Это название могли носить сначала слоговые, а затем, по наследству, и буквенные знаки. Правда, словосочетание «славянские руны» звучит необычно. Однако в следующей главе мы берёмся показать, что ничего невероятного в соединении этих двух слов нет.

Славянские руны: мифы или реальность?

Да, действительно, руническое письмо мы привыкли связывать с германцами (в частности, со скандинавами), а отнюдь не со славянами. Таинственностью и глубокой древностью веет когда произносишь слова: «Германский рунический футарк». Сразу вспоминаются произведения Толкиена, в которых живут и действуют эльфы, тролли, гномы и другие персонажи, позаимствованные из германской мифологии. Герои этих произведений в тех или иных ситуациях часто имеют дело с рунами.

Однако заметим, что таинственное слово «футарк» подобно нашему, столь привычному, слову «азбука». Это название германского рунического алфавита представляет собой первые его буквы, расположенные в соответствующем порядке.

Что же касается слова «руны», то звучит оно не очень-то по-германски. В голову приходит похожее слово «руно». То самое руно, за которым плавали аргонавты. Но аргонавты были греками, плавали за руном они в Колхиду, то есть Закавказье. Германцы тут вроде бы ни при чём. А слова-то явно родственные, а не просто похожие. Как же объяснить, что слово «руны» вроде бы германское, а слово «руно» не имеет к германцам никакого отношения?

Всё дело в том, что и слово «руны», скорее всего, по происхождению не германское. И оно, действительно, родственно слову «руно». Последнее же — славянское. Во всех славянских языках оно означает: «покрытая волосами кожа». И именно кожу использовали в старину для целей письма. Она называлась пергаментом. Вполне может быть, что письменные знаки, наносимые на специально обработанную кожу, напоминали славянам волосы, ранее эту кожу покрывавшие. Тогда слово «руны» подобно слову «буквы». Оно указывает на материал, на котором производилось письмо (напомним, что существует предположение, что слово «буква» происходит от названия дерева бук, на дощечках из которого могли писать славяне).

Интересно также, что славяне называли руном и поле, покрытое стеблями, будто волосом, и отару овец, и стаи рыб или птиц. Не сравнивали ли наши предки знаки письменности с этими стеблями и стаями? Очень может быть. Руны покрывают писчий материал, как — волосы кожу, стебли — поле, стая птиц — небо.

Языковедами восстановлена древняя форма слова «руно» — «rumno». На санскрите, родственном славянским языкам, слово «roman» до сих пор означает «волос на теле». Поэтому учёные не без основания видят родство слов «руно» и «руна». Значение последнего — «волос» (II, 9; 209).