Историческая личность
Шрифт:
– Чрезмерная преданность делу, Генри, – говорит Флора, подходя с подносом, – и никак не думаю, что твое присутствие может сыграть хоть какую-то роль. Я поставлю твой поднос вот сюда.
– О, Флора, – говорит Генри, – я и Майра хотим от души тебя поблагодарить. Вчера вечером ты была неподражаема. Она была неподражаема. – Генри чуточку наклоняется к Флоре, он громко говорит тихим голосом: – Майра выпила и была не в лучшей своей форме. Так что она очень благодарна за то, как ты вмешалась и взяла все на себя.
– Еще бы, – говорит Флора.
– Да, – говорит Генри и наклоняется через доктора Макинтоша, – и она хотела, чтобы я поблагодарил вас за то, что вы отвезли ее домой. Как ваша жена?
– Еще не родила, – говорит Макинтош. – Они считают, что это были ложные схватки. Так может
– О, они вызовут роды, – говорит Мойра Милликин.
– Это для вас такая чертова нагрузка, – говорит Генри, – если мы можем что-нибудь сделать…
– Лучше, что ты можешь сделать, Генри, – говорит Флора, – это сесть и поесть.
Генри подтягивает стул к Говарду; он неуклюже садится.
– У-ух, – говорит он.
– А, они просто мои друзья-психиатры, которые живут в Вашингтоне, – говорит Мелисса Тодорофф. – Он был ее аналитиком, пока они не поженились, но теперь с ней проводит сеансы ее бывший муж.
Генри наклоняется к Говарду и говорит:
– Я вижу тут упоминание, что Мангель приедет прочесть лекцию. Отлично, ведь так? Замечательный человек.
– Да только фашист, – говорит Роджер Фанди.
– Кто-кто? – спрашивает Генри.
– О, это какой-то большой жилой квартал, который называется Уотергейт, – говорит Мелисса. – Не знаю, где он, но где-то там. Упомянут в путеводителе.
– Послушай, Говард, – говорит Генри, – где бы мы могли поговорить после совещания? Позволь пригласить тебя выпить.
– Конечно, Генри, – говорит Говард.
– Надо кое-что обсудить, – говорит Генри, – вчера вечером я тебя почти не видел.
– Да, прекрасно, – говорит Говард.
– Я подойду к тебе по окончании, – говорит Генри.
– Но кто еще мог его пригласить, – говорит Роджер Фанди. – Только Марвин.
– К сожалению, я вспомнил, что я без машины, – говорит Генри.
– Поедем в моей, – говорит Говард.
– Мне надо будет уехать около половины седьмого, – говорит Генри. – Майра готовит ростбиф. По-моему, есть подходящий автобус.
– Я отвезу тебя домой, – говорит Говард. – А как ты добрался сюда?
– Видишь ли, я не могу вести машину с рукой на перевязи, – говорит Генри, – а у Майры разболелась голова. Как добрался? Проголосовал грузовику.
– Конечно, его выберут, – говорит Мелисса Тодорофф, – времена для Америки трудные и требуют особых талантов.
– Извини, что я не смог остаться до конца вчера вечером, – говорит Генри. – В котором часу все разошлись?
– Да, нам требуется особого рода изворотливый человечек без малейшего признака талантов или принципов, который никому не доверяет и которому никто не доверяет. Так что он пройдет.
– Около четырех, – говорит Говард.
– Не понимаю, как это у вас получается, – говорит Генри с восхищением.
– Это политика по закону Паркинсона, – говорит Мелисса Тодорофф, – дерьмо расползается и покрывает всю площадь пола в конюшне.
– Меня бы это вымотало, – говорит Генри, – такой гонки в моем возрасте не выдержать.
– Твой возраст точно равен моему возрасту, – говорит Говард.
Генри, одноруко ковыряя пластмассовой вилкой что-то студнеобразное на своей тарелке, смотрит на Говарда.
– А действительно, – говорит он.
– Как ваше совещание, Роджер? – спрашивает Мелисса Тодорофф.
– По-моему, он у нас застолблен в пункте семнадцатом, – говорит Роджер. – Пошли. Уже почти два.
Социологи отодвигают стулья и начитают вставать – все, кроме Генри.
– Захвати с собой, Генри, – говорит Говард.
– Нет, что ты, – говорит Генри, неуклюже поднимаясь.
Они идут маленькой процессией вон из кафетерия и через Пьяццу, а студенты смотрят на них. Мойра идет впереди со своей портативной колыбелью, а Генри идет замыкающим со своей перевязью. С видом особой серьезности, неотъемлемой от совещания, они входят в лифт в Корпусе Социальных Наук и поднимаются на самый верх здания. Наверху в башенке, отвлекающей прекрасным видом на академгородок, на луга за ним и на море, находится место, где состоится совещание, Зал Дюркхейма.
Это длинное узкое помещение, используемое только для совещаний и конференций; в результате ему пытались придать определенное достоинство, раздолье для
Когда появляется компания из кафетерия, профессор Марвин, который всегда приходит загодя, уже там, в центральном кресле с экстравысокой спинкой спиной к одному из окон. Рядок ручек торчит в его нагрудном кармане; между его двумя волосатыми руками на бюваре перед ним лежит аннотированная повестка дня. Слева от его левой руки – стопка подшивок, протоколы всех недавних прошлых совещаний в жестких обложках; справа от его правой руки – маленький графинчик с водой. Слева от него сидит Миннегага Хо, которая будет вести протокол; справа от него сидит его административный помощник Бенита Прим, перед которой лежит много подшивок и стоит маленький будильничек. Во главе длинного ряда кресел, где разместятся преподаватели, сидит слева от Марвина профессор Дебисон, человек, которого редко видят, кроме как на таких совещаниях. Его область – изучение зарубежья, и в зарубежье он по большей части и пребывает, как указывают свеженькие наклейки ВОАС и SAS на его потертом коричневом портфеле, лежащем на столе перед ним. Доктор Закери занимает место напротив него – он проходит по длинному залу и садится. Он любит похвастать, что как-то на таком совещании прочел от крышки и до крышки «Социальную систему» Тол-котта Парсонса, достижение не из легких; теперь он приготовился к совещанию, прихватив с собой переплетенные подшивки «Британского социологического журнала»; он сразу же наклоняет голову, перелистывая страницы привычной рукой и оставляя закладки, чтобы отметить статьи, имеющие отношение к его микросоциологической системе сущего. Рядом с ним уже непринужденно развалился поперек кресла один из шести представителей от студенчества, которые всегда сидят вместе; пока он плодотворно проводит время, исследуя раздвинутые женские ноги на фотографиях в журнале. Зал заполняется; социологи и социал-психологи, сливки совещания, читатели Гофмана, которые все интимно знают различие между группой и состязанием, эксперты в динамике взаимодействия входят и придирчиво выбирают кресла, исследуя текущие взаимоотношения, углы зрения и даже угол освещения. Наконец сложная социальная конструкция готова. Марвин сидит во главе стола в том странном состоянии анабиоза, отвечающем моменту перед началом совещания. Снаружи грохают свайные коперы и рычат самосвалы; внутри суровое выжидающее любопытство.