Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III
Шрифт:
В конце 1727-го — начале 1728 года в жизни Анны произошли значительные перемены. Речь не идет о ее положении как герцогини. Оно оставалось таким же, как и раньше: безвластие, зависимость, неуверенность. Если раньше она искала покровительства у Меншикова, его жены, его свояченицы, то теперь, после падения светлейшего осенью 1727 года, она пишет подобострастные письма уже князьям Долгоруким, сестре Петра II царевне Наталье, сообщая им, как раньше другим адресатам, что «вся моя надежда на Вашу высокую милость». Самому же Петру II, увлеченному охотой, она намеревается послать «свору собачек». Все было как обычно.
Перемены коснулись ее личной жизни: у нее появился новый фаворит — Эрнст Иоганн Бирон. С этого времени и до конца своих дней она не расставалась с ним. Бестужев, которому после падения Меншикова разрешили-таки вернуться в Митаву, был безутешен — его теплое место под боком герцогини заняли
И хотя Бирон, вопреки словам Бестужева, был все же и дворянином и курляндцем, в его прошлом было немало темных пятен. Известно, что, учась в Кенигсбергском университете, он попал в тюрьму за убийство солдата в ночной драке студентов со стражей— С большим трудом выбравшись из темницы, он около 1718 года, после неудачной попытки найти службу в Москве, пристал ко двору Анны и действительно благодаря покровительству Бестужева закрепился в окружении герцогини. Он усердно служил, выполняя поручения обер-гофмейстера. Молодой соперник Бестужева (он родился в 1690 году) был малый не промах. Он быстро утешил горевавшую в одиночестве вдову, и Анна полностью подчинилась его влиянию. Бестужев, хорошо знавший обоих, опасался: «Они могут мне обиду сделать: хотя Она [бы] и не хотела, да Он принудит».
Эти опасения оказались не напрасны. В августе 1728 года Анна послала в Москву своего человека с доносом. Она просила разобраться, «каким образом Бестужев меня расхитил и в великие долги привел». Всплыли какие-то махинации бывшего обер-гофмейстера с герцогской казной, сахаром, вином, изюмом. Конечно, дело было не в краденом изюме, а в полной, безвозвратной «отставке» Бестужева, против которого начал умело действовать счастливчик, занявший его место возле изюма и сахара. Бирон был женат на фрейлине Анны Бенигне Готлиб фон Тротта Трейден, и у них было трое детей: дочь и два сына. В исторической литературе существует мнение, что матерью младшего сына Бирона — Карла Эрнста была сама Анна Иоанновна. И дело даже не в особых отличиях Карла при дворе Анны в годы ее царствования, а в том, что императрица никогда не расставалась с ребенком. Отправляясь в январе 1730 года по приглашению верховников в Москву, она взяла с собой минимум вещей и… Карла Эрнста, которому было всего полтора года, причем без матери и отца ребенка. Спрашивается: зачем она взяла с собой этого мальчика? Ведь она ехала не на прогулку, а в тяжелое путешествие с непредсказуемым исходом. Вероятно, потому-то она и взяла с собой сына! Французский посланник маркиз Шетарди в 1740 году сообщал в своем донесении, что молодой принц Курляндский спит постоянно в комнате царицы». Об этом знали и другие современники. Вполне вероятно, что огромное влияние Бирона на Анну было обусловлено и тем, что у императрицы был ребенок от фаворита. Но вся предыдущая жизнь Анны, как и долгий зимний путь, остались позади. Тринадцатого февраля 1730 года она вышла и саней в селе Всесвятском, на пороге Москвы. Совсем рядом шумел своими улицами огромный город — сердце России. Он ждал приезда новой государыни…
А что же происходило в столице, пока новая императрица через великие снега добиралась до Москвы? События развивались стремительно, они оказались неожиданными и непредсказуемыми. Напомню, что депутация верховников отправилась в Митаву с кондициями вечером 19 января, а утром того же дня в Кремль пригласили все «государство» — генералитет, высших чиновников, Синод и придворных. В торжественной обстановке верховники объявили об избрании на российский престол герцогини Курляндской. Присутствующие, проникнутые величием момента, с энтузиазмом одобрили мудрое решение, и все были довольны таким волшебно быстрым разрешением династического кризиса. Вздох облегчения был всеобщим — новая Смута миновала Россию.
Но к вечеру стало известно, что верховники всех обманули, что они скрыли от общества самое главное — кондиции. Дворянскую общественность возмутил не сам факт составления кондиций — мысль о вреде ничем не ограниченной власти самодержца не была новой, а то, что «сокращение» царской власти неминуемо должно было привести к расширению власти двух знатных и древних княжеских фамилий — Голицыных и Долгоруких. Вначале шепотом, с глазу на глаз, а потом все громче рядовые дворяне, собравшиеся в Москву на свадьбу Петра II, а попавшие на его похороны,
А дальше произошло то, чего никто не ожидал: Москва забурлила, дворяне стали собираться в кружки и обсуждать происшедшее. «Куда ни придешь, — вспоминал Феофан Прокопович, — к какому собранию ни пристанешь, не ино что было слышать, только горестныя нарекания на осмеричных (в Верховном тайном совете было тогда восемь членов. — Е.А.)этих затейщиков, все их жестоко порицали, все проклинали необычное их дерзновение, ненасытное лакомство и властолюбство». Так неожиданно получилось, что те две недели, пока верховники ждали из Митавы подписанные Анной кондиции, оказались временем свободы. В сотнях людей пробудились гражданские чувства. И когда 2 февраля верховники вновь собрали в Кремле «государство» и прочитали кондиции, делая вид, что они сами страшно удивлены и впервые их видят, им никто не поверил. Дерзкий план Д.М. Голицына: представить Анне подготовленные втайне кондиции как мнение «государства», а затем предъявить их дворянству как собственную инициативу императрицы, с треском провалился. Перед верховниками стояли другие люди.
Они — русские дворяне — давно шли к этому моменту. Внедряемые петровскими указами понятия дворянской чести, личной, а не клановой, как в старину, ответственности за поступки, представления о честном, достойном служении Отечеству не исчезли, а, наоборот, закрепились в сознании людей. Общество стало более открытым, чем раньше. Те, кто побывал за границей, видели, что дворянина не только бить, но и пальцем коснуться без приговора суда никто не смел, не говоря уж о казни без суда или конфискации земель, что в России было делом обычным. Кроме того, со смертью Петра Великого исчез сковывавший людей страх, в 1726 году прекратила свою работу Тайная канцелярия, а другой орган политической полиции — Преображенский приказ — был в 1729 году ликвидирован. Известно, что в России общество чутко откликается на малейшее ослабление давления власти, чувствует пусть едва уловимый, но все же ветерок свободы. И за эти две недели тайных разговоров и споров, охвативших Москву, в сознании людей произошли важные изменения. На встрече с верховниками 2 февраля дворяне потребовали разрешить им представить к обсуждению их отличные от правительственного проекты переустройства государства. Под этим сильным напором, стремясь выиграть время, верховники согласились на требования дворян.
Плотину прорвало. В домах знатных особ, в кремлевских палатах закипела работа. По Москве стали собираться многочисленные кружки дворян, которые день и ночь напролет обсуждали, писали и переписывали варианты проектов. Мгновенно появились свои вожаки, тотчас выискались знатоки западных парламентских порядков. Впервые политические противники, не опасаясь доносов и застенка, сталкивались в ожесточенной полемике. В кратчайший срок было составлено более десяти проектов реформ, и под ними подписались не меньше тысячи человек.
Датский посланник в России Г.Г. Вестфален сообщал в Копенгаген, что в Кремлевском дворце непрерывно идут совещания дворян, и «столько было наговорено и хорошего и дурного за и против реформы, с таким ожесточением ее критиковали и защищали, что в конце концов смятение достигло чрезвычайных размеров и можно было опасаться восстания». Никакого восстания не произошло, но в шуме обсуждений верховники не уловили ни одного голоса в поддержку своих намерений. Нет, конечно, практически все дворянские проекты переустройства страны клонились к ограничению власти императрицы, но совсем не по плану верховников, стремившихся сосредоточить всю власть в руках членов Совета. Шляхетство дружно желало создать такую систему правления, которая защитила бы рядовых дворян как от произвола самодержца, так и от всевластия одной — двух аристократических семей. Никогда прежде с такой настойчивостью русские дворяне не требовали участия своих представителей в управлении страной.