Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III
Шрифт:
Став отцом, царь, еще юноша неполных восемнадцати лет, занят был потешными и прочими увлечениями, понятными в его возрасте. Ему всегда было некогда, он бежал из дворцовых покоев при первом удобном случае. К жене Евдокии его не тянуло. Сын рос при ней, и, естественно, та атмосфера неприязни к отцовским делам и выходкам, которая сложилась в окружении матери с ее старозаветным, затхлым бытом, с приживалками и монахами, карликами и ворожеями, не могла не войти в душу мальчика. Подрастая, он, опять же вместе с матерью, с осуждением и ненавистью воспринимал поездки отца в Немецкую слободу, его дружбу с иноземцами, нарушение чинных обычаев древнего царского церемониала. Не могли не сказаться и оскорбленные чувства сына и матери, которыми пренебрегали ради «Монсихи» и царских любимцев, из русских и иноземных.
Учился Алексей кое-чему и кое-как. В воспитателях ходил у него сначала Никифор Вяземский — человек малознающий, без педагогических способностей. Своего воспитанника он боялся, и тот быстро это понял и использовал — таскал за волосы, тузил палкой, посылал из Москвы с каким-нибудь поручением, чтобы избавиться от уроков. На смену Вяземскому пришли Меншиков, человек способный, но грамоте не умеющий, вечно занятой, живший к тому же в Петербурге, и его помощник барон Генрих Гюйсенн, из иноземцев, с университетским образованием, но и ему приходилось часто выполнять дипломатические поручения Петра.
Царевич рос в подмосковном Преображенском без серьезного присмотра и педагогического руководства. Кое-что, разумеется, он узнал, выучил, но не многое. Овладел, например, немецким языком, хуже знал французский. Но лишь к восемнадцати годам мог совладать с четырьмя действиями арифметики и только приступил к азам фортификации. Одним словом, он не был обременен знаниями. Отличался ленью и праздностью, властолюбием и честолюбием слабоволием и изворотливостью, мелочной мстительностью и коварством. Таким сыном не очень-то погордишься, недаром отец не сдержал однажды свое разочарование и досаду:
— Ничего делать не хочешь, только б дома жить и им веселиться.
В то же время Петр пенял ему, указывал, что он мог бы стать и дельным человеком:
— Бог разума тебя не лишил.
Сам царевич не раз признавал то же самое — мог бы учиться и трудиться, да лень заела:
— Учение мне было зело противно, и чинил то с великою леностию, только б чтоб время в том проходило, а охоты к тому не имел.
— Со младенчества моего несколько лет жил с мамою и с девками (горничными, прислугой. — В.Б.),где ничему иному не обучился, кроме избных забав.
— Природным умом я не дурак, только труда никакого понести не могу.
Затхлая среда, его окружавшая, привила ему немало пороков, и главные среди них — ханжество и склонность к хмельному питию. Среди близких к нему людей, а царевич называл их, по примеру отца, «компанией», — родственники по отцу и матери Нарышкины и Лопухины, его духовник Яков Игнатьевич (или Игнатов, по принятой на Руси манере обращения), ключарь Благовещенского собора в Кремле Иван Афанасьевич, протопоп Алексей и прочие. Наибольшее влияние имел на него духовник, по сути дела глава «компании», доверенное его лицо во всем, — с ним он вел и частые беседы, и состоял в тайной переписке. Члены «компании» — скопище людей весьма колоритных. Один из них, Василий Колычев, муж кормилицы Алексея, носил прозвище Ад; Андрей Нарышкин — Сатана, другой Нарышкин, Иван, — Молох и т. д. Все они, в отличие от «компании» Петра, людей деятельных, служивших царю и России, с плохо скрываемой ненавистью относились к их идеям, замыслам и делам. При этом разжигали честолюбие молодого царевича, нашептывали ему, что как только отец умрет или погибнет где-нибудь от шальной пули или сабли, благо царь поспевал везде и всюду, не жалел себя и в труде, и в сражении, то он, царевич, все сделает по-своему — упразднит новшества, никому-де не нужные, вернется к старине заветной, будет править так, как заведено дедами и прадедами — в тишине да покое, благолепии и величии.
Петр догадывался, видел, что с сыном идет не так, как нужно, как хотелось бы для наследника его начинаний, замыслов. В 1704 году он повелел четырнадцатилетнему сыну участвовать в походе под Нарву, который закончился ее взятием. Почувствовал, что сын старается уйти в сторону от активной работы, от опасностей; его не волнует то, чему посвящает все помыслы и самую жизнь его отец. Внушает ему, что нужно служить Отечеству, как служит без оглядки и корысти отец, советует взяться за ум, предупреждает:
— Если мои советы разнесет ветер и ты не захочешь делать того, что я желаю, я не признаю тебя своим сыном.
Но Алексей по-прежнему хитрит, увиливает, делает вид, что очень занят чем-то важным. Но все это — для отвода глаз, обмана царя-отца. Главное же, чем он озабочен, — дождаться своего звездного часа.
Алексей «вошел в возраст», и отец собирается его женить. Невестой избрал Софью Шарлотту, принцессу Брауншвейг-Вольфенбюттельскую, девицу высокую и худую, с покрытым оспинами лицом. Но — дело не во внешности, важнее другое — ее сестра замужем за наследником престола, будущим императором Священной Римской империи Карлом VI: обе они — родственницы курфюрста Ганноверского, будущего английского короля Георга I. В апреле 1711 года подписан брачный договор, 14 октября — свадьба в Торгау. Петр присутствует на торжестве. Приезжает сюда и знаменитый Лейбниц, философ и математик, встречается и беседует с царем, которым восхищен:
— Я ездил в Торгау не столько для того, чтобы посмотреть на свадебное торжество, сколько для того, чтобы видеть замечательного русского царя. Замечательны дарования этого великого государя.
Таланты Петра ценили многие. Не оценил их единственный его сын. Недоволен царевич и женой, которую выбрал ему отец.
— Жену мне на шею чертовку навязали: как к ней ни приду, все сердитует и не хочет со мною говорить.
Как видно, жена не жаловала мужа. По примеру Петра, она, вероятно, высказывала неудовольствие тем, что ее муж занят не делами, а попойками. К этому прибавилось и увлечение другого рода — любовница Евфросинья Федорова, из крепостных «девок» Н. Вяземского, его бывшего учителя.
Алексей Петрович в связи с женитьбой пребывал с 1710-го до 1713 года за границей. После брачных церемоний выполняет, опять спустя рукава, очередное поручение отца — по заготовке провианта в Польше для русских войск. В 1713 году приезжает с молодой женой в Петербург. Уклоняется от дел, притворяется больным. Вокруг него снова кружится и веселится, интригует и нашептывает его старая «компания».
Супруга родила царевичу сына, будущего императора Петра II, и вскоре умерла. Ее хоронили 27 октября 1715 года. В этот же день он читает письмо отца, написанное двумя лишним неделями ранее. Снова говорит царь с болью и печалью, что сын не имеет склонности к службе Отечеству. На конец, без обиняков предупреждает его, что, если так будет и дальше, то лишит его права занять царский престол:
— Ибо за мое Отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя, непотребного, жалеть. Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный.
Алексей, ссылаясь на слабое здоровье, сообщает отцу о готовности отречься от престола:
«Вижу себя к сему делу неудобна и непотребна, понеже памяти весьма лишен (без чего ничего возможно делать), и всеми силами умными и телесными (от различных болезней) ослабел и непотребен стал к толикого народа правлению, где требует человека не такого гнилого, как я».