Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III
Шрифт:
В один из тех редких моментов, когда Екатерина покинула спальню умирающего мужа, сановники провели совещание с ее участием, на которое также пригласили несколько гвардейских офицеров. Несчастный вид Екатерины, ее трогательные и ласковые слова, обращенные к ним — осиротевшим птенцам «гнезда Петрова», наконец, щедрые посулы — все это сыграло свою роль, и гвардейцы обещали помочь Екатерине вступить на престол и не подпустить к нему кандидата другой «партии», великого князя Петра Алексеевича.
Несмотря на то что великому князю — внуку Петра Великого и сыну покойного царевича Алексея Петровича — шел всего лишь десятый год, для «новых людей» он был опасен. За ним была традиция престолонаследия по мужской нисходящей линии от деда к внуку, его поддерживала недовольная петровской политикой родовитая знать — князья Долгорукие, Голицыны и другие. На стороне внука Петра Великого были симпатии всех, кто хотел смягчения жесткого режима, кто мечтал о передышке в той бешеной гонке, которую некогда навязал России
Обе придворные партии были готовы поспорить за власть, но все ждали, когда Петр навеки закроет глаза. Голштинский сановник граф Г.Ф. Бассевич — участник и свидетель событий драматической ночи 28 января, писал впоследствии «Ждали только минуты, когда монарх испустит дух, чтобы приступить к делу. До тех пор, пока оставался в нем еще признак жизни, никто не осмелился начать что-либо: так сильны были уважение и страх, внушенные всем этим героем». Это очень точные слова — магия личности Петра была необычайно сильна. Разум также призывал к ожиданию — не раз в истории случалось, что, казалось бы, умирающий правитель вдруг выздоравливал, и горе было тому, кто возомнил что настал его миг.
Но вот врачи констатировали окончание агонии — отныне Петр принадлежал не людям, а Богу и истории. Начался последний акт политической драмы. В ярко освещенный зал Зимнего дворца съехались его участники и зрители: сенаторы, президенты коллегий, церковные иерархи, генералы и старшие офицеры. Толпа возбужденно гудела. Вдруг наступила тишина — открылись двери и к собравшимся быстро вышли Меншиков, Головкин, Макаров, а следом за ними появилась и сама императрица. Прерывающимся от рыданий голосом Екатерина объявила всем собравшимся ожидаемую весть — государь и ее возлюбленный супруг «отошел в вечное блаженство», оставив подданных сиротами. В этот момент, как и много раз раньше, она собрала всю свою волю, держалась мужественно и в конце своей краткой речи дала всем понять, что будет достойно продолжать дело императора, заботясь о подданных и благе империи, как Петр, который столько лет делил с ней трон.
Екатерина сделала все, что смогла, в этой ситуации и, поддерживаемая под руки придворными, в слезах покинула зал. Вперед вышел Меншиков и уверенно повел это ночное заседание. Когда присутствующие узнали, что Петр, умирая, не оставил никаких письменных или устных распоряжений о наследнике, всех охватило волнение. В таком случае по традиции новый самодержец избирался общим собранием «государства» — так в России называли высших военных и гражданских сановников и иерархов Церкви. Но подобное коллективное решение было невозможно для партии Екатерины — слишком много сторонников было у великого князя Петра. Поэтому Меншиков и его союзники стали убеждать присутствующих признать, что престол теперь попросту переходит ко вдове императора, которую Петр весной 1724 года короновал императорской короной. Спор ожесточался, компромисс найти было трудно… И тут сработало «секретное оружие» партии Меншикова — подошли гвардейцы. Возле Зимнего вдруг раздался грохот полковых барабанов, все бросились к окнам и сквозь затянутые сеткой инея стекла увидели, как мелькают перед дворцом зеленые гвардейские мундиры, а потом в зал повалили разгоряченные солдаты. Все предложения партии великого князя Петра тонули в приветственных выкриках гвардейцев в честь «матушки государыни» и бесцеремонных угрозах «расколоть головы боярам», если они не подчинятся Екатерине. Улучив подходящий момент, Меншиков, перекрывая шум, громко крикнул: «Виват, наша августейшая государыня императрица Екатерина!» — «Виват! Виват! Виват!» — подхватили гвардейцы. «И эти последние слова, — вспоминает Бассевич, — в ту же минуту были повторены всем собранием, и никто не хотел показать виду, что произносит их против воли и лишь по примеру других». Все быстро и бескровно кончилось — на престол взошла императрица Екатерина I, к восьми часам утра был оглашен манифест о ее воцарении, гвардейцам раздавали водку…
И вот здесь сделаем небольшое отступление. 28 января 1725 года гвардейцы впервые сыграли свою политическую роль в драме русской истории. Создавая в 1692 году гвардию, Петр хотел противопоставить ее стрельцам — привилегированным пехотным полкам московских царей, которые к концу XVII века стали вмешиваться в политику. «Янычары!" — так презрительно называл их Петр. У него были причины для ненависти — навсегда он, десятилетний мальчик, запомнил жуткий стрелецкий бунт 1682 года, когда на копьях стрельцов погибли его ближайшие родственники. Но не успел основатель и первый полковник Преображенского полка закрыть глаза, как его любимцы в зеленых мундирах превратились в новых янычар. История русской гвардии XVIII века противоречива. Прекрасно снаряженные, образцово вооруженные и обученные, гвардейцы всегда были гордостью и опорой русского престола. Их мужество, стойкость, самоотверженность много раз решали в пользу русского оружия судьбу сражении, кампаний, целых войн. Но есть и иная, менее героическая страница в летописи императорской гвардии. Гвардейцы, эти красавцы, дуэлянты, волокиты, избалованные вниманием столичных и провинциальных дам, составляли особую привилегированную воинскую часть русской армии со своими традициями, обычаями, психологией. Главной обязанностью гвардии была охрана покоя и безопасности самодержца, царской семьи и двора. Стоя на часах снаружи и внутри царского дворца, они видели изнанку придворной жизни. Мимо них в царские спальни прокрадывались фавориты, они слышали сплетни и видели безобразные ссоры, без которых не мог жить двор. Гвардейцы не испытывали благоговейного трепета перед блещущими золотом и бриллиантами придворными, они скучали на пышных церемониях — для них все это было привычно, и обо всем они имели свое, часто нелицеприятное мнение.
Важно и то, что у гвардейцев было преувеличенное представление о своей роли в жизни двора, столицы, России. И тем не менее оказывалось, что «свирепыми русскими янычарами» можно успешно управлять. Лестью, посулами, деньгами ловкие придворные дельцы умели направить раскаленный гвардейский поток в нужное русло, так что усатые красавцы даже не подозревали о своей жалкой роли марионеток в руках интриганов и авантюристов. Впрочем, как обоюдоострый меч, гвардия была опасна и для тех, кто пользовался ее услугами. Власть императоров и первейших вельмож нередко становилась заложницей необузданной и капризной вооруженной толпы гвардейцев. И вот эту будущую зловещую в русской истории роль гвардии проницательно понял французский посланник в Петербурге Жан Кампредон, написавший своему повелителю Людовику XV сразу же после вступления на престол Екатерины I: «Решение гвардии здесь закон». И это была правда. XVIII век вошел в русскую историю как «век дворцовых переворотов". Все эти перевороты делались руками гвардейцев, начало же мрачной традиции было положено глухой январской ночью 1725 года…
Утро 28 января 1725 года Петербург встречал уже под властью новой государыни. Кто же была императрица Екатерина I Алексеевна? Откуда родом? «Екатерина — шведка!" — утверждала историк Н. Белозерская. Будущая русская императрица родилась в Швеции в семье армейского квартирмейстера Иоганна Рабе, была окрещена по лютеранскому обряду и названа Мартой. После смерти мужа мать Марты перебралась с девочкой в Лифляндию — тогдашнюю провинцию Швеции — и поселилась в Риге, где вскоре умерла. Девочка-сирота попала в приют, откуда ее взял пастор Глюк — личность известная в маленьком лифляндском городке Мариенбурге (ныне Алуксне, Латвия), что стоит на дороге Рига — Псков. Есть некоторые факты, которые могут подкрепить мнение Белозерской. В одном из писем своей жене Петр, поздравляя ее с годовщиной взятия в 1702 году шведской крепости на Неве — Нотебурга, в шутку писал, что с занятием этой первой шведской крепости „русская нога в ВАШИХ землях фут взяла“. В 1725 году в разговоре с Кампредоном Екатерина, не желая, чтобы окружающие ее поняли, вдруг перешла на шведский язык, которым французский дипломат владел свободно.
Оппоненты «шведской версии» — а их легион — резонно возражают, что здесь нет ничего странного: Лифляндия почти сто лет была шведской провинцией, шведский был там официальным языком, а Марта-Екатерина была подданной шведского короля. Этим-то и объясняется шутка Петра и знание ею шведского языка. Большая часть ученых убеждена, что Екатерину действительно ранее звали Мартой Скавронской, она происходила из латышских крестьян и родилась в Лифляндии 6 апреля 1684 года, а осиротев, попала в дом пастора Глюка. Именно с этого момента противоречий в показаниях исторических документов становится все меньше, хотя самих этих документов недостаточно для уверенных выводов. Многое в ранней истории жизни Марты скрыто от нас в тумане неизвестности. Мы не знаем, чему и как учили ее в детстве и юности, но можно предположить, что это были лишь начальные познания в чтении, письме, арифметике. Впрочем, в грамотности Екатерины можно сомневаться — по-русски она выучилась только говорить, но не писать, и даже самые интимные ее письма к Петру написаны рукой придворного писца. Ясно лишь одно — девочка-сирота в многолюдном доме пастора была прислугой, работала на кухне и в прачечной. Природа даровала ей телесную крепость, и в девятнадцать лет Марта выглядела здоровой, красивой девушкой, что не осталось без внимания молодых людей — претендентов на ее руку.
Вообще же юность Марты пришлась на печальную эпоху в истории Лифляндии. В 1700 году началась Северная война России против Швеции, и с 1701 года на Южную Лифляндию стала надвигаться русская армия под командованием фельдмаршала Б.П. Шереметева. Беженцы приносили в Мариенбург плохие вести — русские сжигали все на своем пути, уводили в плен жителей. Сил же для обороны Лифляндии у шведов было мало. Но, несмотря на надвигающуюся беду, жизнь продолжалась. Летом 1702 года Марта вышла замуж за шведского солдата-трубача. Увы, молодоженам не довелось насладиться семейным счастьем — в августе муж Марты отправился в Ригу, а в это время войска Шереметева замкнули кольцо осады вокруг Мариенбурга — война, так много изменившая в жизни будущей русской императрицы, вплотную подошла к порогу ее дома. Русские войска даже не успели начать осады Мариенбурга, как комендант этой старой и слабой крепости майор Тиль решил сдаться на милость победителя, оговорив почетные условия капитуляции: свободный выход гарнизона и жителей. Шереметев согласился, Тиль вышел из крепости и подписал договор о ее сдаче, русские войска начали входить в город, а гарнизон и жители со своим скарбом его покидать. Все шло спокойно и мирно, как вдруг… грянул непредвиденный взрыв, резко изменивший судьбу тысяч людей, и Марты в их числе.