Исторические повести
Шрифт:
КАРАВАН В МЕРВЕ
Покинув Капису, Хайран, его брат и Байт с Забдой долго еще вспоминали благородного и щедрого кушанского купца Кудзулу. Все они искренне хотели принять его в своей богатой Пальмире и, прощаясь, долго рассказывали ему, что ждет его, когда он прибудет туда с караваном.
— Путь долгий и утомительный, — говорил Хайран, — но разве торговые дела купцов были когда-нибудь легкими и безопасными? Всегда и всюду нас подстерегает опасность встретить разбойников или пиратов, заболеть неведомой тяжкой болезнью или вдруг потерять все свое достояние. Однако это не является препятствием, и мы продолжаем свое дело. Иначе люди потеряли бы связь друг с другом, не знали бы, как живут другие племена и народы, какие есть на свете города. Каждый сидел бы в своей норе. Я за то, чтобы путешествовать, пренебрегая опасностью, и ты, я думаю, такого же мнения.
— Я объездил полсвета, — смеялся Кудзула, — и докажу свою преданность торговому делу тем, что прибуду в твою благословенную Пальмиру.
Путь до Мерва был недолгим и благополучным. Верблюдов было мало, поклажа невелика, погода благоприятствовала, все были в добром настроении. С каждым днем Забде становилось все лучше. Постепенно зажили раны, посветлел шрам на лбу, лицо стало по-прежнему свежим и гладким. Перед Байт был прежний Забда. Когда он повязывал голову белой шелковой чалмой, то и вовсе исчезали следы ужасных побоев. Забда почти не вспоминал дней, проведенных в рабстве, и все больше говорил о будущем. Он рассказывал Байт, каким он представляет себе новый дом в Пальмире, каким будет убранство и как они отпразднуют свадьбу. Они весело смеялись над каждой шуткой, и дни проходили так спокойно и приятно, что хотелось продлить это путешествие.
— Посмотри, как славно воркуют наши голуби, — говорил Хайран брату. — Даже не верится, что позади все эти несчастья. И твоя нога совсем зажила; каким молодцом ты вскакиваешь в седло! Как вспомню наши тревоги и мучения, так диву даюсь. Словно в страшном сне прошли месяцы вашего рабства.
— Для нас это был не сон, для нас была погибель. Счастливцы мы, брат мой Хайран. Только твои настойчивость и щедрость помогли спасти нас. Никогда бы мы не выбрались из рабства. Считай, что свершилось необычайное. А я, так чудесно спасенный тобой, — вечный твой должник. Все для тебя сделаю, Хайран. Поверь, что такое не забудется. Сейчас мне даже совестно вспомнить, как я был прежде невнимателен к тебе. Бывало, месяцами не заходил повидаться. Никогда не привозил тебе подарков из дальних стран. Все думал, что в следующий раз. А сейчас мне хотелось бы одарить тебя щедро и красиво. Когда вернемся, все будет сделано, поверь! Да и долг мой велик. Траты твои неимоверны. Я в ужасе, когда думаю об этом.
— Мы с тобой разные, хоть одна мать нас родила, — отвечал Хайран. — Ты всегда был очень расчетлив и благоразумен. Ты всегда боялся, что обеднеешь, и складывал в кошель побольше. Я иначе устроен, но привязан к тебе. Ты брат мой, и больше нет у меня родни. Так сложилась моя судьба. Ты да Байт. Как же мне было не позаботиться о тебе в дни несчастья? Разве мог я считать деньги и думать о том, что дорого обойдется поездка в далекое Кушанское царство! Мне было не до размышлений. Надо было действовать, чтобы не опоздать, не правда ли? А траты оправданы. Не в деньгах счастье!
Хайран увидел слезы на глазах брата и подумал, что брат стал мягче и сердечней. Его всегда коробила необычайная расчетливость брата, его суровость в обращении. Он был человеком честным и порядочным, но уж очень часто задумывался над тем, можно ли потратить серебряную монету. Он был бездетным. Его жена была тихой, неприхотливой женщиной. Она всегда боялась мужа, во всем ему угождала и никогда ничего не просила у него, довольствуясь немногим. Хайран удивлялся тому, что брат не находил нужным оказывать сколько-нибудь внимания Байт, единственной племяннице. Но, зная характер брата, принимал это за должное и не укорял. Так они жили — близкие и далекие. Несчастье сплотило их, и Хайрану казалось, что, когда они вернутся домой, все будет иначе. Ему не терпелось вернуться домой, скорее войти в свои богатые лавки, расположенные рядом с театром. Он любил нарядно разодетых людей и сам иногда показывал ювелирные изделия своим знатным покупателям. Нередко бывало и так, что перед самым представлением в театре ювелирная лавка Хайрана наполнялась покупателями, и он с выгодой продавал то, что ему довелось привезти издалека.
— Мне так хочется домой, — признался Хайран брату, — что я уже не рад своей затее. Мог и не заезжать в Мерв. Но хотелось сбыть дорогие изделия из слоновой кости, закупленные у индийских купцов. В Мерве знать очень любит ритоны из слоновой кости. Если эти странные и неудобные кубки украшены резьбой индийских мастеров, то за них платят очень дорого. Я поиздержался в этой поездке, захотел восполнить расходы.
Брат соглашался с Хайраном и считал, что иначе и быть не может. Какой же купец откажется от барыша? Какой разумный торговец обойдет богатых покупателей? Этого быть не может, и говорить об этом просто смешно.
Они прибыли в Мерв уже в сумерках и тут же у привратника, стоящего у главных ворот, узнали, что можно остановиться в большом дворе с бассейном и хорошим садом. У них были шатры и вовсе не нужен был дом с крышей. Они легко нашли этот двор, расположенный рядом с базаром, и вскоре слуги Хайрана раскинули шатры, а повар стал готовить ужин.
В саду, у бассейна, под ветвистыми яблонями было приятно отдохнуть. Байт была в восторге, когда проснулась утром от плеска в бассейне и увидела, как падают в воду большие румяные яблоки.
— Как здесь хорошо, как спокойно и приятно! — говорила девушка Забде. — Я вспоминаю гостеприимного Кудзулу и противную Ситу, которая портила нам жизнь своими дурными разговорами и попрошайничаньем. Так обидно за Кудзулу и его добрую жену! Эта девушка порочит дом своих родителей. Отцу и в голову не приходит, что у него дочь — попрошайка. Представь себе, она выпросила у меня мои любимые голубые бусы из Сидона. Просто пришла и выклянчила. В жизни не встречала более противной девчонки! А ведь личико хорошенькое. Невинная овечка… Мне нравится здесь.
— Мы славно отдохнем перед трудной дорогой в пустыне, — соглашался Забда. — Я рад, что твой отец задумал заехать в Мерв. Пока он будет вести свои торговые дела, мы отлично отдохнем и отправимся в дорогу, полные сил. Я совсем уже окреп и постоянно твержу про себя слова благодарности тебе, моя Байт, и благородному Хайрану. Теперь мне уже не верится, что я был в такой большой опасности и мог погибнуть. Боюсь, что не скоро забуду эти страшные дни и не захочу путешествовать на корабле. Самая страшная пустыня покажется мне раем после моего путешествия в Неаполь. Знаешь, Байт, я и слышать не могу сейчас о гладиаторах.
— Постепенно забудутся эти беды, и мы с тобой, Забда, когда-нибудь поедем в Рим и увидим гладиаторов и много всего удивительного. В этом путешествии я поняла, что, помимо выгоды, есть еще много привлекательного в занятиях купцов. Они познают мир. А это прекрасно. Я о многом узнала от своих мудрецов-греков, которые учили меня уму-разуму. Но когда я увидела своими глазами вечных кочевников в пустыне и узнала об их тяжкой жизни, я по-новому оценила свою жизнь и была рада, что открыла для себя другой, неведомый мне мир. А если бы ты знал, Забда, о чем рассказывал мне отец в часы досуга! Купцы, паломники, аскеты и монахи, которых мы встретили в пути, рассказывали удивительные вещи. Их жизнь так не похожа на нашу жизнь! И молитвы у них такие странные, а обычаи непонятные. И представь себе, я вдруг поняла, что эти люди мечутся в поисках справедливости и правды. Не знаю, так ли это?