Исторические районы Петербурга от А до Я
Шрифт:
Как выглядела в XIX в. Невская застава, можно представить по «домику Василия Шелгунова» на Ново-Александровской ул., 23, недалеко от Речного вокзала. Сотни таких построек были снесены во время реконструкции района, и этот бы постигла та же участь, если бы не его славное революционное прошлое – шелгуновское и ленинское. В 1967 г. здесь, к столетию со дня рождения Василия Андреевича Шелгунова, активного деятеля ленинского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», по инициативе группы старых большевиков открыли общественный музей революционной истории Невской заставы.
Население Невской заставы составляли главным образом рабочие расположенных здесь заводов. Об их тяжелой доле хорошо известно.
«С введением дешевого железнодорожного тарифа население Невской заставы учетверилось, число торговых заведений также значительно возросло, – говорилось в „Петербургском листке“ в феврале 1904 г. – В то время, когда местное рабочее население отдыхает, труд приказчика увеличивается. Особенно тягостна судьба приказчика мелочных лавок и их подручных. Измотавшись за целый день, они, ложась спать в 12 часов ночи, поднимаются в 5 часов утра. В силу долгими годами установившегося обыкновения приказчики не смеют в присутствии „самого“ присесть отдохнуть, иначе это будет хозяином истолковано в смысле лености и неуважения к его особе… Приказчики не знают покоя и работают исключительно для пользы хозяина».
Зато если уж гуляли за Невской заставой – так на славу, на широкую ногу, не зная практически никаких преград и стеснений. Настоящий карнавал наступал в здешних краях на масленицу. «Шлиссельбургский проспект от Невского завода до Мурзинки превращается в „заневское корсо“, – иронизировал современник, – беспорядочное движение, крик-гам, шальная гоньба лошадей, масса сквернословящих пьяных».
Обитатели Невской заставы жаловались на постоянный рост цен на жилье и на предметы первой необходимости, на ненасытные аппетиты лавочников и на непомерную дороговизну. И этот факт – вовсе не обличительные тирады из книг советского времени, посвященных невыносимой жизни пролетариата, а из достаточно непредвзятого источника – неоднократно уже упомянутой газеты «Петербургский листок». Вот что говорилось в ней, применительно к Невской заставе летом 1903 г: «Местные пауки-лавочники взбили на все необычайные цены… Вследствие чрезвычайно высоких цен на мясо и рыбу большинство рабочих, особенно фабричных, питаются впроголодь луком, накрошенным в квас, с прибавкой растертых двух-трех картофелин. Мелочные лавочники, расплодившиеся за последние годы в неимоверном количестве, вечно жалуются на упадок торговли, а между тем время от времени открывают в разных пунктах Невской заставы лавку за лавкой или строят доходные дома.
Товар у них в большинстве случаев берется в долг „на книжку“, то есть в кредит под письменную расписку, в которой говорится: „обязуюсь деньги платить всегда исправно, книжку же я должен иметь всегда у себя в сохранности, в случае же книжка будет мною утеряна, то я обязуюсь заплатить, сколько будет с меня потребовано, без всякого с моей стороны спора и прекословия…“
Помимо дороговизны и самое качество товара не всегда отличается свежестью. Иногда попадаются „деликатесы“, способные вызвать тошноту даже у человека с неразборчивым желудком… Здесь также прочно привилась система покупки вещей в рассрочку. Рабочий люд, прельщаемый возможностью приобрести якобы хорошую вещь в рассрочку, на самом деле покупает гниль-дрянь и, кроме того, втягивается в непосильные долги».
Любопытной стороной жизни Невской заставы являлись… пиратские набеги. «За Невской заставой издавна развит „пиратский“ промысел, – говорилось в августе 1904 г. в „Петербургском листке“. – Кражи с барок якорей и канатов – обычное явление… Глубокой ночью, в непроницаемую темень, когда утомленный тяжелой работой дозорщик мирно похрапывает на своем наблюдательном посту, пираты, обычно вдвоем, на легком челноке, беззвучно подгребая веслами,
„Завозом“ называется смотанный в несколько рядов толстый якорный и причальный канат. Случается, что проснувшийся страж поднимает тревогу. Тогда пират с ловкостью обезьяны спрыгивает в челнок, и „товарищи“ в несколько взмахов весел мгновенно скрываются в темноте. Будучи пойманы, они отчаянно отбиваются, нередко пуская в ход ножи…»
У пиратов существовали свои покупатели награбленного, а вырученные от продажи ворованного имущества деньги делились по числу участников пиратской «коммуны», принимавшей участие в грабеже. Очевидцы констатировали, что в этой категории преступников почти не наблюдалось предательства, поскольку каждый пират был материально заинтересован в общем деле.
Боролась с пиратством речная полиция. Как правило, по ночам производились массовые облавы. Однако одолеть невских пиратов лихими полицейскими наскоками не удавалось. Более того, год от года их деятельность становилась все более дерзкой и наглой, а паника, которую они наводили на коммерсантов и торговцев, ширилась все больше и больше.
«В последнее время на Неве участились и приняли систематический характер грабежи и покражи с судов, сопровождающиеся нападением злоумышленников, вооруженных ножами, кинжалами и даже огнестрельным оружием, на судовых рабочих», – сообщал петербургскому губернатору летом 1913 г. начальник правления столичного округа путей сообщения.
«Деятельность речных пиратов на всем пространстве реки Невы далеко перешла за пределы терпимого, – вторил председатель столичной Лесной биржи. – Пираты в настоящее время не довольствуются уже кражами снастей, цепей, якорей, дров и леса с судов во время их буксировки или стоянки на Неве, но даже переходят к вооруженному грабежу, который в последнее время завершился гибелью рабочего, убитого пиратами за ослушание».
Прошли революции, сменились эпохи, а невское пиратство как явление продолжало свое существование. Замечательный ленинградский поэт и прозаик Вадим Шефнер в «Записках зубовладельца» вспоминал, как в начале 1930-х гг. ему однажды довелось лицом к лицу столкнуться с этими темными личностями.
«…Невские речные пираты в те времена еще существовали и гнездились главным образом на Охте и выше по правому берегу матушки-Невы, – рассказывал Вадим Шефнер. – Это были люмпены, которые имели лодки, большею частью краденые. На корабли они, конечно, не нападали, и черного флага с черепом и двумя костями у них не имелось. С этой мрачной эмблемой они были знакомы лично только по этикеткам на бутылках денатурата. Речные пираты промышляли тем, что продавали налево бревна, оторвавшиеся от сплавных плотов, брали то, что плохо лежит, с береговых пристаней и складов. Они же охотно перевозили пассажиров с одного берега на другой, заламывая за это пиратскую цену. Действовали они главным образом по ночам…»
Новая деревня
Эта деревня расположена совсем рядом с северо-восточной границей Петербурга – близ того места, где Муринский ручей впадает в Охту. Основал деревню на землях своего муринского имения граф Роман Илларионович Воронцов. Став владельцем этих мест в 1749 г., он переселял сюда крепостных крестьян. На карте 1769 г. Новая Деревня уже обозначена. По данным 1786 г., в ней насчитывалось 11 дворов, в которых проживало 32 души мужского пола и 21 душа женского пола.
Исторической достопримечательностью деревни можно считать руины старинных оранжерей муринского имения, возведенных в конце XVIII в. Как отмечает исследователь Мурина и окрестностей Н.Я. Серебрякова, каменные оранжереи становились в ту пору не просто хозяйственным помещением, но и признаком богатства.