Истории для кино
Шрифт:
– Давайте выпьем за то, чтобы вы скорее вернулись к тем, кто вас любит и ждет!
А полковник формулирует то же самое, но исчерпывающе кратко:
– За победу!
Ради грядущей победы грохочут бои на суше, в небесах и на море, бежит в атаку пехота, идут танковые сражения, ведут смертельные поединки самолеты, вспенивают морские волны торпедные катера, но до победы еще далеко…
После поездки на фронт Утесов возвращается в Москву. Он, с вещмешком на плече, и Елена Осиповна в домашнем халате стоят обнявшись на пороге квартиры. Она всхлипывает, уткнувшись носом в его грудь, а он гладит ее волосы. Так, не выпуская друга из объятий, словно боясь нечаянно потерять, они идут из прихожей
– Из Новосибирска мы ехали три недели… Долго стояли на станциях и просто в степи… Пропускали эшелоны… Сколько же их шло – на войну, на войну…
– Да, мы видели, там собирается огромная сила.
– Ну и слава богу! Вот только мама… Переезд был очень тяжелым…
На стене рядом с фотографией покойного папы Иосифа траурная фотография мамы Малки. Утесов стоит перед ней. В его сухих глазах – боль. Елена Осиповна молча сжимает руку осиротевшего старого мальчика Лёди.
Потом она кормит его. Сидит, подперев щеку ладонью, и смотрит, как жадно ест проголодавшийся мужчина. Спрашивает с робкой надеждой:
– Ты надолго?
– Посмотрим. Пока что будем давать концерты для защитников Москвы.
Она рассказывает, что пришло письмо от Диты из Сталинабада – у них с Альбертом все хорошо. Это она нас успокаивает, вздыхает он, сейчас нигде не хорошо, но они там, в Таджикистане, хотя бы далеко от войны.
– Далеко… Лёдя, ты слышал про третью агитбригаду?
– Да, угодили в танковый прорыв… Корф, Руся Бригневич, Макеев, Холодов… Снаряды не разбирают – где солдат, где артист…
Они печально молчат, вспоминая павших коллег. Елена Осиповна меняет тему, сообщая, что Дита пишет: Альберт уже снял документальный фильм и ему обещают дать художественный. Тут-то Утесов вспоминает, что и он, между прочим, тоже вызван в Москву в качестве киноартиста. Неужели новый фильм, радуется Елена Осиповна. Ну, не совсем фильм – боевой киносборник.
В павильоне киностудии молодой режиссер вдохновенно объясняет, что намалеванная декорация изображает морскую стихию, на фоне которой Утесов должен сурово и мужественно исполнять песню с автоматом наперевес… Леонид Осипович перебивает его, мягко замечая, что он только что прибыл с фронта и там своих автоматов-пулеметов выше крыши, а солдатские сердца согревает что-то доброе, светлое, довоенное… Молодой режиссер несколько растерян. Но из кресла в углу павильона подает голос реактор – очередной «человек во френче»:
– Доброе, довоенное – это что, товарищ Утесов? Это – ваше «Гоп со смыком»? Так, насколько мне известно, вам это запретили. Причем еще до войны.
– Но послушайте…
– Нет, это вы послушайте! Военную песню извольте петь в военной форме!
Спорить бесполезно, и вот Утесов – уже в морской форме. Костюмерша поправляет на нем бушлат, тельняшку, бескозырку, а он ворчит:
– Накрахмалили тельник, как манишку… Морячки бы вас засмеяли!
Ассистент вешает ему на грудь автомат. Режиссер кричит в рупор:
– Артист готов?
– Готов, уже можно с кашей кушать, так готов! – продолжает ворчать Утесов.
– Камера! Мотор! Начали!
И как только вступает музыка, Утесов преображается. Брюзжание, недовольство, кислое лицо – все это мгновенно исчезает, и перед нами – героический защитник Родины, простой и отчаянный парень, одессит Мишка.
Широкие лиманы, зеленые каштаны,Качается шаланда на рейде голубом.В красавице Одессе мальчишка голоштанныйС ребячьих лет считался заправским моряком.И если горькая обидаМальчишку станет донимать,Мальчишка не покажет вида,А коль покажет, скажет ему мать.«Ты одессит, Мишка, а это значит,Что не страшны тебе ни горе, ни беда.Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачетИ не теряет бодрость духа никогда!»Эту песню Утесова подхватили тысячи, сотни тысяч таких же парней – Мишки, Васьки, Петьки, Андрюшки, которые покинули родные Одессу и Севастополь, Москву и Ленинград, Киев и Минск и ушли на большую войну, чтобы победить страшного врага и вернуться к родным очагам. Не было взвода и дивизии, эскадрильи и экипажа, где бы не знали и не любили эту песню. И когда бригада Утесова весной 1943 года снова поехала на войну – на Волховский фронт, конечно же, во всех концертах звучал эта песня.
Утесов с оркестром поют на палубе катера морских пехотинцев Балтийского флота:
Широкие лиманы, цветущие каштаныУслышали вновь шелест развернутых знамен,Когда вошел обратно походкою чеканнойВ красавицу Одессу гвардейский батальон.И, уронив на землю розыВ знак возвращенья своего,Наш Мишка не сдержал вдруг слезы,Но тут никто не молвил ничего.Хоть одессит Мишка, а это значит,Что не страшны ему ни горе, ни беда.Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет —Но в этот раз поплакать, право, не беда!Бравые морпехи дружно хлопают задубевшими на всех ветрах ладонями и скандируют:
– Спа-си-бо! Спа-си-бо!
Утесов перекрикивает рокот волн и свист ветра:
– Это вам, спасибо, хлопчики мои! Спасибо душевное, что вы отважно воюете! Наши воины уже прорвали блокаду Ленинграда, дали прикурить фашистам в Сталинграде, и скоро, очень скоро вы погоните фашиста аж до самого его логова! Ура!
Победное «ур-р-ра-а» раскатывается над свинцовыми волнами Балтики.
А военная агитбригада продолжает свой путь. Артисты с инструментами направляются к машине, возле которой морячок-водитель заливает в бак горючее. При виде Утесова он поспешно обтирает руки ветошью и широко улыбается:
– Здрасьте! А это я!
Утесов понимающе кивает:
– Одессит Мишка.
Шофер удивляется:
– Откуда вы знаете?
– А я, хлопчик, получил уже двести шестьдесят два письма от Мишек-одесситов!
– Ха! Так то ж все липовые! А я – настоящий! Я, когда вашу песню услышал, прямо чуть не заплакал. Там же ж все про меня. Я в Одессе-маме оставил родную мать, я там Нюрочку, любовь мою оставил… И я туда еще вернусь!
– Конечно, вернешься, обязательно.
Мишка помогает загрузить в машину актерское имущество. И грузовик трогается в путь. Мишка весело вертит баранку, беседуя с рядом сидящим Утесовым.