Истории для любопытных. Из коллекции Альфреда Хичкока
Шрифт:
— Позволю? — завопил Оллхоф. — Да я требую, чтоб ты объяснил!
— Эту девушку зовут Гарриет Мэнсфилд, — сказал Баттерсли. — Как я уже говорил, мы познакомились вчера вечером в баре. Она красивая и неглупая. По-моему, она не слишком строгих моральных правил, и у нее были неприятности с полицией. Она не особенно любит полицейских.
— Я тоже, — заметил Оллхоф, хотя вполне мог бы этого и не говорить.
— Она их боится. И не доверяет им. Но сейчас она еще больше боится убийцы.
— Черт подери, — крикнул Оллхоф, — какого убийцы?
— Точно не знаю. Но она его знает. И знает, что он кого-то убил. Теперь она боится, что он и ее убьет: слишком уж многое ей известно. Она хочет рассказать об этом убийстве полицейскому, которому можно доверять. Кому-нибудь, кто расследует это дело, доберется до убийцы и будет защищать ее, пока того не посадят в тюрьму, а потом защитит ее от его дружков.
— Она знает, что ты из полиции? — спросил Оллхоф.
Баттерсли покачал головой.
— Я был без формы. Но я сказал ей, что знаком с вами. Сказал, чтобы она пришла сюда утром. Сказал, что дальше вас ее имя не пойдет, что вы всегда ведете честную игру.
По правде говоря, мне довольно трудно было представить себе Оллхофа, ведущего честную игру. Однако сам Оллхоф при этих словах прямо расцвел, точно за всю его карьеру ему ни разу и в голову не пришло кого-нибудь надуть.
— Когда она появится? — спросил Оллхоф. И, словно в ответ на его вопрос, Гарриет Мэнсфилд переступила порог нашей комнаты.
Это оказалась высокая блондинка. Ей было не больше тридцати, но темные круги под голубыми глазами заметно старили ее, а в глубине их лежали тени, заставляющие предположить, что она знает об изнанке жизни гораздо больше, чем следовало бы знать любой женщине. И все-таки она была дьявольски привлекательна.
Сначала она посмотрела на Баттерсли, одетого в форму. Затем сказала ровным, лишенным всякого выражения голосом:
— Так, стало быть, ты коп? — Она повернулась к Оллхофу. — А вы инспектор. Что ж, по мне вы не очень-то похожи на Галахада, но я должна кому-то довериться.
Она села, вздохнула и открыла сумочку. Достала из ее черного зева пузырек с аспирином. И сказала Баттерсли:
— Сынок, дай-ка мне стакан воды, ладно?
Баттерсли принес ей воды. Она бросила в рот с полдюжины таблеток аспирина и запила их. Оллхоф прикончил свой кофе и подозрительно посмотрел на нее. Она ему явно не понравилась, но, поскольку благодаря ей возникала перспектива натянуть нос ребятам из Отдела убийств, он был готов слушать.
Она поставила наполовину пустой стакан на стол Оллхофа. Затем своим монотонным голосом продиктовала адрес на Гринич-Виллидж. Она сказала:
— Там, в мастерской на четвертом этаже, вы найдете труп человека. Мастерская — большая комната с одним окном, которое смотрит в глухую стену. Это окно заперто изнутри. На внутренней стороне двери есть деревянный брус — он служит запором. Сейчас он на месте. Все заперто изнутри, и малыш лежит там с пулей в голове.
Теперь Оллхоф явно заинтересовался. Да и я тоже, коли на то пошло.
— Вы знаете, кто его убил? — спросил Оллхоф.
Гарриет Мэнсфилд кивнула.
— Я знаю, кто, как и почему. Затем я и пришла сюда, чтобы все рассказать. Но сначала давайте заключим соглашение.
Оллхоф нетерпеливо кивнул.
— Понимаю. Я гарантирую, что с вами ничего не случится. Вы останетесь в стороне, если это вообще будет возможно. Во всяком случае, я позабочусь о том, чтобы убийца не причинил вам вреда. Этого довольно?
Девушка кивнула.
— Вполне. Итак, случилось вот что…
Она на мгновение прервала речь и снова достала из своей вместительной сумочки пузырек с аспирином. Она явно не могла жить без этих таблеток. Убирая пузырек обратно, она заодно достала из кошелька маленькую жестяную коробочку.
— Эй, сынок, — сказала она Баттерсли, — вот то, что я тебе обещала. Попробуй его. Оно творит чудеса.
Баттерсли встал. Его лицо запылало. Он подошел к девушке и взял коробочку из ее изящной руки. Оллхоф наблюдал за ним своим пронзительным взглядом.
— Что это такое? — спросил он.
— Ничего, — поспешно сказал Баттерсли, — так, ерунда.
— Ах, это, — промолвила Гарриет Мэнсфилд, вытряхивая на ладонь очередную порцию таблеток аспирина. — Это средство от мозолей на ногах. Мальчик жаловался мне на свои мозоли — болят, мол, так, что сил нет. Сказал, еле терпит. Я и достала ему. Это чудесная мазь.
Баттерсли сел на свой стул и закрыл глаза. Я задержал дыхание. Оллхоф с шумом втянул в себя воздух. Глаза его свирепо сузились. Он походил на кота, собирающегося прыгнуть на особенно лакомую мышку.
— Значит, — сказал он, — ему мешают его мозольки? Ай-яй-яй! Его маленькие розовые ножки болят! Ну-ну.
Гарриет Мэнсфилд, с таблетками в руке, удивленно уставилась на него. Я резко сказал:
— Оллхоф!
Чихал он на меня. Вместе со стулом он оттолкнулся от стола, демонстрируя пару культей там, где у остальных находятся бедра. Глаза его, пылающие яростью, были устремлены на Баттерсли. Он открыл рот, и словесный ураган наполнил комнату, точно дым разорвавшегося снаряда.
— Ах ты, поганый крысенок! Вонючий шелудивый пес! Ты еще жалуешься на мозоли! А я? Я что, жалуюсь? Ты оставил меня без ног, и у тебя еще хватает наглости ныть? Ну, ты и…
На этом цензурная часть словаря Оллхофа оказалась исчерпанной. Он стал поливать грязной бранью как самого Баттерсли, так и всех его предков вплоть до Адама. Гарриет Мэнсфилд глядела на него, изумленно моргая. Потом она встала и сказала:
— Эй, притормозите. С чего вы так напустились на бедного…
— Заткнись, шлюха! — рявкнул Оллхоф и без малейшей паузы снова переключился на Баттерсли.