Истории, нашёптанные Севером (сборник)
Шрифт:
— Это у «Сеньора» такая традиция — ругаться в автобусе, или сегодня премьера? — спросила я.
— Вот так, в открытую, — нет, — ответил шокированный Пижон.
— Обычно мы говорим что-нибудь обидное, а потом маринуем обиду в тишине до самого концерта, а после напиваемся и обо всем забываем, — пояснил Хуго с ухмылкой.
— Знакомо, — сказала я.
— Посмотрите, как непринужденно она себя чувствует, — восхищенно заметил Пижон, и мы все взглянули на Дайю; в ее глазах не было ни мягкости, ни агрессии, одно лишь достоинство. Одетая в шорты и свободный топ, она держалась словно адвокат из какого-нибудь американского сериала.
— Красивая и — о! — какая сердитая женщина, — с уважением произнес Юрг
Микаэль отошел подальше, он плохо переносит тревожные ситуации. Я догнала его и начала дразнить, крепко обнимая и говоря: «Ну-ну, малыш, все обойдется». Я ощущала, как его худенькое озлобленное тело, напряженное до предела, в панике отталкивает меня. На какое-то мгновение мне показалось, что оно готово сдаться, но тело тут же напряглось вновь.
Когда мы снова сидели в автобусе, я заметила, что на всех, кроме Дайи, произошедшая сцена произвела крайне негативное впечатление: мы все думали, каково это — поссориться с единственной причиной того, что ты вообще едешь в этом автобусе, но она все равно заняла лучшее место и принялась усиленно зубрить устройство разных типов нервной системы. Антон сел сзади. Хуго — рядом с ним. В отличие от нас всех, Хуго добрый человек.
Я открыла ноутбук и начала писать тексты. Столько образов и мыслей проносилось у меня в голове.
— Отлично, — похвалил меня Микаэль. — Если мы хотим, чтобы «Личный бренд» выпустил еще один эпичный альбом, который никто не будет слушать, автору песен лучше не расслабляться. Вперед, за работу.
— Ты что-то хотел сказать, — произнесла я.
— Забыла о нашем разделении труда? — отозвался Микаэль. — Ты у нас человек, которому есть что сказать. А с меня бочка на четыре четверти.
— Я буду писать от лица мужчины, — сказала я. — Так что петь придется тебе.
— Помнишь, что в последний раз вышло из моего пения? — захихикал Микаэль.
Последний раз «Личный бренд» выступал почти год назад, на благотворительном концерте в пользу детей-беженцев. Хотя нам было стыдно за то, что детям-беженцам, которым столько всего довелось пережить, придется нас слушать, мы согласились участвовать, вспомнив заветы апостола Петра. Группа «Личный бренд» выступает только в полнейшей темноте, благодаря чему достигается непринужденная атмосфера. Правда, всякий раз у кого-нибудь из слушателей случается приступ паники и его приходится выводить из зала, подсвечивая путь фонариком.
У нас была песня под названием «Тебе смешно, а мне обидно», с нее-то мы и решили начать, поскольку она строится на трех китах «Личного бренда»: барабаны, текст и агрессивный настрой. Там вместо пения в основном речитатив. Нет, не рэп. Так как «Личный бренд» все композиции исполняет в унисон, Микаэлю приходится заучивать мои тексты наизусть, и обычно с этим проблем не возникает. Но в тот раз он сильно разволновался, и когда я затянула:
Тебе смешно, ведь ты лежишь,
Тебе смешно, ведь ты идешь,
Тебе смешно, ведь ты не ждешь, что жизнь без пенделей пройдешь и не получишь в морду, как Паоло Роберто в восемьдесят третьем.
У Микаэля случился блэкаут, но как верный друг он не хотел бросать меня одну с микрофоном. Поэтому он начал выкрикивать случайные нечленораздельные звуки, в основном гласные, больше его загнанный в угол мозг ничего выдать не мог. Потом народ из публики рассказывал, что это непередаваемое ощущение — стоять в полной темноте и слушать, как испуганный голос кричит «У» на разные лады, явно заглушая робкий женский голос (мы не успели проверить звук перед выступлением). Когда зажгли свет, в зале оставалось три человека, все дети-беженцы разбежались.
С тех пор «Личный бренд» лежал на полке и пылился.
Тут вдруг подала голос Дайя.
—
И начала декламировать:
Тебе смешно, ведь ты шагаешь по бульвару,
Тебе смешно, ведь ты на выборы идешь,
Тебе смешно сказать, заказывая пиццу: мне побольше пекорино и пекана, руколы и голд дублона, уберите шампиньоны, маргарин, томатный соус и добавьте лучше соус из оливкового масла, органический и чистый, от поставщика.
— Это так обалденно круто! — сказала Дайя.
Мы с Микаэлем дар речи потеряли. Как будто кто-то взял нашу занюханную губку для посуды и отмыл ее до состояния шелка.
— Ты знаешь текст! — пропищала я.
— У нас есть слушатель! — пропищал Микаэль.
Тут подключился Пижон: он начал подпевать Дайе, у него оказался неожиданно красивый голос, чистый бас, приятно контрастировавший с его гадкой наружностью.
— Тебе смешно, ведь жизнь продолжается, и продолжается, и продолжается, и продолжается, и продолжается, и продолжается.
Это было потрясающее мгновение. А потом мы приехали в Мюнхен.
В Мюнхене странная атмосфера сохранялась. Антон по-прежнему молчал. Но мы ничего против тишины не имели. Мы могли есть молча. Пить молча. Сидеть рядом, уткнувшись каждый в свой телефон или книгу. Мы молча бродили по улицам Мюнхена, заглядывали в маленькие магазинчики, где Дайя и Хуго выбирали этичную одежду из интересных материалов. Все это в полном молчании.
Настраивать аппаратуру в тишине невозможно, но мы сделали это быстро и эффективно. Когда настало время выходить на сцену, я почувствовала, что молчание что-то сотворило со мной. Обычно мне тяжело играть после полноценного дня общения, приходится взбадриваться алкоголем, а сейчас я ощущала прилив энергии. У меня даже остались силы немного подвигаться под удручающее бас-соло в песне Ayn Rand’s Socialist Grandma. Это единственный фрагмент в песнях «Сеньора», где басист может хоть как-то проявить себя. А вот Антон казался рассеянным и вялым, никаких приемчиков, никакого ныряния со сцены. Он ни разу не направил микрофон в зал и даже не разделся до пояса. Нам, честно говоря, не хватало вчерашнего цирка с «Цирком ублюдков». Время от времени Пижон пытался расшевелить Антона, даже попробовал его любимую штуку, когда два гитариста играют, стоя спиной к спине. Остальным пришлось попотеть: мы вдруг оказались вынуждены думать, что мы делаем, поддерживать драйв. Даже Микаэль в какой-то момент привстал. В целом вечер получился хуже: погода не такая хорошая, в помещении духота, публика более пьяная и менее заинтересованная. Они бросали на сцену банки из-под пива, как будто надеясь, что произойдет что-нибудь потрясающее, но при этом не желая затрачивать энергию. После выступления мы сразу собрали инструменты и аппаратуру, а не остались пить пиво, как обычно.
Мы уже подъехали к хостелу, когда Антон вдруг открыл рот.
— Я так больше не могу, — сказал он. — Меня гложет одна мысль. Нам надо поговорить. Увидимся в баре через пять минут. Только группа.
Пижон беззвучно присвистнул.
— Интересно, а можно отказаться? — нервно проворчал Микаэль.
Он заказал себе крепкий коктейль в баре.
Мы нашли круглый столик. Дайя и Юрг отправились спать: Юрг — в нашу общую восьмиместную комнату, а Дайя сняла номер в гостинице напротив, пробормотав что-то про ар-деко и экологические завтраки. А еще она собиралась совершить утреннюю пробежку, чтобы полюбоваться Мюнхеном в лучах восходящего солнца.