Историки Греции
Шрифт:
VII. (1) Таким образом воины узнали, что творится. И Неон стал говорить, что Ксенофонт, уговорив прочих старших начальников, задумывает обманом повести воинов обратно к Фасису. (2) Услышав это, те вознегодовали, стали сходиться толпами и становиться кружками, и можно было опасаться, как бы они не сделали того же, что с посланцами колхов и с их рыночными надзирателями. 281 (3) Когда Ксенофонт узнал все это, он решил поскорее созвать их на собранье, не допустив, чтобы они сами собрались, и приказал глашатаю созвать собранье. (4) Воины, услышав глашатая, сбежались с полной охотой. Тогда Ксенофонт не стал уличать других начальников в том, что они к нему приходили, а сказал так:
281
VII, 2. …рыночными надзирателями…— См. ниже текст V, VII, 13-27. После этих слов — вставка: «Ведь тех, кто не успел убежать к морю, побили камнями».
(5) «Я слышал, воины, что вам клевещут на меня, утверждая, будто я намерен обманом вести вас на Фасис. Выслушайте меня, во имя богов, и если вы обнаружите, что я виновен в таком преступленье, то пусть я не уйду отсюда, не понеся кары. Если же вы обнаружите, что виновны клевещущие на меня, то пусть и они получат от вас, чего заслуживают. (6) Вы ведь знаете, откуда солнце восходит и куда заходит, знаете, что если кто намерен идти в Грецию, тому нужно направляться на закат.
(10) Все это — болтовня людей глупых и завидующих тому почтенью, которое я вижу от вас. А завидовать мне грешно: разве же я мешаю кому-нибудь говорить, если он может сказать что-нибудь нужное для вашей пользы, или сражаться, если кто желает, за вас и за него самого, или бдительно печься о вашей безопасности? И когда вы избирали полководцев, перебегал ли я кому-нибудь дорогу? Начальствуй, я уступаю! Лишь бы был от него прок для вас! (11) Но, по-моему, хватит об этом говорить. А если есть среди вас кто-нибудь, думающий, будто или его самого, или другого можно было на этом обмануть, пусть говорит и доказывает! (12) Но коль скоро вам этого довольно, все же не расходитесь, не выслушав от меня, что, на мой взгляд, началось в нашем войске. И если это дело будет продолжаться и окажется таким, каким себя показало, то нам самое время посоветоваться о себе самих, как бы нам не явить себя самыми скверными и бесчестными перед людьми и богами, перед союзниками и противниками».
(13) Услышавши это, воины недоумевали, в чем дело, и велели Ксенофонту говорить. Тогда он начал снова: «Вы, верно, знаете, что по горам есть варварские поселения, союзные с Керасунтом; оттуда к нам приходили люди и доставляли нам убойный скот и все, что у них еще было, да и некоторые из вас, мне сдается, ходили в окрестности этих поселений и возвращались оттуда с покупками. (14) И вот один из младших начальников, Клеарет, узнав, что одно такое поселенье и невелико, и, считая себя союзным, не выставляет охраны, пошел к нему ночью, с намереньем разграбить его и нам ничего не сказав. (15) Он рассчитывал в том случае, если захватит поселенье, не возвращаться к войску, а сесть на корабль, на котором как раз проплывали его товарищи по отряду, и, погрузив добычу, если она будет, убраться из Понта. И об этом же сговорились с ним его сотоварищи, плывшие на корабле, как я теперь узнал. (16) Собрав всех, кого удалось уговорить, он повел их к поселенью. Но рассвет застиг их еще в пути, и тамошние жители, проснувшись, заняли неприступные места и стали бить в нападавших камнями и стрелами; сам Клеарет пал со многими другими, а немногие уцелевшие бежали в Керасунт. (17) Это было в тот день, когда наш пеший строй выступил оттуда, а из тех, что должны были плыть, некоторые еще были там, не успев отчалить.
После этого, как рассказали жители Керасунта, пришло трое старейшин из того поселенья, намереваясь обратиться ко всему войску. (18) Не застав нас, они сказали жителям Керасунта, что им невдомек, с чего мы вдруг решили напасть на них. Те, как мне говорили, ответили, что совершено это было не с общего согласия, и старейшины, обрадованные этим, намеревались плыть сюда, чтобы сказать нам о случившемся и предложить забрать убитых и самим их схоронить. (19) Но в Керасунте еще был кое-кто из спасшихся бегством греков; узнав, куда направляются варвары, они осмелились и сами бросать в них камни, и других подговорить на это. И вот трое людей, трое послов, погибли, побитые камнями.
(20) Когда такое случилось, к нам отправились жители Керасунта и рассказали о произошедшем. И мы, старшие начальники, услышав об этом, вознегодовали и стали советоваться с пришедшими из Керасунта, как похоронить убитых греков. (21) Сидели мы за нашим расположеньем — и вдруг слышим громкие крики: «Бей, бей, кидай, кидай!» И тотчас мы видим, что сбегается толпа с камнями в руках, а иные подбирают камни. (22) Жители Керасунта, бывшие свидетелями тому, что у них произошло, в испуге отступают к кораблям. И среди нас, клянусь Зевсом, иные испугались. (23) А я подошел к сбежавшимся и спросил, в чем дело. Там были и такие, кто ничего не знал, а все-таки набрал полные руки камней. Наконец я встречаю такого, кто знал, в чем дело, и он отвечает мне, что рыночные смотрители страшно притесняют войско. (24) А тут кто-то заметил одного из них, Зеларха, идущего к морю, и стал кричать, и остальные, чуть только услышали, кинулись на Зеларха, точно на дикого кабана или оленя. (25) А жители Керасунта, как увидели, что к ним движется толпа, явно подумали, что нападают на них, бежали бегом и бросились в море. Помчались за ними и иные из нас, и кто не умел плавать, те потонули. (26) Что вы об этих людях думаете? Вины за собой они не знали, но боялись, как бы на нас, как на собак, не напало бешенство. И если все так и будет, то смотрите сами, каково будет положенье в нашем войске. (27) Вы все вместе не властны будете ни начать войну, с кем захотите, ни прекратить ее, зато любой желающий в одиночку поведет войско, на кого ему захочется. И если к нам придут послы просить о мире или еще о чем-нибудь, любой, кто захочет, их убьет и не даст вам выслушать речи пришедших. (28) И потом даже те, кого вы все избрали полководцами, останутся ни при чем, а любой сам себя избравший начальником, чуть только ему заблагорассудится крикнуть: «Бей, бей!» — сможет без суда убить и полководца, и простого воина, кого только захочет, если найдутся такие, что его послушаются, как в тот раз и случилось. (29) Поглядите-ка сами, что наделали эти самоизбранные начальники. Рыночный надзиратель Зеларх, если он чинил вам обиды, уплыл безнаказанно, а если он обид не чинил, то бежал от войска в страхе, как бы его не убили беззаконно и бессудно. (30) А те, которые побили камнями послов, достигли того, что вы, единственные из греков, не сможете безопасно прийти в Керасунт, если только не ворветесь силой. И мертвых, которых раньше сами убившие предлагали похоронить, нельзя безопасно забрать, даже отправив посольство, — вот чего мы добились. Кто же захочет, убив посланцев, сам идти послом? Вот мы и просили жителей Керасунта похоронить наших убитых. (31) Если это, по-вашему, правильно, так и скажите, чтобы всякий, зная, что будет все то же, сам себя охранял и пытался найти себе надежно укрепленную стоянку. (32) А если вы считаете, что такие дела подобают диким зверям, а не людям, то постарайтесь положить им конец. Не то как будем мы приносить жертвы Зевсу и другим богам, если совершать нечестивые дела для нас радость? Как будем мы сражаться с врагами, если истребляем друг друга? (33) Какой город по-дружески нас примет, если увидит среди нас такое беззаконие? Кто осмелится дать нам товары на продажу, когда мы в самом великом обнаружим свою преступность? И если вы думаете, что все вместе вы заслужили хвалы, — кто похвалит вас таких, как теперь? Я уверен, мы сами назвали бы негодяями всех, кто творит такое!»
(34) После этого все, кто вставал с места, говорили, что зачинщиков следует наказать, что впредь нельзя творить беззаконий, а кто их затеет, тех вести на казнь; старшим начальникам должно привлечь всех виновных к суду, суд надо учредить и над другими, кто хоть в чем-нибудь нарушил справедливость со дня смерти Кира; судьями же быть младшим начальникам. (35) И еще, по наущению Ксенофонта и по совету гадателей, решено было очистить войско, и совершили очистительный обряд.
VIII. (1) Решено было, что и старшие начальники дадут отчет за все прошедшее время. При этом Филесий и Ксантикл оказались должны двадцать мин за недочет в корабельных товарах, которые ими охранялись, а Софенет, который был избран […] 282 и выказал небрежность, — десять мин.
282
VIII, 1. В тексте — небольшой пропуск, по-разному восстанавливаемый издателями.
Ксенофонта тоже некоторые воины обвиняли, говоря, что он их бил, и предъявляли ему обвиненье в своеволии. (2) И Ксенофонт велел первому из говоривших сказать, где он был бит. Тот ответил: «Там, где мы погибали от стужи и был глубокий снег». (3) А Ксенофонт сказал: «Что ж, если я в холод, о котором ты говоришь, когда еды не хватало, вина негде было и понюхать, когда многие изнемогали от трудов, а враг шел по пятам, если я в такую пору был своеволен, то согласен, что я своевольнее ослов, которые, как говорят, потому и не знают устали, что своевольны. (4) Но все-таки скажи, за что я тебя побил? Может быть, я что-нибудь у тебя просил и поколотил за то, что ты мне этого не дал? Или я требовал с тебя что-нибудь назад? Или мы подрались из-за мальчиков? Или я буйствовал во хмелю?» (5) Когда обвинитель на все ответил «нет», Ксенофонт стал спрашивать у него, был ли он в рядах латников. Тот снова ответил «нет». «Или в рядах копейщиков?» Тот сказал, что нет, он, хоть и свободный, был послан товарищами погонять мула. (6) Тут Ксенофонт узнал его и спросил: «Не ты ли вез больного?» — «Я, клянусь Зевсом; это ты меня заставил, а пожитки моих товарищей разбросал». — (7) «Насчет разбрасываиья, — сказал Ксенофонт, — дело было так: я их роздал везти другим, приказав доставить ко мне, а потом, получив все в целости, отдал тебе, после того как ты мне представил того человека. А что было на самом деле, послушайте сами, — оно того стоит. (8) Один воин отстал, оттого что уж никак не мог идти. Я о нем только то и знал, что он один из наших, но заставил тебя везти его, чтобы он не погиб: ведь, сколько я помню, за нами шли враги». Обвинитель это подтвердил. (9) «Так вот, — продолжал Ксенофонт, — я тебя послал вперед, но скоро, когда подошел с моим тыловым отрядом, застал тебя роющим яму, чтобы похоронить этого человека, и, остановившись, стал тебя хвалить. (10) Но когда мы стояли вокруг, тот человек подогнул ноги, и все бывшие там закричали, что он жив, а ты сказал: «Сколько ему угодно! Только я его не повезу». Тут я и побил тебя, твоя правда: мне показалось, что ты вроде бы знал, что он жив». — (11) «Но что же, разве он не умер после того, как я тебе его представил?» — «Так ведь и мы, — сказал Ксенофонт, — все помрем; что же, из-за этого надо нас закапывать заживо?»
(12) Тут все закричали, что мало он был бит. А Ксенофонт велел остальным сказать, за что он колотил каждого. (13) Когда никто не встал, он сказал сам: «Я признаю, воины, что бил некоторых за неповиновенье порядку, — таких, кто только о том и заботился, чтобы сохранить жизнь благодаря нам, соблюдавшим на походе порядок и сражавшимся при первой надобности, а сам оставлял строй и забегал вперед, чтобы пограбить и за ваш счет поживиться. (14) И еще тех, кто, растомившись, не желал вставать и готов был сдаться врагам, я бил и заставлял идти вперед. На сильном морозе я и сам как-то раз, когда долго сидел и ждал, пока другие сложат пожитки, убедился, до чего трудно встать и выпрямить колени. (15) Однажды испытав это на себе, я стал гнать и других, едва видел кого-нибудь сидящим в вялости. Ведь от движенья, от мужественного усилья появляется в нас некая теплота и гибкость, а сиденье в неподвижности — я сам видел — способствует тому, что кровь застывает и пальцы ног отмерзают, — многие из вас узнали это на себе. (16) Может быть также, если кто отставал ради того, чтобы облегчить себе путь, и мешал идти и вам, передовым, и нам, двигавшимся сзади, я бил таких кулаком, чтобы потом их не пробило вражеское копье. (17) Теперь они, спасенные, могут меня наказать, если понесли от меня обиду вопреки справедливости; а вот окажись они в руках врагов, им пришлось бы много хуже, и потребовать за это расплаты было бы не с кого! (18) Слово мое просто: если я наказал кого-нибудь к его же благу, то согласен, что подлежу такому же наказанию, какому родители от детей и учителя от учеников; да и врачи жгут нас и режут к нашему благу. (19) А если вы считаете, будто я делал это из своеволия, сообразите вот что: ведь я теперь, благодаренье богам, более уверен в себе, чем тогда, и решительности во мне теперь больше, чем тогда, и вина я пью больше, — а вот бить никого не бью, потому что вижу, что для вас настало вёдро. (20) А в непогоду, когда море высоко вздымается, разве вы не видели, как из-за одного движения гневается начальник гребцов на носу, гневается кормчий на корме? Ведь в такую пору малейшей оплошности хватит, чтобы все погубить. (21) Что я бил их по заслугам, вы сами подтвердили: ведь в руках у вас, когда вы там присутствовали, были не камешки для голосования, а мечи, и вы, если бы захотели, могли вступиться за избиваемых, — но вы, клянусь Зевсом, за них не заступились, хотя и не били со мной нарушителей порядка (22) и тем попустительствовали трусам, позволяя им своевольничать. Я думаю, если вы присмотритесь, то обнаружите, что одни и те же тогда были всех трусливей, а теперь стали всех наглее. (23) Вот фессалиец Боиск, кулачный боец: тогда он прикидывался, будто болен и не в силах нести щит, а теперь, как я слышал, обобрал многих котиоритов. (24) Будь вы в здравом уме, вы бы поступили с ними не как с собаками, а наоборот: злых собак днем привязывают, а ночью спускают с цепи, а этих вы, если сохранили здравый ум, ночью привязывайте, а днем отпускайте. (25) Но вот чему я удивляюсь: если я вызвал в ком из вас неприязнь, это вы помните и об этом не промолчите, а если я кого защитил от холода, или заслонил от неприятеля, или помог чем-нибудь в нужде и болезни, об этом никто не помнит; и о том, как я похвалил кого-нибудь за подвиг — либо почтил, чем мог, за неизменную доблесть, тоже никто не помнит. (26) А ведь и лучше, и справедливее, и честнее, и приятнее помнить добро, а не зло».
И тут многие стали вставать с места и вспоминать. Так что в конце концов все обошлось хорошо.
1. (1) После этого во время стоянки одни жили купленным с рынка, другие — тем, что добывали в Пафлагонии. Но и пафлагонцы нападали на греков, больше всего на бродивших в одиночку, а ночью пытались чинить вред стоявшим дальше от расположенья войска. Потому вражда друг к другу становилась все больше.
(2) Наконец Корила, который в то время правил Пафлагонией, отправил к грекам послов с конями и красивыми одеждами, и те передали, что Корила готов не тревожить больше греков, если они его не будут тревожить. (3) Начальники ответили, что посоветуются об этом с войском, но приняли послов радушно; призвали также и тех, кого сочли самыми достойными. (4) Заклав в жертву захваченных у неприятеля быков и другой скот, приготовили пир на всех и, возлегши на скамьях, стали пировать и пить из роговых кубков, которые в ходу в том краю. (5) После возлияний и пения пеана первыми встали фракийцы и под флейту стали плясать с оружьем: они подпрыгивали высоко и легко и размахивали мечами, и наконец один поразил другого, так что всем показалось, будто он его заколол, — с таким искусством тот упал. (6) Пафлагонцы вскрикнули, а фракиец снял с упавшего доспех и вышел, распевая о Ситалке, 283 между тем как другие вынесли якобы убитого, с которым на самом деле ничего не случилось.
283
I, 6. Ситалк.— См. примеч. к Геродоту, IV, 80.