История Англии
Шрифт:
Глава 12.
О том, как Губерт, архиепископ Кентерберийский, провел, именем легата, собор в церкви Йорка; и о споре, который существует между церквями Кентербери и Йорка по поводу первенства.
Епископ Дархэма был мертв, а архиепископ Йоркский находился за морем, чтобы успокоить гнев короля, который был на него сильно разозлен. Тогда Губерт, архиепископ Кентерберийский, который имел во всей Англии не только регалию правителя королевства, но и также апостолические права по управлению церковью, отправился в митриполию Йорка, чтобы продемонстрировать славу этой двойной власти. В соответствии с посланным наперед него предписанием, он приказал прелатам всей провинции торжественно собраться к его приходу, встретить его и представиться ему. И временно опуская имя примаса, он вошел в Церковь митрополии с великой пышностью, и показывая в ней большую власть, он с большим великолепием провел собор под именем легата святого престола, и никто не возражал и не протестовал против этого, поскольку все люди были либо поражены страхом, либо были мало преданы своей митрополии. Когда это было сделано, и его светская юрисдикция также стала здесь полной, он вернулся в свою собственную провинцию.
Здесь,
Со стороны архиепископа Йоркского отвечают, что святой Григорий установил общеизвестное и твердое правило, которое никогда не было аннулировано, хотя на некоторое время, по причинам временным, оно не применялось, так как если бы право просто бездействовало, но могло бы быть восстановлено в надлежащее время. Поскольку, согласно истории правдивого Беде, англы позже обратились к вере в Христа, то пастырские обязанности над этим народом осуществляли грубые и неученые епископы, и для того, чтобы проинструктировать таких людей, римский понтифик, только по необходимости, с благочестивым предвидением, назначил ученого Теодора, и в действительности, не аннулировал декрет наиблагословеннейшего отца Григория, а только лишь поступил, сообразуясь с временными обстоятельствами. Но тогда о приемниках Теодора надо думать, что они либо тоже лишь отдавали дань времени, либо же, когда настали лучшие времена, они стали виновны в необоснованной претензии, к то время как епископы англов, предстоящие над церковью Йорка, с некоторой провинциальной простотой, мало заботились о прерогативе своего престола, и со времен епископа Паулина в течение многих лет пренебрегали правом носить паллий. На это архиепископ Кентерберийский отвечает: "Что хотя употребление паллия и было восстановлено за церковью Йорка, но хорошо известно, что многие понтифики этой церкви были субъектами юрисдикции церкви Кентебери, или архиепископа, как своего примаса". Архиепископ Йоркский возражал: "Даже временные трудности не могут вызвать никаких сомнений по поводу прав церкви Йорка, поэтому этого не могли сделать и простота, либо небрежность епископов этой церкви, поскольку согласно воле Святого Григория, ее права не могут быть аннулированы, но должны быть твердыми и вечными".
Таким образом, этот тщетный спор по поводу первенства вовлек английские митрополии в долгую и дорогостоящую тяжбу. Однако каждый из них самым тщеславным образом подписывался "примасом всей Англии", но никто не обладал властью, согласной этому титулу. Почему же вышеупомянутый архиепископ Кентерберийский вздумал опустить титул примаса, для того, чтобы быть принятым в церкви Йорка в качестве легата апостолического престола. Определенно, этот титул был опущен не искренне, но лишь потому, что он не мог быть принят здесь, и потому он не мог явиться сюда в качестве примаса. Правда, его могли бы и не принять даже и в качестве легата, если бы клирики этой церкви пожелали бы воспользоваться привилегией, полученной за несколько лет до этого от святого престола, согласно которой они и их архиепископ были освобождены от юрисдикции любого легата, назначенного в Англию. Несомненно, они боялись его и не без причины, так как каждый боялся и думал, что не ему одному должно выступать по поводу прерогативы вопреки осторожности, и они предпочли покориться ему как легату, которого они хотели видеть другом и патроном, а не испытывать давление власти, против которой не были в состоянии бороться.
Глава 13.
Об армии сарацин, что вторглась в Испанию из Африки.
В эти же дни, а именно, в 1195 году от разрешения Девы, короли Англии и Франции находились еще в состоянии острейшей ненависти друг к другу, и ожидая с нетерпением начала военных действий, едва могли дождаться конца перемирия, которое, хоть немного, но ограничивало их злобные намерения. В это время в Испанию вторглась огромная армия сарацин, предводительствуемая (как говорили) неким лже-философом, исповедующим их суеверие, который обещал великие вещи. И соединившись с сарацинами, бывшими внутри страны и неся вместе с ними разрушение, они обрушились на христианские провинции. Эти африканцы, соревнуясь в поисках фортуны с восточными сарацинами, которые под руководством своего вождя, Саладина, вторглись в королевство Иерусалимское и искоренили само название христианского имени от Аравии и почти до самой Сирии, также возжелали равной с ними доблести и славы, и они замыслили изгнать или уничтожить соседние христианские народы, и подчинить всю Испанию своей пагубной ереси. Их уверенность в себе возросла еще и потому, что это время казалось им благоприятным. Ведь почти по всей Европе христианские короли находились в раздоре друг с другом, и настолько вовлеклись в дело отправления низменных побуждений своей жадности, что едва ли от кого-нибудь из них можно было ожидать, что тот отправиться на воинскую службы в Испанию ради распространения или защиты христианской веры. Поэтому, перейдя пролив, отделяющий Африку от Испании, и объединив свои войска с войсками испанский неверных, они с необузданной и кровожадной дерзостью наводнили христианские провинции. Но наши люди, вначале застигнутые врасплох внезапным нашествием этого великого множества врагов, вскоре восстановили свой дух и решили попытаться испытать военное счастье.
Эта земля столь обширна, что помимо той части, которой владеют сарацины, и которая тоже не маленькая, она облагорожена наличием пяти христианских
Все же это лишь ничто по сравнению с нашими древними потерями, которые воистину проистекали из тех раздоров, что обессиливали христиан. Ведь когда в древности процветала Римская республика, империя Христа была столь великой, о! даже более великой, чем империя Рима, которая, кроме Европы включала в свои пределы наиболее прославленные и наиболее обширные провинции Азии и почти всю Африку. И все же, взаимные злодеяния христианских государей и людей, привели к тому, что выросла сила арабов, которых еще зовут сарацинами, и которые заполонили землю своей низменной сектой, так что христианской вера существует теперь только внутри небольшого пространства в пределах Европы. Это же наитлетворнейшее заблуждение вползло из Африки также и в Европу, которая вначале была им заражена, и которое и по сей день пятнает не малую часть Испании. Ради тех, кто, возможно, об этом ничего не знает, я могу, следуя традиции наших предков, в нескольких словах, объяснить происхождение этой наинизменнейшей секты, и рассказать о том, как она стала столь сильной, что смогла испортить столь много народов и королевств.
Глава 14.
О лже-пророке Магомете, и о законе, которые он ввел, основываясь на духе заблуждения, и о том, как этот закон заразил многие народа.
После времен блаженной памяти папы Григория, когда Римская империя, прежде простиравшаяся от Британского океана до пределов Персии, была до того опустошена суетой тиранов и гражданскими войнами, что ей едва хватало сил для собственной обороны от соседних народов, языческая армия разгневавшихся на христиан персов, с весьма немногими усилиями заняла некоторые восточные провинции Римской империи и христианской веры, которые были лишены своих военных отрядов. Вслед за этим последовали исмаилиты, которых правильнее называть сарацинами, но еще более правильно — агарянами, самая вредоносная язва. И как написано в Писании: "Оставшееся от гусениц ела саранча" (Иоиль, 1, 4) — действуя под руководством своего князя, лже-пророка Магомета, они преследовали выживших христиан на Востоке и почти полностью их вырезали. Этот же Магомет, во времена своей юности, из любви к путешествиям, побывал во многих странах, и будучи чрезвычайно восприимчив, во время частых бесед с христианами и иудеями, изучил церемонии и правила поведения, свойственные каждой религии, а для того, чтобы получить дружбу и помощь в осуществлении своих планов, которые он уже вынашивал в своем мозгу, со стороны наизлейших духов, он озаботился ознакомиться и с магическими искусствами. Обучившись этому, и будучи человеком исключительно хитрым и красноречивым, он вернулся к своему народу, поскольку он был исмаилитом, предназначенным для великих дел, и подобно злому зверю Апокалипсиса, который "имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон" (Откровение Иоанна, 13, 11), он казался невинным и простоватым для того, чтобы втихомолку изливая яд своих пагубных слов, увлечь за собой многих заблудших.
Постепенно, соблазнительными словами и при помощи магических искусств, он настолько свел с ума королеву своего народа (ведь у этого народа было в обычае, чтобы им правила женщина), что она стала почитать его как высочайшего пророка Бога и пожелала выйти за него замуж. Браком с ней он заполучил верховную власть над этим народом и увлек людей намного больше, чем прежде, поскольку на них влияло не только почтение к князю, но и вера в то, что они испытают на себе неудовольствие Бога, если хоть в чем-нибудь выкажут некоторую нерадивость в повиновении его высочайшему пророку. Во всех предписаниях, которым он учил увлеченных им людей, или тех, кого он мог увлечь, он представал в качестве Божьего человека, как будто бы Он говорит через него, и обманчиво подражая истинным пророкам, он начинал говорить со слов "Так говорит Господь", и поскольку он знал, что в святом законе написано "И сказал Господь Моисею, говоря...", и что такие слова можно понять как сказанные не человеком, но Божеством, которые лишь произнесены через человека, то и он также почел пригодным вставить в свои книги слова "И сказал Господь своему пророку Магомету, говоря…" — для того, чтобы то соблазнительное, что он выдумывал, получало бы вес Божественного авторитета.
И когда не только его подданные, но еще и многие другие, по своей доброй воле, почувствовали к нему склонность, и стали во всех вещах зависеть от него, он воспламенился желанием, под предлогом проповеди своей религии, еще более широко распространить свое господство, и как будто бы следуя предписанием Бога, он напал на соседние народы. Сперва он вторгся в христианские провинции Востока, затем он обратил свои войска против земель, находившихся под управлением Персии, действуя хитростью и ловкостью там, где не мог ничего добиться с оружием. Хотя он казался очень религиозным во всех вещах, все же он искал каждую возможность как бы привести покоренных людей к своему суеверию, и заставить их отказаться от традиций своих стран, запрещая даже идолопоклонство тем язычникам, что он подчинил. Но он растаптывал христиан, запрещая даже само святое имя. Таким образом, в Египте, и в Ливии, и в Месопотамии, и в Сирии, царствах, имевших высокую славу, и в других провинциях Востока, в которых прежде преобладало исповедование христианской веры, она умалилась перед господством арабов, даже вплоть почти до полного исчезновения.