История Авиации 2003 06
Шрифт:
1*Один из типичных фантастических рассказов, распространяемых развед- и политуправлением штаба Воздушной армии, в который вынужденно верили строевые пилоты, никогда на самом деле в глаза не видевшие «мессеров» с красными чертями, но за то обращавших внимание на рост сопротивления вражеской истребительной авиации. – Прим. Ред.
Видимо, эта и есть «пешка» Т.ПЛунёва. Самолёт покрьгг «серебрянкой», низ – голубой, обтекатели втулок винтов – красные. В носовой части на борту – тигр в прыжке. Жалко, что номера на килевой
Летим уже над фрицевской территорией, так один под самое крыло подлезает и показывает большой палец, мол: «Здорово!» Радиомолчание, только рукой ему машешь: “Иди отсюда!" Потом начали бить зенитки. Только мы истребителей и видели! Наступает самый важный момент, потому, что как только перестанут бить зенитки тут же следует атака немецких истребителей. Тут же! Как уж они договаривались, не знаю, но взаимодействие немецких зенитчиков и истребителей было великолепным. Так было и на этот раз. “Мессера” в атаку, а наших щелкоперов – никого! Прилетаем мы домой, к истребителям: “Ну, пошли!” Устроили им мордобой и выволочку, натурально, а потом сказали: "Имейте в виду, мы в воздухе стреляем по тем, кто заходит нам в хвост! Если ещё раз кто-нибудь подлезет, пеняйте на себя!" Оказывается, эти олухи, ушли вверх от зенитного огня и потеряли нашу группу..
Одно время нас прикрывали ребята из дивизии Покрышкина, это прикрытие было очень надежным. Хотя к тому времени мы уже были такие “ухари купцы", что вполне обходились и без истребительного прикрытия. Пе-2 изначально проектировался как тяжелый истребитель, поэтому, когда в воздухе мы встречались с немцами, то потом неизвестно было, кому доставалось больше. Мы ребята были такие, себя в обиду не давали, сами кого хочешь обидеть могли. Нас не столько истребители донимали, сколько зенитки. Для Пе-2 прикрытие было желательно, но могли обойтись и без него. Ну, а на разведку и “охоту" летали только в одиночку и без прикрытия».
Боевые качества советских истребителей оценивались всеми, в том числе и самими лётчиками-истребителями сугубо положительно: «Помню, что о Як-3 и Лa-5, говорили как о превосходных машинах. Я-то бои истребителей “со стороны" смотрел, и моё впечатление – полное равенство техники».
Количество выделяемых в прикрытие истребителей было не постоянным, опять же для девятки, к примеру, «все зависело от важности выполняемой задачи. Тут “железного” правила не было. В начале войны могли пару выделить, уже неплохо. В конце войны – не меньше четверки. Если удар был очень важен, то могли выделить и полноценную эскадрилью, двенадцать истребителей. Во второй половине войны обычно количество истребителей только в непосредственном прикрытии колебалось в пределах 4 – 12».
И всё же, несмотря на истребительное прикрытие и всё возрастающее мастерство экипажей, полк постоянно нёс потери. «Больше всего теряли штурманов. Истребитель стремится атаковать сверху и бьет по кабине, самая результативная атака, а штурман именно ее и отражает. Стоит он ничем не защищенный. Отсюда и потери. Потом по потерям шли стрелки, потом летчики. Летчики меньше всего, у летчика бронеспинка. Жаль, конечно, было, что штурманы и стрелки не прикрывались броней, но самолет затяжелять – это еще хуже было бы. Я за время, пока летал на Пе-2, потерял двух штурманов и двух радистов, правда, к счастью, только ранеными. Это не считая моего экипажа на СБ, про который я до сих пор ничего не знаю… Больше всего было потерь на территории Украины. Я точно не знаю, сколько наш полк потерял за войну летного состава, так как я был в пятом пополнении, а потом наш полк еще три раза капитально пополнялся. Потери были огромные».
И, тем не менее, случаев трусости или специального невыполнения боевой задачи экипажами полка, Тимофею Пантелеевичу не припомнилось. «Что б строй кто-нибудь бросил, такого не было. Мелкие случаи, такого легкого мандража – это было. Бывало, входим в зону зенитного огня, а был у нас один такой “шибко грамотный”, он выше строя на 50 метров поднимался и там шел. Я ему говорю: "Серега! В следующий раз ты мне на мушку попадешь! Ты что делаешь?!" Пока зенитки бьют – это роли не играет, а вдруг истребители? Они и его первым сшибут, и у нас боевой порядок
Был у меня случай, когда летчик бомбы не сбросил, но это был летчик не нашего полка. Я должен был лететь на разведку, правда, с бомбами. Узел Герлиц, это крупный город и получилось так, что мне “навьючили” на вылет ведомым полковника из Москвы. Они в Москве думали, что раз 1945 год, то мы уже летаем с тросточкой и в смокингах с "бабочками”, как по бульвару фланируем, а ведь достовалось и нам от немцев! В одиночку я бы проскочил, но когда мне сказали, что бы я с ним летел, я заёрзал. Что он за летчик, я не знаю, воевал – не воевал, как он себя в воздухе поведет – неизвестно. Нужен мне такой ведомый? Нет. Кроме того, пара – строй для бомбардировщика неполноценный, ущербный. Обороняться парой от истребителей невероятно трудно. Лучше в одиночку.
В общем, я туды, они сюды – не получается у меня от этого полковника избавиться. А веры у меня ему нет. Тут идет мимо Орлов, наш отличный летчик, командир звена. Он как раз на рыбалку шел (рыболов был страстный, а рядом с аэродромом речка была). Я говорю: “Дайте мне ещё хоть Орлова, а там, над целью, мы уж звеном, втроем, что-нибудь сообразим". Очень мне хотелось, чтоб проверенный летчик меня в воздухе прикрывал. В общем, всю рыбалку я Орлову испортил. Да, что рыбалка, я его в гроб загнал!!.. Эх!..
Фотоснимок удара по железнодорожной станции Гёрлиц. На выделенном рамкой участке снимка видны несколько железнодорожных составов.
Полетели мы втроем. И когда подходили мы к этой цели, они нас так хлестали! Уже на боевом курсе, идет прицеливание (километров пять до цели), я смотрю, вываливается ‘пешка" факелом и к земле, как даст! – разлетелось всё. “Это полковник не удержался в строю” – говорю экипажу. Началось пикирование, ударили по станции, а там четыре эшелона. Еще раньше разведка доложила, что из них три с солдатами и один – неизвестно с чем. Вот в этот неизвестный, я бомбы то и положил, а в нем оказались боеприпасы. Рвануло страшно! Через весь город снаряды летели (это отразилось на фотоконтроле). Сколько немцев этим взрывом положило, не знаю, но думаю счет минимум на сотни, поскольку эти три пехотных эшелона были, к тому же, совсем рядом. Узел после моего удара неделю не функционировал. Это, наверно, был мой самый результативный удар за всю войну. Обратно идем парой. И тут стрелок мне говорит: “А за нами-то полковник идет”.- “Как?! – думаю, – это значит, Орлова сбили!” Вот это навоевали! Пересекаем линию фронта, а стрелок мне снова: “А у него бомболюки открыты”. Я ему: “Это он обгадился над целью, передай ему, чтобы закрыл”. Только я ему это сказал, стрелок орет: “Бомбы у него посыпались!" Я на планшете взял, и крестик поставил, обозначил место и время бомбометания. Это была наша территория, к счастью только лес. Прилетаем на аэродром, я вылезаю и слышу, что он уже орёт: Летчики, гвардейцы, мать вашу так-разэтак, потеряли экипаж!". Я ему: “Ах ты, сволочь! Твои бомбы упали вот где!”, – и на планшете показываю. Он круть-верть, как-то так “потух”, в самолет, и свалил по-быстрому. Что там было с ним дальше, я не знаю.».
Всего Тимофей Пантелеевич сделал на 1-м Украинском фронте 143 успешных боевых вылетов. И девять «возвратов». «Под последним подразумевается возвращение, без удара по цели. Бывает двух видов. Первый по неисправности самолета или фотоконтроля. Допустим, подлетаю к линии фронта – пошла температура, пришлось возвращаться. А куда я пойду на одном двигателе? Или, допустим, после взлета, «нога» не убирается. Что делать? Садись. Могло задание не подтвердиться фотоконтролем, тоже считался “возврат”. Второй – это не обнаружение цели по причине тумана или дымки. Помню, обидный такой возврат. Вылетели на бомбежку к Ратибору, это город в Чехословакии. Там плотная дымка была до высоты 400 метров. Ну, какая при такой дымке бомбежка? Земли не видать. Пришлось возвращаться».