История болезни (документальная повесть) - часть вторая

Уланов Александр Николаевич

Расставляя освободившиеся стулья по палате, мама обращается к соседу:

– Виктор Иванович! Вы оказывается умеете фотографировать?

– Скажите тоже – фотографировать! Я заведую лабораторией, занимающейся изготовлением особо качественных фотоснимков, даже в цветном виде.

– Как хорошо! – мама присаживается к нему на рядом стоящий стул: - Если Вам не трудно, когда вылечитесь, сделайте фотографии врачей и медсестер отделения. Мне хочется показать их в Саранске.

– С удовольствием, для меня это не составит никакого труда. Соглашатся ли они? Вас с Сашей смогу сфотографировать

в любое время. Скажу Наталии и она принесет фотоаппарат.

Почти кричу:

– Нет! Меня не надо! Как вылечусь, тогда пожалуйста.

– Хорошо. Я ближе к выписке переговорю с Александром Анатольевичем. Думаю, сотрудники отделения все же согласятся, а тебе, Саша, оставлю свой адрес. После выздоровления, сходим с тобой в Измайловский парк. Затем, покажу место где царь Петр I формировал свои первые «потешные полки» и посетим музей «Вооруженных сил». Увидишь все реликвии Великой Отечественной войны и ты поймешь, как тяжело нам досталась победа над фашистами. Везде тебя сфотографирую…

12 марта 1970 год.

Виктор Иванович выполнил просьбу мамы – сфотографировал сотрудников нашего хирургического отделения. Согласились все. Даже подошла профессор – Ольга Осиповна Виноградова.

В центре фотографии Александр Анатольевич, чуть в стороне за его спиной улыбающиеся медсестры Тани с Татьяной Александровной, по правую руку от руководителя отделения, доктор - Тамара Михайловна, следом медсестра – Нина Сергеевна, далее скраю «светиться» как солнце раздатчица – Таисия Ивановна. Ольга Осиповна, прислонилась к Александру Анатольевичу слева.

В начале марта, Виктор Иванович выписался по выздоровлению. Мама получив долгожданную фотографию, уехала на неделю в Саранск. Понемногу хожу самостоятельно, иногда выглядываю в коридор.

Утро – начало рабочего дня. Одному в палате скучно, а за дверью слышатся оживленные голоса. Очистив раны и привязав к животу пеленку, встаю. Незначительная слабость – не смущает: «Интересно, что там в коридоре?».

Выхожу. Невдалеке столик дежурной медсестры. За ним сидит Таня черненькая, возле нее стоит Татьяна Александровна – весело с эмоциями, что-то ей объясняет.

Подхожу.

– Здравствуйте! Сегодня так шумно в коридоре. Почему?

Доктор, улыбается:

– Сашуля, сегодня юбилей Александру Анатольевичу – ровно 50 ему.

Вдруг мои ноги делаются ватными– подламываются и я падаю. Слова Татьяны Александровны отдаляются. Звон в ушах и темно. Открываю глаза – лежу на кровати в своей палате. Возле моего носа, в руке у Тани, ватка с резким запахом нашатыря, в другой пустой двухграммовый шприц.

Рядом Татьяна Александровна.

– Напугал ты нас.

Виновато шепчу:

– Что со мной было?

– Сердечко слабенькое – упало давление. Не расстраивайся, ты долгое время лежал – оно и ослабло. Пока много не ходи.

Быстрым шагом, входит взволнованный Александр

Анатольевич:

– Что еще случилось?

Татьяна Александровна, спокойно:

– Ничего страшного. Приступ вегето-сосудистой дистонии. Ввели «кордиамин» и давление стабилизировалось.

В глазах ясно, пытаюсь сесть, но Александр Анатольевич, останавливает:

– Саша, сегодня пожалуйста полежи, успеешь набегаться.

Послушно опускаюсь на кровать, и громко выделяя каждое слово, говорю:

– Александр Анатольевич, поздравляю Вас с Днем Рождения. – затем, понизив голос, прошу: – Зашейте мой живот!

Его улыбающееся лицо становится серьезным:

– Обязательно зашью! Но пока, сам понимаешь, с таким сердцем, сложную операцию не выдержишь. Не спеши. Однажды, мы уже поспешили. А за поздравление, спасибо! Когда ушьем твои свищи и вновь затянем отверстия брюшной полости – это будет для меня самым дорогим подарком…

28 марта 1970 год.

Свободно хожу по коридору отделения – больше не падал. Вышел на улицу. Решил срезать веточку и поставить ее в бутылку с водой - захотелось приблизить весну.

Накинув на плечи теплый больничный халат и взяв перочинный ножик, спускаюсь со второго этажа. Лужи на тротуаре, по его краям кучи грязно-серого снега. Перешагиваю через мелкие ручейки, стараясь не замочить больничные шлепанцы и носки. Наконец с трудом добираюсь по плотной снежной корке до ближайшей березы. Сгибаю ветку. Прикасаюсь лезвием к коре, но в последний момент не решившись отпускаю - жалко. Сгибаю другую – рука с ножиком не слушается. Понимаю, срезанная ветка березы даже распустившая листочки в бутылке все равно погибнет.

Сегодня утром прогуливаясь по коридору, познакомился с ровесником – Петром.

Он приехал из Белоруссии в институт Склифосовского, восстанавливать обожженный уксусной кислотой пищевод.

После обеда решил полежать, но дверь открылась - в проеме Петро.

– Саш, к тебе можно?

Быстро прикрываю раны пеленкой.

– Заходи! – сам продолжаю перевязку. Петро стоит рядом – ждет. В руках держит школьную тетрадку. Закончив перевязку, поворачиваюсь набок и осторожно сажусь: - Что стоишь? Присаживайся. – киваю на стул.

Он садится, раскрывает тетрадку и кладет ее себе на колени.

– Понимаешь, написал рассказ. Хочу услышать твое мнение.

– Петь, лучше расскажи, как ты сумел сжечь свой пищевод?

Он недовольно морщиться:

– Ничего интересного. Отмечали день рождение товарищу. Кто-то пошутил – вместо водки, в стакан налил уксус. Выпил залпом – в результате химический ожог пищевода. Рубец перекрыл его просвет, так что теперь принимаю все только через трубку. – расстегнув пижаму он вытащив ее из-за пояса – показывает: - Она введена через брюшную стенку непосредственно в желудок. Ставлю свободный конец в воронку и лью туда жидкую пищу. В Минске несколько раз проводили бужирование пищевода – расширяли просвет, но все бесполезно.