Шрифт:
Глава 1.
Полгода назад я поклялся себе самой торжественной клятвой, которую только сумел для себя сочинить, что ни при каких обстоятельствах не притронусь больше к химическим реактивам, не стану выводить мудреные формулы и проводить околонаучные опыты. Я запер свою кожаную тетрадку с записями наблюдений и выбросил пробирки с реактивами, приготовившись проводить скучные рабочие будни в кресле заведующего муниципальной аптекой. Некоторое время я с успехом следовал своим обещаниям, подписывая договора о поставках лекарств и проводя плановые ревизии складов, раскиданных по всей столице. Мой рабочий день начинался с обязательного обзвона разных филиалов, и проведения скучных планерок, на которых я ставил очередные задачи перед замотанными провизоршами. Через месяц моего примерного поведения у меня свело скулы от тоски, и я однажды поймал себя на мысли, что продолжаю мечтать о побережье, об оставленных экспериментах и незаметно строю планы на новые разработки. О них по-прежнему никто не догадывался, мне легко удавалось сохранять образ скучного фармацевта, но идеи генерировались и вскоре, наплевав на все обещания и клятвы я достал из недр письменного стола заветную тетрадку. Мне до одури хотелось с кем-нибудь поделиться своими мыслями, однако мои приятели, к которым я мог бы обратиться с просьбой оценить мой порыв, наверняка покрутили бы пальцем у виска и обозвали бы меня идиотом. Они были слишком расчетливые и продумывали каждый свой шаг для того, чтобы извлечь из него финансовую выгоду. Мои же опыты денег не приносили и выглядели как бесполезное времяпровождение. Единственный человек, в ком я вызвал бы неподдельный восторг своими формулами, был мой новый сосед на побережье, Женька, но и он с недавнего времени стал более осмотрителен в отношении разного рода препаратов. После моего долгого и вдумчивого восстановления от наркотической зависимости, Женька придирчиво отбирал для меня любые лекарства, даже если они являлись обычными таблетками от простуды. Не то, чтобы я целиком доверил ему решение этих вопросов, просто при каждом удобном случае Дергачев внимательно разглядывал мое лицо, пытаясь отыскать на нем следы злоупотреблений и всякий раз качал головой, даже если мои глаза оставались ясными, а речь внятной. Вообще, скромняга Дергачев очень редко заходил ко мне без повода. По каким-то ему одному понятным причинам, он старательно избегал моего общества, оставаясь при этом весьма заботливым другом. Он то и дело интересовался у меня ходом моих дел, частенько притаскивал мне продукты, хорошо зная мою рассеянную забывчивость в бытовых вопросах, но неизменно оставлял пакеты возле порога, беззвучно растворяясь в темноте побережья. На все мои попытки расплатиться с ним за принесенные харчи, он молчаливо хмурился и отчаянно мотал лохматой головой, идя в отказ. Я давно привык к его странностям и перестал обращать на них внимания, тем более что у меня всегда оставалась возможность отплатить ему за добро. Строительство его дома шло бодро, но требовало вложений. Женька не успевал возвратиться из одной командировки, как тут же собирался в другую, стремясь до следующей зимы закончить внутреннюю отделку своего жилища. Пока его не было, я втихаря оплачивал работу бригады, делая это от имени хозяина, надеясь, что наивный Дергачев никогда не узнает о моем нахальном вмешательстве. Я постоянно забывал о экономическом образовании друга и его необыкновенной внимательности. Как-то вернувшись с очередной вахты, Дергачев появился на пороге моей хижины и гневно сверкая потемневшими глазами заявил мне:
«Послушай, Тихон! Я не знаю, как принято у вас, в мажорском мире, но прекрати унижать меня в моих собственных глазах. Довольно вкладывать деньги в то, к чему ты не имеешь никакого отношения. Если ты думаешь, что не успея отстроить свой дом до зимы, я снова приду пережидать холода в твоей хижине, то этого не будет. Пусть тебя это не тревожит!»
Меня умиляла подобная щепетильность. Я конечно и не думал тревожиться от его вынужденного присутствия в комнате, не видя в этом ничего криминального, но упоминание Дергачевым неведомого мажорского мира здорово развеселило меня. Я громко заржал над его словами, а немного успокоившись, с любопытством поинтересовался, каким он видит этот самый мажорский мир. Дергачев снова нахмурился и пробормотал что-то в ответ, проглатывая целые фразы, отчего часть его размышлений осталась мне недоступна.
«У вас принято сорить деньгами без счета, – услышал я невнятное. – я так не привык сам и не могу видеть, как это делают другие. Поэтому, прошу в последний раз, прекрати это!»
«Вот тут-то ты очень ошибаешься, мой дорогой! – очень рассудительно отозвался я. – любой бизнесмен скажет тебе, куда он потратил каждую копейку и сколько прибыли она принесла ему в итоге. Иначе мы, мажоры, не были бы так богаты.»
Добавил я с усмешкой, чем вызвал неприкрытое изумление на осунувшейся от бесконечных вахт мордахе.
«И какую прибыль ты рассчитываешь получить от моего дома? – потерянно переспросил он, явно заподозрив меня в хитрости»
«Этот случай у нас, мажоров, называется благотворительность, – засмеялся я и в ту же секунду понял, что очень ошибся в определении»
Небритая рожа Дергачева приобрела зловещее выражение и скривившись, произнесла: «А вот свою благотворительность засунь себе в задницу, мой дорогой!»
Женька очень точно передал мою недавнюю интонацию, подводя итог нашей бесполезной беседы, и вышел на улицу, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я покачал головой, изумляясь упертости друга, но спор прекратил, оставив Дергачева терзаться муками порядочности и честности.
Наши встречи на побережье ограничивались моими выходными и неоплачиваемыми отгулами. Находясь в столице, я ни дня не пропускал, чтобы не вспомнить свой домик у азовского залива и отчаянно скучал даже по промозглым зимним ветрам, приносящим к побережью суровые штормы. Однажды в середине зимы мне очень повезло, и решением администрации нашу аптеку закрыли на капитальный ремонт в связи с какими-то особыми обстоятельствами. На мой взгляд, идея себя не оправдывала, во всяком случае, все могло подождать до весны, но упрямое руководство дало установку освободить помещение и перевезти препараты на склады. Целую неделю мы перетаскивали ящики с лекарствами и документами на предложенную временную территорию, после чего всех сотрудников отпустили по домам с сохранением оплаты труда. Меня такой расклад более чем устраивал и первым же свободным днем я отправился на побережье. Мой ответственный друг привел моего автомобильного монстра в идеальный порядок, загнав его на сервис и ежедневно проверяя качество выполняемых работ. Я не стал спрашивать Женьку во что вылилась его неустанная забота об угробленной им же машине, просто от души поблагодарив за проявленное беспокойство. Дергачев гордо кивнул и впервые за все это время радостно улыбнулся, приходя в восторг от возможности принести пользу.
Мои порошки и опытные препараты были аккуратно уложены в ящики стола, а кожаная тетрадка заняла почетное место на одной из полок. Теперь, сидя долгими зимними вечерами возле жарко растопленной печки, я перебирал в голове ингредиенты своего последнего изобретения, призванного ускорять работу человеческого мозга. В прошлый раз в мои расчеты вкрались ошибки, едва не ставшие роковыми для меня и моего подопытного друга. Я скрупулезно раскладывал на составляющие каждый элемент, включенный в состав препарата и над каждой его частью проводил дополнительные анализы и тесты. Эти занятия увлекали меня, и я забывал о времени и обо всем, что происходило вне сферы моих интересов. О необходимости пожрать мне время от времени напоминал мой верный друг Дергачев. Несмотря на наши видимые разногласия и диаметрально противоположные взгляды на жизнь, за последнее время мы все же нашли для себя общие темы для бесед и изредка перебрасывались короткими фразами. Дергачев по-прежнему люто смущался меня и отделывался ничего не значащими обрывками незаконченных предложений, я же не навязывал ему свое общество, но всегда был рад его визитам. Как-то особенно промозглым вечером я переставлял с места на место свои пробирки, пытаясь добиться совершенства в расчетах. В тонкие стены домика с шумом бились волны, и я невольно переключал свои мысли на соседа, продолжающего ютиться в неотделанном доме. В ответ на мои отвлеченные размышления в дверь раздался неуверенный стук. Я с неудовольствием отставил в сторону почти готовые ингредиенты и шагнул встречать непрошенных гостей. К моему несказанному удивлению на моем пороге топтался предмет моих недавних переживаний, держа в обеих руках увесистые пакеты с провизией.
«Приветствую, Тихон! – пробормотал Женька, продолжая стоять столбом. – я принес тебе еду…»
От такой откровенной заботы вся моя раздраженность волшебным образом растворилась, и я приветливо отступил на шаг, приглашая гостя войти. Он неловко втиснулся в тесное пространство комнаты и поставил у ног свою ношу. Даже в привычной для себя обстановке Женька продолжал держаться скованно и напряженно, но я больше не делал попыток ободрить его, потому что устал тратить время на это бесполезное занятие. Я поднял пакеты и принялся раскладывать принесенные продукты по полкам.
«Ты не собираешься ужинать? – донеслось до меня»
«Некогда, – невежливо буркнул я, расправляясь с покупками. – я занят»
Дергачев настороженно обернулся к моему рабочему столу, заставленному разными склянками и тревожно поинтересовался: «Снова занялся исследованиями?»
В его голосе звучало нескрываемое опасение, а его всегда огромные глаза стали от ужаса еще огромнее. Я весело засмеялся, наблюдая эти метаморфозы:
«Не волнуйся, приятель, в этот раз ты не участвуешь в моих разработках. Я и сам не участвую. До окончательных выводов еще очень далеко, так что расслабься и спасибо за продукты!»
Однако своими речами я нисколько не успокоил своего соседа, а только еще больше вогнал в смятенную панику. Дергачев в волнении всплеснул руками и принялся нарезать круги по тесной комнатушке, то и дело бросая на меня гневные взгляды.
«Как ты не понимаешь, – вдруг разговорился он. – твои опыты приносят беду! Вспомни, чем закончились твои прошлые исследования? Да и вообще, зачем ты все это делаешь, Тихон? Неужели нельзя просто заниматься чем-нибудь менее опасным?!»
В словах Дергачева был здравый смысл, однако в том и заключалась моя проблема: я не прислушивался к здравому смыслу, меня гнала одержимость экспериментами, мне был важен результат. Я как мог убедил друга в абсолютной безопасности проводимых мной исследований, предельно просто объяснив, что по отдельности препараты не представляют никакой угрозы, а прежде чем их превратить в единый состав, я должен протестировать каждый из них, чем сейчас и занимаюсь. Дергачев ничего не ответил на мою лекцию, вместо этого предложил приготовить поесть. Я посчитал это добрым знаком, указывающим на доходчивость моих объяснений и охотно кивнул. Женька протиснулся к печке и принялся колдовать над чем то, что должно было вскоре стать нашим ужином. Пока он возился с продуктами, я решил возобновить работу, поскольку мог не опасаться долгих бесед со стороны своего гостя. Некоторое время мы действительно в полной тишине занимались каждый своим делом, изредка разбавляя уютное молчание непечатными фразами, вызванными неосторожными действиями с химическими приборами и огненной печкой. Когда ужин был почти готов, Женька что-то пробормотал мне, видимо приглашая к столу. Я осторожно опустил очередную склянку, что держал в руках и едва успел присесть, как внезапный порыв морского ветра разорвал неплотную занавеску и разбил окно. Осколки стекла градом обрушились на мой рабочий стол, опрокидывая пробирки и смешивая изучаемые мной химические составляющие. Я в смятении наблюдал за катастрофой, мысленно прикидывая, чем может обернуться для нас грубое вмешательство внешних сил. Все, что сейчас громоздилось на столе представляло собой смесь из стекла и разноцветной лужи, медленно растекающейся по поверхности. Я на всякий случай вытолкнул прочь из дома замершего Женьку и набросив на стол какую-то тряпку, выскочил сам. Какое-то время мы с моим гостем напряженно ожидали какой-нибудь химической реакции в виде атомного взрыва или на худой конец, возгорания, поскольку некоторые препараты были при определенном сочетании действительно взрывоопасны. Однако ничего не происходило и мы, прождав какое-то время на пронизывающем ветру, вернулись в хижину. Я в самом начале преградил доступ кислорода к компонентам и видимо поэтому сейчас мы смогли наблюдать весьма вяленькую картину гибели моих многодневных трудов. Я осторожно смел все в плотный непроницаемый пакет и тщательно завязав его, поставил к порогу.
«Не бойся, Женька! – ободряюще произнес я, подталкивая его к накрытому столу. – так иногда случается. Но по крайней мере, твое желание исполнилось, и создание препарата теперь откладывается на неопределенный срок.»
Я искренне хотел, чтобы в моем голосе не слишком отчетливо слышалось сожаление, однако проницательный Женька все же уловил оттенки и улыбнулся:
«Не жалей, Тихон,» – сказал он нейтрально. – сделаешь еще. Садись, остынет все…»
Мы в полном молчании уселись за стол и принялись за еду. При всех своих достоинствах, Дергачев еще и потрясающе готовил, и я не удержался от вопроса: