История Будущего. Миры Роберта Хайнлайна. Том 23
Шрифт:
Я подумал, что эта идея логична, хотя чем-то она мне не понравилась. И я решил смириться с действительностью.
— Наверное, ты прав. Можно допустить, что, когда дело дойдет до сражений, мы используем даже парий, хотя, конечно же, их нельзя принимать в братство.
Зеб уставился на меня уже знакомым мне взглядом:
— Ради бога, Джон! Когда же, наконец, ты снимешь шоры?
— А что?
Неужели тебе до сих пор не пришло в голову, что само существование парий является частью пропагандистского трюка тирании, которая всегда ищет козла отпущения?
— Но
— Заткнись! И слушай старших! Отберите у людей секс, запретите его, объявите греховным, замените ритуальным размножением. Затолкайте человеческие инстинкты вглубь, превратите их в подспудное стремление к садизму. А потом представьте толпе козла отпущения, дозвольте порабощенным людям время от времени убивать этого козла отпущения и в этом находить выход темным эмоциям… Этот механизм отработан тиранами за многие столетия. Тираны использовали его задолго до того, как было придумано слово «психология». И этот механизм по-прежнему эффективен. Не веришь — погляди на себя.
— Ты меня не так понял, Зеб! Я ничего не имею против парий.
— Вот и молодец! Продолжай в том же духе. Тем более, что у тебя есть все шансы встретиться с ними в Высшем совете Ложи. Кстати, забудь это слово — «пария». В нем заключается, как мы говорим, высокий негативный индекс.
Он замолчал. Молчал и я. Мне нужно было время, чтобы разобраться в собственных мыслях. Поймите меня правильно: легко быть свободным, когда тебя воспитали свободным. А если ты воспитан рабом? Тигр, взращенный в зверинце, убежав, вновь возвращается в темноту и безопасность клетки. А если клетку убрать, он будет ходить вдоль несуществующей решетки, не смея перейти невидимую линию, отделяющую его от свободы. Подозреваю, что я был таким тигром и не мог перейти границу.
Мозг человека невероятно сложен. В нем есть отделения, о которых сам его владелец не подозревает. Мне казалось, что я уже устроил в собственном мозгу уборку и выкинул оттуда все суеверия, которые мне положено было в себе таскать. Но, оказывается, моя «уборка» — не более, как заметание сора под ковры. Настоящая же уборка завершится не раньше, чем через годы. Только тогда чистый воздух заполнит все комнаты моего разума.
— Хорошо, — сказал я себе, — если я встречу одного из этих пар… нет, одного из этих «товарищей», я буду с ним вежлив до тех пор, пока он сам вежлив со мной!
И в тот момент я не чувствовал ханжества в таком мысленном условии.
Зеб лежал на койке и курил. Я знал и раньше, что он курит, и он знал, что я не одобряю этой греховной привычки. Но это был не очень крупный грех, и мне даже в голову не приходило донести на Зеба, когда мы жили с ним во дворце. Я даже знал, что его обеспечивал контрабандными сигаретами один из сержантов.
— А кто тебе здесь достает сигареты? — спросил я.
— Зачем просить других, когда можно купить их в лавке?
Он покрутил в пальцах эту отвратительную штуку и сказал:
— Мексиканские сигареты крепче тех, которыми я пользовался раньше. Я подозреваю, что в них кладут настоящий табак вместо заменителей, к которым я привык. Хочешь закурить?
— Нет уж, спасибо.
Он сухо усмехнулся.
— Давай, прочти мне обычную лекцию. Тебе самому станет легче.
— Послушай, Зеб, я тебя не критикую. Может быть, я и здесь заблуждался.
— Ну уж нет. Это гадкая привычка, которая разрушает мне зубы, портит дыхание и в конце концов убьет меня, породив во мне рак легких. — Он глубоко затянулся, выпустил клуб дыма и был, по-видимому, вполне доволен жизнью. — Но я не могу устоять против этой гадкой привычки. К тому же господь бог не обращает на это никакого внимания.
— Не богохульствуй.
— А я и не богохульствую.
— Да? Ты нападаешь на одно из основных положений религии. Господь всегда следит за нами.
— Кто тебе сказал?
На секунду я лишился дара речи.
— Это же… это же аксиома. Это…
— Я повторяю вопрос: «Кто тебе сказал об этом?» Допустим, что за мной следит сам господь бог и накажет меня вечными муками ада за то, что я курю. Но кто тебе сказал об этом? Джонни, ты уже достиг в своем воспитании момента, когда ты понимаешь, что Пророка стоит скинуть и повесить на высоком-высоком дереве. И в то же время ты пытаешься навязать мне собственные религиозные убеждения. Поэтому я еще раз спрашиваю: «Кто тебе сказал?» На каком холме ты стоял, когда с неба упала молния и просветила тебя? Какой архангел принес тебе эту новость?
Я не смог ничего ответить.
— Я знал разных людей, — продолжал Зеб. — И хороших, и скромных, и преданных. Но как ты назовешь человека, который уверяет, будто знает, о чем думает сам господь бог? Человека, уверяющего, что он — его поверенный? И это помогает ему чувствовать себя всемогущим и править мной и тобой. Итак, появляется человек с громким голосом и средними умственными способностями. Он слишком ленив, чтобы стать фермером, слишком глуп, чтобы работать инженером, ненадежен, чтобы быть банкиром, но, братишка, он может молиться! Он собирает вокруг себя других таких же. И вот родился Первый Пророк.
Я готов был согласиться с Зебом, пока он не назвал Первого пророка. Я уже пришел к внутреннему заключению, что наш теперешний пророк плох, но это еще не поколебало основы моей веры, впитанной с молоком матери. Я хотел реформировать церковь, но не хотел ее ломать.
— Что-то не так? — спросил Зеб, разглядывая с интересом мое лицо. — Я опять тебя чем-то обидел?
— Нисколько, — ответил я тихо и принялся объяснять ему, что если власть в стране держит в своих руках дьявольская банда, это еще не значит, что неверна сама вера.
Зеб вздохнул, будто устал от нашего разговора.
— Повторяю, Джонни, что совсем не собираюсь спорить с тобой о религии. По натуре я не агрессор — вспомни, что даже в подполье меня пришлось тащить чуть ли не силой… — Он помолчал. — Ты полагаешь, что доктрины — дело логики?
— Конечно, это завершенное логическое построение.
— Тогда фигура бога очень удобна. Ты можешь с его помощью доказать все, что тебе хочется. Ты просто подбираешь выгодные тебе постулаты, а затем уверяешь, что они тебе внушены свыше. И никто не может доказать, что вы врешь.