История частной жизни. Том 1

Арьес Филипп

Все большая любовь к организации «комнат», образуемых полотнищами ткани, также связана с социальной эволюцией: это можно считать индикатором установления в обществе более иерархизированной системы отношений. Чем выше социальный статус человека, тем больше ткани развешено в его доме, подчеркивает Августин (Serm., LI, 5). Он же упоминает чрезмерно высокую апсиду и епископский трон, задрапированный дорогими тканями, по пышности очень напоминающий трон, на котором восседает патрон, принимающий клиентов. Апулей описывает церемонию культа Исиды, во время которой «раздвигались белоснежные завесы», скрывавшие статую богини (Met., XI, 20). Очевидно, языческие и христианские религиозные ритуалы, как и церемонии, во время которых аристократы в окружении приближенных к ним лиц принимали знаки почтения от клиентов, строились по одной и той же матрице. Действенность ее лучше всего проявляется в том сложном церемониале, который постепенно сложился вокруг правителя, наделенного высшей политической и религиозной властью, — ключевой фигуры новой социальной организации поздней

Римской империи. Этот момент важен и для понимания частной архитектуры. Занавес — это не радикальное средство перепланировки пространства, но всего лишь легкий и удобный вариант перегородки или двери: он весьма эффективен и в том смысле, что отныне становится важнейшим элементом глубоко продуманного церемониального протокола. Как и в наши дни, занавес не раздвигают: он преграждает путь гораздо надежнее, чем дверь, поскольку останавливает посетителя на подступах к цели; это предмет, который либо скрывает, либо, наоборот, позволяет лицезреть некую могущественную инстанцию — императора, божество, господина. Не приходится сомневаться в том, что подобные практики во многом детерминируются смыслами по сути своей сакральными и что в эту эпоху дверь и занавес — это серьезные преграды, преодоление которых представляет собой самостоятельную проблему. Если не учитывать идеологического аспекта, трудно будет понять, почему кусок материи мог настолько эффективно разделять и иерархизировать внутренние пространства жилища.

Помимо дверей и занавесов, в период поздней Римской империи нужно обратить внимание и на возникновение новой тенденции, направленной на дробление больших архитектурных объемов, унаследованных от предшествующей традиции. Трансформации подвергается прежде всего перистиль, от которого в принципе не отказываются, однако расчленяют таким образом, что меняется сам принцип его функционирования. При этом осуществляются две взаимодополняющие процедуры: двор отделяется от портиков, галереи разбивают на отдельные участки. Эта тенденция проявляется, например, в декоре «Дома Нептуна» в Ачолле (рис. 10): геометрический мотив напольной мозаики одинаков с четырех сторон, но композиция прерывается так, что галерея перед oecus’ом отделяется от трех Других. Однако декор лишь подчеркивает архитектурное Решение: эта галерея и в самом деле весьма существенным образом выходит за пределы перистиля и оказывается от него отделена. Сходным образом организован декор в «Доме Свиты Венеры» в Волюбилисе (рис. 22): то обстоятельство, что мозаики портиков разделены, ослабляет визуальное единство пространства двора, подчеркивая композиционную ось, которая его пересекает.

Эволюционные изменения еще более заметны в архитектурной трактовке перистиля. В какой–то, относительно поздний период, датировать который более или менее точно не представляется возможным, в промежутках между колоннами часто возводят невысокие стенки, убирая в них основания колонн: чаще всего они заменяют более легкую ограду, например из простых обтесанных плиток, и значительно усиливают разрыв между двором и галереями. Другой способ повышения значимости пространства портиков — это строительство ниш, апсид, а иногда даже небольших помещений, которые существенно усложняют изначально очень простой архитектурный объем и таким образом обеспечивают ему некоторую автономность. Так, в domus’e Соллертиана в Фисдре (рис. 18) северный коридор завершается на одном конце небольшой апсидой, а в «Доме Диониса и Одиссея» в Тугге одна из сторон перистиля украшена нишами. «Дом Масок» в Гадрумете (рис. 16 и 17) демонстрирует другую процедуру: здесь открытое пространство, окруженное невысокой стенкой, находится ниже уровня портиков и отделено от них узкой галереей, промежуточной по высоте: элементы, образующие перистиль, приобретают все большую и большую самостоятельность.

На последних стадиях этого эволюционного процесса портики присоединяются к залам, непосредственно к ним примыкающим. Особенно показателен в этом смысле при мер «Нового Дома Охоты» в Булла Регия (рис. 8)у поскольку в данном случае мы располагаем достаточно точными хронологическими данными. Во второй половине IV века владелец одновременно меняет напольное покрытие триклиния и прилегающего к нему портика. Такая синхронность не случайна: когда, не ранее конца IV века, в свою очередь меняется мозаика экседры, точно так же одновременно с ней обновляются и покрытия восточной и южной галерей. Окончание перепланировки приходится, по всей видимости, на конец V века: площадь мозаики восточного коридора увеличивается за счет мозаики коридора южного, выигранное таким образом пространство огорожено стеной с двумя дверными проемами. Видимо, в то уте самое время аналогичная перепланировка была осуществлена на противоположном конце перистиля. Его южная и западная галереи были разделены перегородкой с проемом, который обрамлен колоннами, украшенными лепным декором, где до сих пор видны следы системы крепления двери. С этого времени следует говорить не о едином центральном пространстве (двор, окруженный портиками, куда выходят разные залы), но о расположенных рядом, отгороженных друг от друга пространствах, где к главным комнатам примыкают самостоятельные портики, превратившиеся в вестибюли.

Наш анализ подтверждается и тем, как западный портик теперь сообщался с двором. Два этих элемента разделены достаточно высокой стенкой, увенчанной массивными каменными блоками, которая, с большой долей вероятности, в свою очередь, поддерживала более легкую перегородку. По всей видимости, проемы, ведущие во двор, были малозначимы — настолько, что в одном

из промежутков между колоннами даже был построен резервуар, с эстетической точки зрения совершенно бессмысленный. Бассейн, расположенный во втором междуколонном пространстве, также не составляет визуального единства с двором: по краю колодца сохранились отверстия, служившие для крепления каркаса беседки. Эта апсида–фонтан — всего лишь продолжение портика, которое, не будучи частью двора, освещается идущим оттуда светом.

Несмотря на то что когда–то перистиль как композиционный элемент существенно обогатил архитектурную концепцию здания, организованного вокруг простого двора, позднейшая эволюция жилого дома, характерного для африканских элит, а также для элит других провинций Империи, в некотором смысле направлена на возвращение к концепции более ранней. Тем не менее ощутимая польза в этом была: главным образом это касалось главных залов, к которым присоединились дополнительные пространства, усиливающие впечатление их величественности; колоннады же, загроможденные множеством перегородок, продолжали существовать, хотя свойственная им ритмическая организация сделалась теперь неочевидной.

Что означает эта тенденция, направленная на все большее дробление внутренних пространств жилища? Это могло быть следствием близкого соседства помещений совершенно разного назначения. Однако такого объяснения недостаточно. Прежде всего следует иметь в виду, что перистиль — это монументальное архитектурное сооружение, которое занимает много места и оказывается рентабельным в полной мере только в крупных жилых комплексах. С этой точки зрения мысль о том, что владельцы «Нового Дома Охоты», жилая площадь которого достаточно ограниченна, должны были с легкостью отказаться от роскошного классического перистиля, представляется вполне правдоподобной. Между тем этот аргумент оказывается абсолютно неубедителен, если учитывать широко распространившуюся практику трансформации портиков в закрытые помещения, присоединяемые к приемным залам. Поэтому, скорее, следует думать, что в действительности речь идет об изменении домашнего пространства как такового. Нужно стараться при раскопках не разрушать стен, которые представляются более поздними в сопоставлении с исходным каркасом здания: поздними они, несомненно, и являются, однако это свидетельствует об эволюции жилища, а не о его упадке. Остается выяснить, что означает эта эволюция. Думается, имеет смысл провести параллель между дроблением обширного единого пространства, составляющего центр жилого комплекса, и тем, что было сказано выше об увеличении числа частных бань и туалетов. Растущая автономность жилого дома до отношению к общественным учреждениям, все большая раздробленность и спецификация внутренних домашних пространств — это неразрывно связанные феномены, которые, судя по всему, отсылают к новому представлению о человеке в картине мира, свойственной поздней Римской империи. Иерархизация социальных отношений, обожествление власти, индивидуальная стыдливость суть разные аспекты одной и той же проблемы, наиболее заметными модусами которой являются упадок рациональности и едва ли не полный отказ от демонстрации обнаженного тела в пользу все более широкого распространения различных форм мистического мироощущения. Именно в рамках этой эволюции перистиль как пространство единое и многофункциональное расчленяется и превращается в совокупность изолированных помещений.

Месседжи архитектуры

Уже неоднократно подчеркивалось, что архитектура является носительницей значимой информации: те архитектурные решения, согласно которым строятся некоторые помещения, и то, каким образом организован план жилого комплекса в целом, служат прославлению власти хозяина дома и позволяют ему выполнять престижные социальные функции. Пожалуй, вплоть до эпохи Возрождения мы не увидим в западных городах такого значительного количества частных домов, со всей очевидностью предназначенных для того, чтобы обеспечивать их владельцам возможность жить в роскоши и соответствовать требованиям их социального статуса.

Не менее концептуальным может быть и декор жилого дома. Настенные или потолочные орнаменты при раскопках встречаются исключительно редко, и потому приходится сосредотачивать все внимание главным образом на мозаиках, покрывающих полы. В любом случае проблема та же: речь идет о вполне определенном декоре, чаще всего выполненном местными мастерами и, следовательно, неразрывно связанном с архитектурной средой. Впрочем, декор зала случайным не бывает практически никогда. Витрувий подчеркивает, что он должен соответствовать назначению помещения; можно добавить, что и его богатство также объясняется той значимостью, которой зал обладает в иерархии домашних помещений.

Теперь обратимся к проблеме теоретического характера, по природе своей близкой к той проблеме, о которой речь у нас шла выше и которая связана с сутью предпринимавшихся хозяевами домов перепланировок. Какую роль играл заказчик в разработке программы оформления здания? Стоит ли вообще пользоваться термином «программа» для характеристики сюжетов, которые украшают жилище? Два этих вопроса связаны между собой, и в настоящее время преобладает тенденция отвечать на них отрицательно: собственник в минимальной степени вмешивается в выбор мотивов, а мозаичисты навязывают ему свой репертуар; репертуар этот в минимальной степени нагружен символическими значениями, поэтому не имеет особого смысла «расшифровывать» сюжеты, придавать им значение более глубокое, нежели, в лучшем случае, неопределенная отсылка к культурному наследию, общему для всех и ни к чему не обязывающему.