История частной жизни. Том 1
Шрифт:
Итак, столовая играет решающую роль в контактах обитателей дома с внешним миром, однако только этим вопрос не исчерпывается. Современный уровень знаний позволяет утверждать, что существовали и другие помещения, специально предназначенные для приемов: речь идет об экседрах, или небольших парадных комнатах, размеров, как правило, меньших, чем столовые, но отличающихся от остальных комнат относительно большой площадью, широкими дверными проемами, которые связывают их с другими помещениями, и вниманием, которое уделяется их декору. Иногда эти салоны легко идентифицировать. В «Новом Доме Охоты» в Булла Регия (рис. 8) экседра расположена напротив столовой и первоначально выходила в один из портиков перистиля через три входных проема; аналогичное архитектурное решение использовано в «Доме Охоты», где особенно просторная экседра занимает площадь даже большую, чем триклинии. В «Доме павлина» в Фисдре (рис. 18, комната 4) помещение также весьма обширное, что свидетельствует о значимости, которую владелец придавал этой комнате. В том же городе в «Доме Масок» экседра выделена при помощи апсиды. В действительности практически ни один крупный африканский жилой комплекс не обходится без этого зала для приемов.
Рис. 21. Волюбилис, «Дом с Крестообразным
Фактически триклиний был предназначен главным образом для больших вечерних приемов, поэтому хозяину дома было необходимо другое помещение для исполнения иных социальных обязанностей. Парадный зал африканских домов в значительной мере наследует функции tablinum’a, характерного для традиционного итальянского жилища: так, например, в рабочем кабинете хозяина в «Доме Фонтея» в Банасе именно мозаичный рисунок дает нам возможность узнать имя владельца, S. FONTE(ius). Здесь хозяин дома может уединиться, удалившись от повседневной домашней суеты. Здесь же он занимается делами или принимает друзей. Таким образом, это помещение предназначено главным образом для культурных мероприятий, будь то обычные беседы или публичные чтения. То обстоятельство, что декор экседры часто отсылает к интеллектуальной деятельности, не случайно: доказательство тому — мозаики с Музами в домах в Альтибуросе или в Фисдре, комедийные маски и изображение трагического поэта и актера в экседре «Дома Масок» в Гадрумете (рис. 16). Действительно, культурные связи играют важнейшую роль в социальной жизни элит, одной из моделей которой является vir bonus dicendi peritus, «муж честный и в словесах изощренный», по формулировке Апулея (Apol., 94): умение вести беседу и писать письма выражает истинную суть личности автора, включая и присущие ему моральные качества. Впрочем, в текстах упоминаются и другие жилые помещения, связанные с чисто культурными практиками, хотя при раскопках распознать их довольно трудно: Апулей описывает, к примеру, библиотеку, комнату, которая запиралась на ключ и надзирать за которой был приставлен вольноотпущенник (Apol., 53, 55).
Существует, однако, другой тип социальных отношений, для поддержания которых экседры, часто располагавшейся глубоко внутри жилища и имевшей все–таки достаточно скромные размеры, могло оказаться недостаточно. Речь идет об отношениях клиентелы, которые фактически предполагают наиболее массовое вторжение в дом людей извне. В Италии важность клиентских связей, которые структурировали общество на основе взаимовыгодных отношений обмена и заставляли каждого человека зависеть от другого, более могущественного, подтверждается множеством источников. По аналогии имеет смысл предполагать, что подобные связи играли столь же значимую роль и в Африке. Апулей женился в деревне, чтобы избежать необходимости раздавать спортулы, еду или денежные подарки, которые патрон обязан раздавать зависящим от него людям (Apol., 87); Августин сообщает, что Алипий, один из его учеников в Карфагене, имел обыкновение регулярно отправляться по утрам в дом к одному сенатору, чтобы поприветствовать его, — то есть наносил церемониальные визиты, обязательные для клиента по отношению к патрону.
Эти церемонии, отражающие отношения зависимости, мы видим и на интерьерных изображениях. Наиболее показательна в этом отношении, бесспорно, мозаика, происходящая из карфагенского «Дома Господина Юлия». Новое толкование этого памятника было предложено П. Вейном [64] мы же остановимся лишь на тех моментах, которые связаны с нашей темой. В центре изображения мы видим виллу, во круг которой разворачивается сцена выезда на охоту. Два других фриза, напротив, фиксируют несколько иные смыслы: фактически здесь представлены образы, по сути своей сугубо символические. В соответствии с традиционной интерпретацией четыре угла занимают сцены, изображающие четыре времени года: зиму (сбор оливок и охота на уток), лето (жатва), весну (цветы) и осень (сбор винограда и водоплавающие птицы). Однако, как подчеркивает П. Вейн, весь верхний фриз образует единый ансамбль: три персонажа несут подарки даме, находящейся в центре композиции. Как согласовать такое пространственное единство с разницей времен года? Это очень легко сделать в рамках символического истолкования сцены: дары преподносятся всегда, вне зависимости от времени года, недостатка в них не бывает. То же символическое значение проявляется и в нижнем фризе, где владетельная пара изображена среди обильно плодоносящей растительности: муж сидит, поставив ноги на скамеечку, жена стоит, облокотившись о полуколонну рядом с креслом (cathedra), — детали, указывающие на то, что в действительности они находятся в домашнем интерьере. Таким образом, перед нами аллегорическая репрезентация тех церемоний, в ходе которых патрону воздают почести зависимые от него люди. В данном случае речь идет не столько об отношениях клиентелы, сколько о символическом изображении экономической зависимости: это хозяин и колоны — крестьяне, которым предоставлены в аренду участки земли и которые пришли не рассчитаться собственно за аренду, а для того — и мы опять следуем здесь за П. Вейном — чтобы преподнести хозяину начатки выращенного урожая или же плоды охоты и рыбалки. О том, что это именно начатки и, следовательно, сама церемония имеет культовый характер, свидетельствует Ряд деталей изображения: мозаика ясно дает понять, что сбор оливок только начался, что жатва еще не снята и виноград еще не собран.
64
Veyne P. Les cadeaux des colons a leur proprietaire: la neu vieme bucolique et le mausolee d’lgel // Revue archeologique. 1981. Pp. 245–252.
Правомерность нашего анализа подтверждается изучением xenia — изображений фруктов, овощей и животных, хорошо известных по италийской живописи; тема эта регулярно встречается также и на африканских мозаиках. Согласно Витрувию, эти «натюрморты», которые, впрочем, могут включать и вполне живые элементы, воспроизводят подарки, которыми хозяин дома одаривает своих гостей. У нас нет причин отвергать такую интерпретацию, но нам представляется, что в Африке (и маловероятно, что этот феномен был исключительно локальным) с подобными мотивами связана целая система значений. Обширная иконография позволяет установить четкую связь этих даров природы с Дионисом, что совершенно логично превращает их в символы плодородия, находящегося в ведении этого бога. Более того, такого рода религиозные коннотации укоренены в совершенно определенном социальном контексте: помимо всего прочего — а возможно, и прежде всего — xenia являются изображениями тех начатков урожая, которые именно колоны преподносят своим хозяевам. Последнее значение, выявленное П. Бейном, видимо, подтверждается вымосткой одной из комнат «Дома Павлина» в Фисдре (рис. 26). Действительно, в четырех центральных квадратах мозаичного покрытия
Рис. 22. Волюбилис, «Дом Свиты Венеры» (Etienne, ibid., pi. XVII). Аксиальный план. V. 1 и V. 2: двухчастный входной вестибюль (15 х 3,8 м и 6 х 5,4 м), первый, так же как комната 19, пристроен за счет уличного портика, располагавшегося вдоль фасада; 1: перистиль (14 х 13 м); 9: приемная экседра; 10: спальня, связанная с перистилем коридором; 11: триклиний; 12: второй дворик с бассейном; 18–26: термы, появившиеся в результате перестройки, произошедшей одно временно с присоединением уличного портика
Рис. 23. Волюбилис, «Дом Золотой Монеты» (Etienne, ibid., pi. X). Этот жилой комплекс, один из самых крупных в Волюбилисе, занимает более 1700 квадратных метров. План почти аксиальный. 1, 15, 16 и 36: изолированный блок; 4: вестибюль (6x5 м); 2, 3, и 5: торговые лавки, сообщающиеся с домом; 6 и 11: изолированные лавки; 35: квадратный перистиль (12,5 м); 34: триклиний (?) (7,4 х 6,5 м) с двумя небольшими служебными входами; 30: второй дворик с бассейном, ведущий, в частности, в комнату 21 (5,6 х 4,3 м), вымощенную мраморными плитами. На юге, за пределами плана, расположен обширный хозяйственный сектор, включающий маслодавильню и хлебопекарню
Подобного рода ритуальные действия, которые размеряют части годового цикла, призваны прославлять власть хозяина, уполномоченного преподносить богам первые плоды труда всей общины, а также периодически напоминать о его правах: система колоната часто предоставляет крестьянам столь широкую автономию, что культовые формы зависимости служат поддержанию легитимности тех прав господина, которые сам принцип организации хозяйственной деятельности может затушевать и поставить под сомнение. Отводя dominusy центральную роль, римская религия ставит его власть выше человеческой компетенции. И наконец, отметим последний момент, непосредственно касающийся нашей темы: на мозаике из «Дома Господина Юлия» сам он изображен дважды — во время аудиенции и отправляющимся на охоту; его супруга также появляется два раза, причем в центральной роли, поскольку именно она принимает подношения. Следовательно, если не вызывает сомнений, что именно хозяину крестьянин протягивает свиток, который, судя по всему, следует рассматривать либо как прошение, либо как отчет по арендной плате, то не менее очевидно, что хозяйка дома вовсе не отодвинута на второй план. Не следует ли интерпретировать ее присутствие, скорее, в символическом ключе, как знак, дающий зрителю понять, что она здесь тоже полноправная хозяйка? Или, напротив, нужно видеть в этом вполне реалистическую иллюстрацию ее домашних функций и предполагать, что римская матрона действительно принимала участие во властных ритуалах, главной целью которых была демонстрация высокого социального статуса крупных собственников? Ответ на этот вопрос был бы весьма ценен для нашего понимания жизни аристократической четы во времена поздней Империи, однако никакого определенного заключения на сей счет дать по–прежнему нельзя. Впрочем, вне зависимости от степени соотнесенности с жизненными реалиями, мозаика все–таки дает представление о той роли, которую женщина играла в управлении домом. На данный момент нам придется довольствоваться сопоставлением этих фактов с фразой Апулея, в которой он описывает свою будущую жену как женщину, которая «вполне осмысленно и со знанием дела подписывала счета, поступавшие от управителей мызами, от смотрителей стад и конюшен» (Apol., 87).
Идет ли речь об утренних визитах клиентов или о не столь регулярно повторявшихся церемониях, крупным собственникам для них требовались помещения, причем располагаться они могли в разных частях жилого комплекса. Мы уже подчеркнули роль, которую в таких случаях играли приемные экседры и особенно некоторые входные вестибюли. Р. Ребюффа также отметил, что в Тингитании часто встречаются обширные ком наты с узкой дверью, выходящие в перистиль и расположенные недалеко от входного вестибюля, — например, зал № 3 в «Доме Свиты Венеры» (рис. 22). Он предложил видеть в них продуктовые лавки, связанные с раздачей спортул, — гипотеза, которая могла бы подтвердить ту особую роль, которую выполняли в этих церемониях входные вестибюли.
Из текстов нам известно, что в некоторых домах были помещения, специально предназначенные для церемониальных практик, связанных с отношениями зависимости: Витрувий называет их частными базиликами. Мы уже были вынуждены проанализировать один из самых ярких примеров такого рода сооружений: частную базилику «Дома Охоты» в Булла Регия, которая, будучи снабжена апсидой и трансептом, представляет весьма удачную рамку для выхода dominus’a (рис. 7–8). В данном случае, как нам кажется, подобная интерпретация помещения не вызывает сомнений. Кроме уже рассмотренной выше планировки, отметим, что базилика имеет автономный вход, что само по себе вполне логично, и занимает значительную часть площади присоединенного участка: никакое другое расположение просто не позволило бы соорудить помещение настолько обширное. Несмотря на то что идентифицировать частную базилику не всегда бывает настолько же легко, предположения, судя по всему, подтверждаются достаточно часто. Подобное предположение можно безо всяких колебаний высказать по поводу длинного зала, расположенного рядом со вторым входом «Дома № 3» (рис. 27, зал В), также в Булла Регия: здесь наличие апсиды подтверждает эту идентификацию, поскольку ее обрядовая архитектура прекрасно соответствует репрезентативной функции, столь значимой для хозяина дома. Есть искушение выдвинуть такое же предположение и относительно огромного прямоугольного зала в «Доме Гермафродита» в Тимгаде (рис. 20): расположенный недалеко от входа, он связан с перистилем посредством просторного триклиния, который имеет трехчастные выходы в оба эти помещения. В подобном случае перед нами была бы не лишенная величия архитектурная форма, искусно соединяющая перистиль и два помещения (предназначенные для приемов и предполагавшие две разные степени приватности) с остальными домашними пространствами: множеству зависимых от домохозяина людей, коим доступ к сердцу дома был закрыт, пришлось бы воспринимать эту святая святых исключительно через игру проемов и колоннад, которые вроде бы и позволяли видеть дом насквозь, и оставляли его недосягаемым. Вместо того чтобы множить такого рода примеры (мы не всегда можем быть уверены в правомерности конкретной интерпретации), достаточно обратить внимание на мозаику из Карфагена, которая ясно свидетельствует о существовании частных базилик в крупных жилых комплексах. На мозаике изображена приморская вилла, разные части которой обозначены надписями, среди которых можно прочесть и слово «базилика».