История частной жизни. Том 1
Шрифт:
Другие части жилища
Среди прочих комнат жилого комплекса остается не слишком много таких, которые мы могли бы идентифицировать с легкостью, — за исключением спален. Речь идет, безусловно, одном из самых закрытых пространств дома, и мы могли бы повторить в отношении жилищ африканской знати фразу А. Корбена, сказанную по поводу буржуазного дома XIX века, спальня была «пространством интимности, храмом частной жизни, воздвигнутым глубоко в сердце домашнего мира». [65] Сексуальные коннотации, связанные с этим помещением, здесь вполне очевидны — собственно, как и во все другие эпохи. Это прежде всего самое интимное место в доме с точки зрения самих супругов и, следовательно, место, где самым безрассудным образом нарушались нормы господствующей морали: место для адюльтера, инцеста и необычных способов соития (Apul., Met., IX, 20 — X, 3 и 20–22), которые, становясь известными посторонним, воспринимались как распутство (Apul., Apol., 75) формулировка Августина, вероятно, в большей степени, чем любая другая, свидетельствует о глубокой интимности cubiculurna. Действительно,
65
Corbin A. Le Miasme et la Jonquille. L’Odorat et Flmaginaire social, XVIIIe-XIXe siecles. Paris, 1982. P. 269. (На русском языке главы из книги опубликованы в: Ароматы и запахи в культуре. М.: Новое литературное обозрение, 2003. Кн. 1. С. 322–361. — Прим, пер.)
Pиc. 24. Волюбилис, дом, расположенный к западу от губернаторского дворца (fitienne, ibid., pi. VIII). План почти аксиальный. 1, 2, 4 и 5: торговые лавки (1 и 4 первоначально сообщались с жилой частью дома); 3: вестибюль (7,35 х 6 м) с трехчастным выходом на улицу и перистиль (лестница, вероятно, вела в съемные помещения); 11: приемная экседра; 13: зал очень похож на просторный триклинии (11,6 х 8 м) со служебной дверью в глубине; 22: въездной двор; 23: второй перистиль, предназначенный прежде всего для парадного зала 27, вход в который украшен двумя полуколоннами; 24: уборная(?) 26 и 29: термы(?)
Между тем богатство и сложность жилищной архитектуры проявляются и на этом уровне: из персонажей сторонних только влюбленный незаконно «проникает» в спальню, «полный надежд» (Apul., Met., VIII, 11). Обычай гостеприимства — в отношении людей знакомых или имеющих рекомендации — прочно укоренен, поэтому в богатом жилище должны были быть комнаты для гостей. Конечно, их очень сложно идентифицировать при раскопках, но тексты свидетельствуют о том, что они существовали (например, Apul., Met., I, 23).
Наконец, пора обратиться к последней проблеме — частных бань. Во всех африканских городах существовали общественные бани игравшие важную роль в повседневной жизни граждан. Они не только предлагали широкий выбор водных процедур, но были также местом упражнений — как физических, так и интеллектуальных. Как правило, баня была одним из тех мест, где горожане получали великолепную возможность поддерживать самые разнообразные формы социальных связей. Основывалась эта их функция на том, что строились они, как правило, с размахом, а потому обладали большим набором разных по характеру пространств, каждое из которых было в состоянии принять значительное количество посетителей. Однако со временем ситуация меняется: наряду с этими огромными зданиями термы появляются практически в каждом квартале — более доступные и, по всей вероятности, не предназначенные для того, чтобы задерживаться в них надолго. Причиной могла быть эволюция нравов, по крайней мере если верить позднему галльскому автору Сидонию Аполлинарию, чье замечание вполне применимо и к Африке. В частности, он сообщает, что после дружеских собраний то в одном, то в другом доме все отправлялись в бани, причем не в большие общественные термы, а в заведения, задуманные таким образом, чтобы оберегать стыдливость каждого (Carmen [66] XXIII, 495–499). В таком образе действий, как нам кажется, сочетаются аристократическая потребность держаться на расстоянии от толпы и новое отношение к телу, одной из характерных черт которого становится стыдливость.
66
Carmen (лат. «Стих» или «Песня») — из сборника Сидония Аполлинария — «Carmina», включающего 24 поэмы.
Рис. 25. Волюбилис, «Дом Подвигов Геракла» (Etienne, ibid., pi. IV). 1: вестибюль (8 х 6 м) с двухчастным выходом на улицу (см. рис. 11) и трехчастным в перистиль (на севере — комната привратника?); 2: просторный зал для приемов (10,45 х 8,40 м) — триклиний или экседра с четырьмя служебными входами; 5: триклиний (7,2 х 5 м), украшенный мозаикой, изображающей подвиги Геракла; 6 и 8— 11: комнаты, в которые ведет коридор–прихожая (в помещении 10 — круглый бассейн); 12 и 14: дополнительные входы в дом; 17–24: торговые лавки, не связанные с жилым пространством; 26–33: термы, появившиеся в результате перестройки дома
В этот же эволюционный процесс, несомненно, следует вписать и распространение частных терм в домах привилегированных африканцев. Частные термы, безусловно, известные с давних пор, судя по всему, получают все большую популярность во времена поздней Империи: изучение жилых комплексов показывает, что во многих случаях речь идет об участках, присоединенных к первоначальной площади дома: на этих участках либо возводятся новые постройки, либо расширяются помещения, прежде имевшие скромные размеры. К концу позднеимперского периода частная баня становится обычным явлением. Приведем пример: в городе Булла Регия из восьми домов с перистилем, полностью или почти полностью раскопанных, четыре имеют небольшие термы, и, как нам известно, в «Доме Охоты» (рис. 8) баня была построена в IV веке, одновременно с домашней базиликой.
Таким образом,
К тому же эволюционному процессу относится появление в частных домовладениях уборных, которые мы находим в некоторых африканских жилых комплексах. В «Доме Охоты» в Булла Регия они появились позже первых терм: их строительство заставило пожертвовать изначально существовавшим там frigidariurn’ом [67] и перенести его южнее. В данном случае речь идет о двухместной уборной, причем возможность коллектив ного пользования отмечается и в других домах, оборудованных сходным образом. Итак, мы снова обнаруживаем в доме пространство, имеющее двойственное назначение: с одной стороны, это место уединения, с другой — здесь сохраняется форма социальности, характерная для общественных уборных: впрочем, отныне круг допускаемых сюда персон сводится к минимуму. Таким образом, эволюция затрагивает как практики, касающиеся всех обитателей города, так и практики, связанные с наиболее приватными частями жилища. Появление специальных отхожих мест (в былые времена, если выходить за стены дома было почему–либо неудобно, довольствовались горшками) несомненно свидетельствует об утверждении нового отношения к телесным звукам и запахам. Уборные «Дома Охоты» оборудованы системой труб, отводящих воду прямо в канализационный канал соседней улицы. Однако, изучая архитектурные трансформации, мы схватываем лишь небольшую часть изменений жизненных практик привилегированных классов, которая, как нам кажется, напоминает о явлении, которое А. Корбен мог называть, применительно к XIX столетию, «буржуазной дезодорацией», «тяжелой битвой с экскрементами». Обстоятельства, связанные с процессом эволюции элит, ставших с какого–то времени более чувствительными к запахам и грязи, требуют специального подробного исследования, которое позволило бы выстроить логику этого процесса и, что особенно важно, лучше датировать его этапы. В текстах, где говорится о нечистоплотности общественных терм или о стыдливости и о появлении в домах удобств, бывших когда-то исключительно общественными, прослеживается одна и та же логика, отражающая новое отношение к телу. Эта логика, объединяющая разные поведенческие комплексы, прямо отсылает нас к тому, каким образом элиты утверждают теперь свое могущество, осуществляют свои властные функции; к образу действий, который характеризуется усиливающимся Дистанцированием, растущей иерархизацией социальных отношений. Строгая кодификация церемоний, которые разворачиваются в сакрализованном пространстве частных базилик, Распространение домашних бань и уборных имеют одну и ту причину. Они стали результатом приватизации некоторых практик, увеличения роли домашнего пространства (прежде всего его внутренней части), а также выраженной тенденции к специализации различных помещений.
67
Фригидарий, прохладная комната в бане.
В завершение — о неопознанных частях жилых комплексов. В африканском доме мы можем лишь догадываться о предназначении множества раскопанных комнат. Сложно даже с небольшой долей вероятности идентифицировать служебные помещения, в частности кухни, что доказывает, что они были сравнительно просто оборудованы и их производительность зависела исключительно от количества рабочих рук. Кстати, тексты на сей счет весьма красноречивы. Так, у Апулея одна из главных задач хозяина дома — руководить семьей (familia) (Apol., 98); хозяйка не выходит из дома без свиты из многочисленных слуг (Met., II, 2); обилие прислуги необходимо для того, чтобы к дому относились с должным уважением: «много там челяди в просторных покоях» (Met., IV, 9 и IV, 29: numerosa familia; IV, 24: tanta familia); часто этот персонал выполнял вполне конкретные задачи: мы уже упоминали тех, кто занимался обслуживанием столовой, но Апулей показывает нам и других, таких как погонщик мулов, повар, лекарь и спальник (cubicularius) — в романе их перекусала ворвавшаяся во двор бешеная собака (Met., IX, 2); нескольких прислужниц (cubicularii) знатной дамы (X, 28); нескольких поваров у одного хозяина (X, 13); добавим, наконец, педагога (X, 5) и получим примерное представление о том, сколько прислуги обреталось в каждом богатом доме. Итак, мы практически не представляем себе, каким образом эти люди размещались в доме. Наиболее привилегированные из них, по всей вероятности, располагались в комнатах на верхних этажах, в настоящее время разрушенных. Два брата, рабы хозяина, для которою они готовили пищу, жили в каморке (cellula), достаточно просторной, чтобы там кроме них поместился еще и осел (Apul., Met., X, 13–16). Чаще всего эти слуги имели лишь узелок с пожитками и должны были довольствоваться для сна убогим ложем, которое перемещалось по воле обстоятельств и необходимости: когда у Луция, героя «Метаморфоз», живущего в гостях, возникает потребность уединиться в своей комнате, постель раба, сопровождающего его в путешествии, выносят за порог и стелют на полу в дальнем закоулке дома (Met., II, 15).
С точки зрения архитектуры пространство жилого комплекса, организованное вокруг одного или нескольких перистилей, кажется очень однородным, фактически — единым целым. В действительности же в нем реализовывались сложные, разнообразные практики, относящиеся к разным формам и уровням частной жизни. Два полюса этого разнообразия можно показать на примере мест для уединенного отдыха и помещений, где хозяин принимал буквально толпы зависящих от него лиц. Поэтому стоит задаться вопросом: каким образом внутри жилого комплекса могли сосуществовать практики, столь радикально различающиеся между собой? Следует, не довольствуясь простой инвентаризацией основных составных частей дома, попытаться понять, как они друг с другом сочетались.