История человеческой глупости
Шрифт:
Может быть, это больше простого чудачества? Может быть, боль унесла его разум? Не думаю, потому что с больным разумом уроки языка давать трудно, да к тому же, по словам Шампфлери, все свободное время он проводил в библиотеке. Вообще, это дело психиатра — решать, где заканчивается чудак и начинается сумасшедший. Но кто может сказать, где заканчивается мало и начинается много? Наши суды долго ломали голову, прежде чем определили, сколько человек требуется для того, чтобы из них составилась группа.
ДЕНДИ
Среди чудаков в области выбора одежды самой яркой райской птицей является денди.
Денди появился в Лондоне в начале XIX века, но у него были предшественники и в других местах. В модных хрониках Франции он фигурирует под следующими именами: Mignons (конец XVI века), Raffines (начало XVII века), Miguets (XVII век), Godelureaux (конец XVII века), Freluquets (XVIII век), Roues (XVIII
Предшественниками денди в Англии были: Beau, Buck, Maccaroni, Pretty-fellow Exquisite, Tulip, Top, Spark, Swell и т. д.
Вновь я должен сослаться на различие, которое я делаю между чудаком и человеком с "заскоком". Например, графа Брюля, всемогущего министра саксонского курфюрства, никак нельзя назвать чудаком, хотя количеством и ассортиментом своего гардероба он превзошел бы любого денди. В его шкафах постоянно висели триста костюмов. И что самое странное, эти триста костюмов, по сути дела, означали только сто пятьдесят, потому что каждый костюм у него был в двух экземплярах. Он не любил долго носить один и тот же костюм, но не хотел также, чтобы частая смена одежды бросалась бы в глаза. Поэтому в случаях, когда какое-то торжество или прием очень затягивались, он заскакивал домой, чтобы поменять одежду. Но надевал он второй экземпляр того же самого костюма, чтобы не оскорбить чувства тех членов общества, карманы которых были более тощими. Конечно, не надо даже и говорить, что к каждому костюму полагалась отдельная трость и отдельная табакерка с нюхательным табаком. Они тоже были в трехстах экземплярах.
Было бы неправильно заявить, что этот замечательный человек имел детский ум. Его безгранично разросшийся гардероб был просто его заскоком. Чистым чудаком я считаю того денди, который живет ради нарядов. Его основа — одежда, а в ней ничего нет, пустота. Д'Оревиль в своем труде, посвященном денди, блеснул таким каламбуром: "Paraitre c'est etre pour les Dandys" [253] Перевести его можно так: "Для денди существовать — означает выглядеть".
253
"Du Dandysme et de G. Brummel". Coen, 1845.
Самым высоким по рангу денди своего времени был король Георг IV. Теккерей в книге "Четыре Георга" пишет о нем: "Кем был, собственно говоря, этот Георг? Я прослеживаю всю его жизнь и не вижу ничего, кроме жеманного кивка головой, слащавой улыбки. Я попытался разобраться в нем и что же обнаружил? Шелковые чулки с прокладкой, чтобы икры казались массивнее, затянутая корсетом талия, украшенный золотым галуном камзол, орденская лента и звезда, ароматный носовой платок, блестящий темный парик, жилет, под ним другой жилет и больше ничего".
Георг был первым только в официальной табели о рангах. В табели денди его опережал друг и современник герцога Уэльского, полновластный правитель лондонской моды Георг Бруммель (1778-1840) по прозвищу Красавчик Бруммель (Beau Brummel).
Теория Бруммеля в отношении моды выглядела парадоксальной: "Надо выделяться таким образом, чтобы не выделяться". Он обращал на себя внимание не яркостью наряда, как это делал голубой человек, а наоборот, его подчеркнутой простотой. Но эту простоту он подчеркивал во всем с такой изощренностью, с которой не в состоянии сравниться самые шумные периоды истории мужской моды.
Три раза в день он менял рубаху. Над каждой парой перчаток трудились четыре перчаточника; один из них был специалистом по мизинцу, трое остальных работали над другими частями перчаток. У его обуви лакировать надо было и подметку, причем каждый день. По утрам он проводил три часа у туалетного стола. Его прической занимались сразу три парикмахера: один — впереди, другой — со стороны затылка, третий — с боков. Самым кризисным моментом операции по одеванию было повязывание галстука. По тогдашней моде к вечернему платью обязательным было ношение охватывающего шею и доходящего впереди до подбородка, а сзади собранного в пучок галстука из белого муслина. Бруммель прежде всего заказывал у художников рисунки с образцами узлов для галстука. Затем он выбирал подходящий для данного случая и приступал к изготовлению шедевра. Вначале он просто накручивал галстук на шею таким образом, чтобы он прикрывал и подбородок. Потом, стоя перед зеркалом, движением подбородка в разные стороны он сдвигал галстук под подбородок. После этого и осуществлялся главный трюк: одним
Если он направлялся на бал, носилки ожидали его уже в дверях комнаты, где он занимался туалетом, чтобы лишними шагами не нарушить безупречность общего впечатления. Носилки изнутри были обиты белоснежным шелком, а обувь с начищенными до блеска подметками покоилась на белой меховой подушке.
В большей или меньшей степени интересные подробности жизни Бруммеля не относятся к теме нашего разговора. Скажу только, чем все кончилось. С какой безупречностью умел он повязать галстук, так же безоговорочно промотал он и свое состояние. Когда из-за неоплаченных счетов на наряды ему грозила долговая тюрьма, он удрал на континент. Здесь несколько лет он влачил нищенское существование; бывший диктатор моды превратился в представителя давно устаревшей моды; позже он попал в богадельню и, забытый всеми, отупевший и опустившийся, там и скончался [254] .
254
Этой короткой выдержкой я хотел только сослаться на дендизм. Кроме д'Оревиля, существовал еще один прекрасный историк дендиэма — Жак Боленже. В своей книге "Les Dandys" (Париж, 1907) он публикует библиографию в отношении Бруммеля и очень интересно, опираясь на достоверные данные, показывает мир денди в Париже столетней давности. Уличными фигурами Парижа занимается и книга Ch. Yriarte "Paris grotesque et les celebrites de la rue" (Париж, 1864).
ДОМ ЧУДАКА
Я навестил чудака в его доме. И здесь я обнаружил просчет в моих теоретических рассуждениях.
Газеты время от времени публикуют сообщения из центра американской кинопромышленности, что та или иная кинозвезда вложила свои заработанные в этом жанре искусства миллионы в дворец из "Тысячи и одной ночи". Из этих сообщений следует, что постоянное заучивание текстов и вживание в роль не проходят бесследно для их духовного мира.
В вилле, достойной цыганского барона, пол в ванной комнате сделан из оникса; краны — из массивного золота; в комнатах деревянные панели, шторы и ковры подобраны по цвету таким образом, чтобы этот цвет соответствовал цвету волос актрисы и ее индивидуальности. Эти художественные устремления еще не выходят за границу, отделяющую чудака от повседневного мира, но сказать, что это простые заскоки уже нельзя. Человек с заскоком для собственного тихого удовольствия наслаждается своим заскоком, тогда как пол из оникса и блеск кранов из золота нужны для того, чтобы на них пялились чужие глаза.
Я сказал бы: оригинальничание.
Нет смысла говорить о них.
Свое путешествие я начну в одном домике под Веной. Владелец его раньше был офицером-радистом на военном корабле. Со своим любимым занятием он не смог расстаться и в пенсионные годы. В одной из комнат он оборудовал радиостанцию, установив в ней супер-, гипер— и супер-гипер— оборудование. С наступлением сумерек он удалялся в напоминающую старинные времена комнату и до рассвета слушал голоса, прилетающие на коротких волнах. Но его не интересовали программы радиостанций. Он ловил сигналы морских судов, и каждый из таких сигналов, который ему удавалось поймать, заносил в дневник радиста. Наибольшее удовольствие доставляли ему сигналы бедствия тонущих кораблей. Сигналы SOS в их драматической последовательности заносились в дневник, вплоть до последнего. Наступавшая после этого тишина означала, что морская пучина сомкнулась над кораблем. Терпеливый старик выиграл. Утром он заканчивал свое добровольное дежурство и шел спать. А вечером вновь идет в свою радиостанцию и так изо дня в день, из года в год, пока радиоаппаратура в раю не примет его собственный сигнал SOS… [255]
255
Репортаж из "Neues Wiener Tagblatt" от 21 марта 1931 года. О сигнале "SOS" я читал, что он совсем не означает "Save Our Souls" ("Спасите наши души"), как это принято считать, эти три буквы выбраны совещанием радиотелефонистов, состоявшимся в 1912 году, потому что их проще всего передать, и сделать это в состоянии даже начинающий радист: три точки, три тире, три точки. Ранее существовал сигнал CQD.