История человеческой глупости
Шрифт:
С волнами эфира легко найти общий язык. Но что должен делать ушедший на пенсию водолаз, который на протяжении десятилетий боролся с волнами моря? Летом 1934 года итальянские газеты писали о странном доме бывшего водолаза из Мессины. Он, как видно, не был бедняком, вынужденным питаться одной водой, ибо его состояния хватило, чтобы построить дом из стекла и опустить его на морское дно, на глубину девять метров. На поверхность моря выходила широкая труба с встроенным в нее лифтом. В доме было электрическое освещение и центральное отопление. Электричество нужно было еще и для того, чтобы расставить в глубине прожекторы и, как это делал пассажир придуманного Верном "Наутилуса", любоваться веселым порханием рыб и наполненным мудрости спокойным шествием крабов и черепах.
В этих историях бросается в глаза развлекательный элемент. Но есть очень упрямые мастера таких головоломок, которые из созданных ими самими правил делают настоящие смирительные рубахи и втискивают себя в них. Некоторые из них решают, что будут избегать дневного
Мания старого ветеринара не оригинальна. Более ста лет назад так же вел себя один английский помещик из Йоркшиpa [256] . Тот тоже дал обет всю свою жизнь избегать дневного света. Он распорядился замуровать все окна в своем доме. Днем он спал или читал. От контакта с окружением он не отказался, но гостей принимал только после того, как наступала ночь. Когда гости уходили, выезжал на верховую прогулку или гулял по своему имению, оставаясь на улице до появления утренней звезды. Она была сигналом, что пора прятаться в созданную им самим темноту.
256
Об этом рассказывает в своей книге "England und Italien" ставший писателем бывший прусский солдат Я. В. Архенбольц.
Более тяжелый случай, когда занимающийся самоистязанием чудак решает не вставать более из постели.
В сентябре 1930 года мюнхенские газеты сообщили о кончине Фрица Бабеля, который был знаменит тем, что на протяжении шестидесяти лет не вставал из постели и никогда ничем не болел. Говорят, он был очень мнителен и боялся того, что в свободной жизни заразится гриппом, который вызовет его смерть, перейдя в воспаление легких. Эту его навязчивую идею трудно сопоставить с его индивидуальными качествами: он очень много читал и образован был выше среднего уровня. А вообще-то он был прав, потому что его экономка однажды, во время зимы, оставила открытым окно, и находившийся на холоде несколько часов ничего не подозревавший человек заболел воспалением легких и умер. Правда, ему тогда было уже 78 лет.
Мне вновь надо сослаться на ту узкую тропу, по которой ступает чудак. Справа пестреет яркими красками цветочный луг жизни, слева поднимаются испарения над трясиной сумасшествия; кто сможет сказать, где и когда он оступится.
У живущего под теплым одеялом мюнхенца также был один английский предшественник. Его звали Теллис, и жил он в воркстерском поселке Баркотт. В один прекрасный день мистер Теллис обратил внимание на то, что ему холодно. От холода он защищался тем, что надевал несколько рубашек. Вначале две, потом три, четыре, восемь, десять. В конце концов неисчислимое количество рубах придавило его так, что он уже не мог ходить. Тогда он решил находиться постоянно в постели, консервируя таким образом необходимое количество тепла. Он заказал себе девять спальных колпаков, на каждый из которых пошло по 2-3 аршина фланели, и в постели не снимал их. Именно "их", потому что колпаки он носил не по очереди, а все вместе, надевая один на другой. Но этого ему было недостаточно. На девять колпаков он натягивал напоминающее по форме корону творение из 40 аршинов фланели, а сверху надевались еще восемь фланелевых колпаков. В общем, на защиту его головы от холода уходило 84 аршина фланели; это и бросалось в глаза: его голова напоминала огромный пчелиный рой. Рубахи он тоже заказывал с подкладкой на фланели, из фланели были сшиты и двенадцать одеял, которые, само собой разумеется, наброшенные друг на друга оберегали от холода зябнущего джентльмена. В зимнее время для надежности он затыкал нос двумя пробками из пробкового дерева. Из постели он не поднимался, оставаясь в ней, даже когда надо было поменять постельное белье. В такой момент он сдвигался в угол кровати. Раз в год он менял кровать; новую кровать плотно придвигали к старой, и он перебирался в новый дом. 28 лет парился он в своих фланелевых одеяниях, делал это упрямо и настойчиво. Ему было 72 года, когда, дрожа от холода, он перебрался в мир иной [257] .
257
Об этом случае рассказывается в интересной книжечке, которая вышла в 1796 году в Лейпциге под названием "Originalzuge aus dem Charakterenglischer Sonderlinge". Автор не называет себя, лишь в предисловии говорит, что материал он выбрал из авторитетных английских журналов ("European Magazin", "Gentlemen's Magazin"
Зябким человеком был и Фердинанд II, великий герцог Тосканский. Государственные заботы не позволяли ему греться в постели, ему пришлось довольствоваться тем, чтобы беречь от простуды хотя бы голову. В его приемных покоях на стене висели два огромных термометра. Он ходил из угла в угол и, слушая доклады или принимая гостей, постоянно следил глазами за показаниями термометров. В зависимости от того, поднимался или опускался столбик, он менял шапки. В руке он постоянно сжимал пять-шесть шапок и менял их с ловкостью фокусника, — пишет в своих мемуарах аббат Архо.
В то же самое время живущий в Париже аббат Сен-Мартэн получил известность не столько своими литературными трудами, сколько кроватью с подогревом. Он распорядился выложить фундамент для своего ложа из кирпича и, прежде чем лечь, давал команду затопить. Днем он натягивал на себя девять рубах, девять пар чулок, надевал девять шапок на голову, защищенную громадным париком. И прожил он восемь раз по десять лет.
Странный образ жизни, который вели эти странные люди, ниспровергал все медицинские правила. То, от чего нормальный человек умирает, в их случае позволяет им жить более семи десятилетий. Больше того: некая богатая дама по имени миссис Льюсон перещеголяла всех. У нее тоже был собственный взгляд на простуду, поэтому она никогда не разрешала мыть пол в комнатах. Была она и принципиальным противником мытья окон, считала это занятие смехотворной привычкой, которая кроме неприятностей ничего не приносит. По этой причине в ее доме и днем царил полумрак; слой грязи на оконных стеклах не давал дневному свету проникать в комнаты. Сама она тоже никогда не мылась, потому что это, наверняка, ведет к простуде. Вместо воды и мыла она пользовалась свиным жиром, который намазывала на лицо, удовлетворяя тем самым требования и гигиены, и косметики. Иногда она выходила на улицу, нарядившись в бывшее модным пятьдесят лет назад шелковое платье со шлейфом; она шла к расположенной поблизости общественной бане и с презрительной улыбкой наблюдала за входящими в нее людьми. Умерла она 28 мая 1816 года в возрасте ста шестнадцати лет [258] .
258
Об этой истории рассказывает издание 1637 года: "The Phoenix of these late Times; or the life of Henry Welby, Esq., who lived at his House, in Grub Street, forty four years, and in that Space was never seen by any; and there died Oct. 29. 1636, aged eighty four".
ОТШЕЛЬНИК
Среди выставленных в оксфордском музее "Ashmolean" редкостей мы видим вдруг обычные ботинки. То есть необычные, потому что они имеют даже свое имя: Buckinghamshire Shoe. Их сшил из сотен годных только на заплатки кусочков кожи их бывший хозяин, отшельник из Дайнтона, известный под именем Джон Бигг. Он был судейским чиновником во времена Кромвеля, служил у одного из судей, вынесших смертный приговор королю. После падения протектората его хозяин был уволен, после чего он разочаровался в мире, вселился в брошенную хижину и жил там, питаясь тем, что приносили ему добрые люди. Больше ничего он у них не просил, кроме ненужных кусочков кожи. Если ему приносили такие кусочки, он подшивал их к своим ботинкам, которые со временем стали похожи на семимильные сапоги. Ему было тридцать лет, когда он удалился от света, и еще тридцать семь лет он жил отшельником в своей дайнтонской лачуге.
И вновь передо мной стоит вопрос: что это было? Джон Бигг полностью повредился в уме? или же он заразился болезнью английской аристократии сплином, и болезнь подсказала ему те убогие рамки, которыми он отделился от наскучившего ему мира? Нельзя сказать, что он избегал людей, потому что с удовольствием беседовал с посетителями, приходившими проведать дайнтонскую знаменитость.
Образцовым, безупречным мизантропом был Генри Велби, зажиточный человек, получивший имя отшельник с Граб-Стрит.
Как пишет его биограф, людей он стал избегать после раздора в семье. Он купил дом на лондонской Граб-Стрит и на втором этаже оборудовал три комнаты для своей отшельнической жизни. Его апартамент состоял из спальни, столовой и кабинета. Одна старая служанка вела хозяйство и делала уборку так, что, пока она трудилась в одной комнате, хозяин удалялся в другую. Кроме старушки, мистер Генри не вступал с разговор ни с кем, его легендарную фигуру никто не видел до самой смерти. Прежде чем он удалился от мирских хлопот, у него была жена и дочь, позже уродились и внуки, но он не хотел их даже видеть, поддерживая отношения с помощью переписки. Он не притрагивался к мясу и рыбе, существовал на молоке и овощных блюдах и на такой скудной пище прожил до 84 лет. Его арендаторы, служащие и клиенты могли обращаться к нему только в письменном виде, хотя на первом этаже дома всех, кто имел к нему какое-либо дело, ждал богатый стол, достойный английского аристократа. О помешательстве у него даже речи не могло быть — согласно биографии он был очень образованным человеком, особенно много занимался лингвистикой. Он выписывал все новые книги, сколько бы они ни стоили. Сорок четыре года провел он в предписанном самим собой одиночестве и ни разу не отступил от своих правил. Его похоронили в церкви святого Жиля, где покоятся останки Мильтона (Граб-Стрит ныне называется Мильтон-Стрит).