История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима
Шрифт:
Антоний, который действовал как верный друг Цезаря, не мог выступить против его племянника. Но он верно углядел в прибытии Октавиана угрозу собственной власти. Он обращался с молодым человеком терпеливо, спросил его, действительно ли тот считает, что подходит задаче управления империей Цезаря, посмеялся над его серьезностью и попытался помешать его появлению на трибуне.
Противостоя Антонию, Октавиан начал заводить дружбу со всеми, кто оговаривал Антония и был его противником. Со временем до Антония дошли слухи, что Октавиан планирует убить его. Молодой человек отрицал это – но одного подозрения было достаточно, чтобы превратить людей из политических соперников в настоящих
Антоний отступил на север с армией, которую смог собрать, а Октавиан преследовал его с войсками и обоими консулами. В 43 году до н. э. армии встретились в битве при Модене. Но хотя фронт Антония в конце концов был прорван и его солдаты обратились в бегство, оба консула были убиты, как и множество солдат Октавиана. Это была не радостная для римлян победа.
Антоний перевалил через Альпы и склонил на свою сторону войска, стоявшие в Галлии. Они служили с ним прежде, они уважали его командирские способности – к тому же, судя по всему, кризис вызывал наружу все лучшее в Октавиане: «Именно во время бедствий его характер был лучше, чем в любое другое время, – говорит Плутарх. – Напротив, Антоний при неудачах становился почти добродетельным человеком».5
Судя по всему, именно в это время Октавиан пересмотрел свою позицию. Пока Цицерон и Сенат будут надеяться на возвращение Республики, они никогда не пойдут за ним; их очевидная поддержка была оказана только затем, чтобы выдворить из Рима Антония. Но Октавиан вовсе не желал возвращения Республики. Он хотел всей полноты власти своего великого дяди – а Цицерон явно не был намерен помогать ему в этом: «Сознавая, что желания Цицерона сводились к свободе, – замечает Плутарх, – он перестал обращать на него внимание».6
Итак, следуя примеру Цезаря, Октавиан решил заключить со своим соперником союз, чтобы усилить собственное положение. Вместо того, чтобы воевать с Антонием, он лучше отправит к нему друзей с посланием: у него есть предложение, если Антоний согласится встретиться с ним.
В ноябре 43 года они встретились в частном доме в Болонье, и три дня обсуждали возможное партнерство. Они решили образовать триумвират, как это сделали их предшественники. В качестве третьего члена в триумвират включили союзника Марка Антония – Лепида; в конце концов он был понтификом максимом и он командовал большой армией в качестве правителя провинций Галлия и Ближняя Испания.
Этот триумвират не являлся неформальным образованием: был создан письменный договор о союзе. «По поводу империи решили, – говорит Плутарх, – что она будет поделена среди них, будто она их отцовское наследство».
Рим под Триумвиратом
Затем каждый составил список римлян, которых хотел бы видеть убитыми при вступлении во власть. Это уже слишком далеко выходило за рамки претензий на законность. Всего на листе смертников набралось триста человек, включая Цицерона (в списке Антония), собственного дядю Антония (в списке Октавиана) и брата Лепида (который публично выступал против него) в списке Лепида.
Триумвиры вернулись в Рим во главе единого войска и безжалостно выполнили намеченные планы. После этого они поделили империю. Октавиан получил запад, Антоний – восток, Лепид, которому выпало быть последним в триумвирате, потерял свои провинции Галлия и Ближняя Испания, а взамен получил Африку, которая едва ли была лакомым кусочком. Но его успокоили, отдав под временный контроль город Рим. Пока Лепид приглядывал за столицей, Антоний с Октавианом отправились с частью армии в Грецию, чтобы добраться до Кассия и Брута.
Кассий и Брут остановились в Македонии, разделив свою армию на две части и расположив войска в двух различных местах. Это заставило Антония и Октавиана разделить свои силы тоже. Октавиан должен был атаковать Брута, но в день битвы неожиданно заболел – «почувствовал слабость и дурноту», как пишет Светоний. В результате его войска были разбиты и отброшены.7 Антоний, наоборот, разбил Кассия, который покончил с собой – не ведая, что Брут одержал победу. Затем Антоний развернулся и покончил с Брутом за Октавиана.
Октавиан направился домой. Ему становилось все хуже, он уже боялся, что умрет до того, как успеет добраться до Рима. Антоний остался на востоке, чтобы помочь защищать границу. Римская провинция Сирия оказалась перед угрозой возможного вторжения – парфяне под командованием своего царя Орода II собирались на своей западной границе, готовые вторгнуться на принадлежащие Риму земли. Антипатра, римский наместник Сирии, только что был отравлен, его место занял его сын Ирод, однако такая работа для него была внове.
Антоний прибыл в Сирию, но его внимание вскоре было отвлечено от грядущей кампании. В 41 году до н. э., следующем за поражением Брута и Кассия, он познакомился с Клеопатрой – которая, стремясь привлечь его внимание специально приплыла на Сицилию для встречи с ним
«на судне с позолоченной кормой и распущенными пурпурными парусами, с посеребренными веслами, отбивающими темп под музыку флейт, дудок и арф. Она возлежала одна под балдахином из золотой ткани, одетая как Венера на картине, а прекрасные юноши, будто нарисованные Купидоны, стояли по обеим сторонам и обмахивали ее веерами. Служанки были одеты как морские нимфы и грации, некоторые стояли на руле, некоторые работали на канатах. Запах духов несся с судна на берег, который усыпала толпа – некоторые жители уже следовали за галерой вдоль реки по обоим берегам, а другие бежали из города, чтобы поглазеть на зрелище».8
Вместо того, чтобы оставаться в Сирии и защищать провинцию, влюбленный Антоний последовал за Клеопатрой в Александрию.
Атака парфян последовала в 40 году – всего через несколько месяцев. Парфяне прошли через Сирию в Палестину, намереваясь убить римского вассала Ирода. Тот сбежал в Рим, вместо него парфяне схватили Гиркана (который был первосвященником и этнархом Иудеи, подчиняясь непосредственно Ироду) и отрезали ему уши. Это не позволило ему больше служить первосвященником, так как иудейский закон диктовал, что первосвященник обязан быть не искалеченным.