История Фотогена и Никтерис
Шрифт:
Солнце стремительно набирало высоту. Фотоген проснулся, приподнял голову и вскочил на ноги. Лицо его просияло торжествующей улыбкой. В сердце юноши вскипел дерзкий задор - задор охотника, способного войти в пещеру льва. Никтерис вскрикнула, закрыла лицо руками и крепко зажмурилась. Затем слепо простерла руки к Фотогену, восклицая:
– Ох, мне страшно, так страшно! Что это? Должно быть, смерть! Я не хочу умирать так скоро! Я люблю эту комнату и старую лампу. Я не хочу в другие места! Это ужасно. Я хочу спрятаться. Хочу вернуться в ласковые, нежные, темные объятия всех прочих созданий. Ох, нет, нет!
– Да что с тобой, девушка?
– отмахнулся Фотоген с высокомерием, присущим любому мужчине, прежде чем создание противоположного пола наставит его иному. Он стоял, глядя на Никтерис сверху вниз поверх лука, тетиву которого внимательно осматривал.
– Теперь нечего бояться, дитя. Настал день. Солнце почти взошло. Гляди!
– оно сейчас поднимется
– Не оставляй меня, прошу, не оставляй!
– молила Никтерис.
– Я умираю! Умираю! Я не могу двинуться. Свет выпивает из меня все силы. Ох, мне так страшно!
Но Фотоген уже перебрался через реку, держа лук над водой в вытянутой руке, чтобы тетива не намокла. Он стремительно пересек ровное плато и взбежал по склону холма. Не слыша ответа, Никтерис отняла руки от глаз. Фотоген уже достиг вершины, и в то же самое мгновение солнечные лучи одели его сверкающим ореолом: величие короля дня снизошло на златокудрого юношу. Подобно сияющему Аполлону, он стоял на гребне холма, исполненный силы и мощи, ослепительно-яркая фигура в центре огненного смерча. Фотоген согнул пламенеющий лук и извлек из колчана светоносную стрелу. С чистым мелодичным звоном стрела сорвалась с тетивы, с победным криком Фотоген устремился вслед за нею и исчез. Сам Аполлон вознесся в небесную высь, и его колчан сеял в мире изумление и восторг. Но мозг бедной Никтерис эти стрелы пронзали раскаленными иглами. Девушка упала, и тьма сомкнулась вокруг нее. Мир превратился в огненную печь. Охваченная отчаянием, обессиленная, в агонии боли, девушка двинулась назад - с трудом, неуверенно, но настойчиво нащупывая путь обратно в келью. Когда приветная тьма катакомб заключила ее в прохладные, умиротворяющие объятия, Никтерис бросилась на кровать и крепко заснула. Она спала долго, живая пленница могилы, в то время как Фотоген наверху, упиваясь величием солнца, гонялся за буйволами среди нагорьев, ни разу не вспомнив о той, что лежала, затерянная во тьме, чье присутствие стало ему защитой, чьи глаза и руки хранили его на протяжении всей ночи. Его уделом снова стали гордость и слава; тьма и позор на время забылись.
XV. ГЕРОЙ-ТРУС
Но едва солнце склонилось к полудню, как Фотоген вспомнил прошедшую ночь в преддверии ночи наступающей, и вспомнил со стыдом. Он показал себя трусом - и не только перед самим собой, но перед девчонкой!
– смельчак при свете дня, когда бояться нечего, ночью он дрожит от страха, словно жалкий раб! Что-то здесь не так, не иначе! На него, должно быть, наложили чары! Он съел или выпил что-то такое, что несовместимо с храбростью! Его застали врасплох! Откуда ему было знать, на что похож заход солнца? Неудивительно, что он с непривычки пришел в ужас, увидев ночь такой, какая она есть - а ведь зрелище и в самом деле жуткое! Кроме того, не видно, откуда ждать опасности! Его могли разорвать на куски, унести, проглотить - а он бы и не увидел, куда нанести удар! Юноша цеплялся за каждое оправдание, стремясь, как водится у людей самовлюбленных, избавиться от бремени стыда. В тот день он поражал охотников - нет, приводил их в ужас своей безрассудной дерзостью - и все для того, чтобы доказать себе: он не трус! Но презрение к самому себе не ослабевало. Только одно сулило надежду - решение снова бросить вызов тьме, на этот раз зная, что это такое. Куда благороднее выступить навстречу известной опасности, нежели очертя голову бросаться навстречу той, что кажется пустячной - а еще благороднее бросить вызов безымянному ужасу. Он сумеет победить страх и стереть пятно бесчестья. В обращении с мечом и с луком ему равных нет, сила и храбрость его известны, для таких, как он, существует только опасность. Поражения для него не существует. Теперь он знает, что такое тьма, и встретит ее приход с тем же спокойствием и бесстрашием, как сейчас. И Фотоген снова сказал: "Посмотрим!"
Когда солнце коснулось далекой, зубчатой гряды холмов, юноша стоял у подножия раскидистого бука: и не успело оно скрыться за горизонтом наполовину, как Фотоген задрожал, словно один из листьев позади него при первом вздохе ночного ветра. Как только сияющий диск исчез, юноша в ужасе помчался к долине, и страх его рос с каждой минутой. Презренный трус, он пробежал, промчался, кубарем скатился по склону холма, скорее упал, нежели нырнул в реку и, как и в первый раз, пришел в себя уже в саду, лежа на поросшем травою берегу.
Фотоген открыл глаза, но не девичьи глаза заглянули в них; то были только звезды, затерянные в пустошах не знающей солнца Ночи - кошмарного архиврага, коему он снова бросил вызов, но противостоять не смог. Наверное, девушка еще не вышла из воды? Он попытается заснуть, ибо двинуться не смеет, и, может быть, проснувшись, обнаружит, что голова его покоится на ее коленях, а над ним склоняется прекрасное смуглое лицо с бездонными синими глазами. Однако, пробудившись, Фотоген обнаружил, что по-прежнему покоится на траве, и хотя он вскочил на ноги, ощущая новый прилив храбрости, на охоту он отправился с меньшим рвением, чем накануне, и, несмотря на то, что жизненная сила солнца пульсировала в его сердце и венах, охотился в тот день без особого энтузиазма. Юноша почти ничего не ел, и задумчивость его граничила со скорбью. Во второй раз он побежден и опозорен! Неужели его отвага - не более, чем отблеск солнца в его же помыслах? Неужели он только мяч, коим перебрасываются свет и тьма? Что за жалкое он создание! Но ведь есть еще и третья попытка. Если он и в третий раз оплошает - впрочем, лучше не загадывать, что он подумает о себе в таком случае! Ведь и сейчас все достаточно скверно - а уж тогда!
Увы!
– третья попытка тоже не увенчалась успехом. Едва солнце село, Фотоген обратился в бегство, словно за ним гнались легионы демонов.
Семь раз пытался Фотоген устоять перед наступлением ночи, набравшись сил минувшим днем, и семь раз терпел неудачу - каждый раз все более позорную, и растущее чувство стыда со временем затмило все солнечные часы и соединило ночь с ночью, так что муки уязвленного самолюбия, вечные самообвинения, утрата уверенности в себе лишили Фотогена и дневной храбрости тоже. В конце концов, от переутомления, от того, что, вымокнув до нитки в реке, юноша проводил ночь за ночью на открытом воздухе, и, главное, изнывая под гнетом смертельного страха и жгучего стыда, Фотоген не смог заснуть, и на седьмое утро, вместо того, чтобы поехать на охоту, он пробрался в замок и лег в постель. Железное здоровье, ради которого ведьма затратила столько сил, было подорвано: спустя час-другой юноша метался и стонал в горячечном бреду.
XVI. ЗЛОБНАЯ СИДЕЛКА
Как я уже упоминал, Уэйто сама была больна и пребывала в прескверном расположении духа; кроме того, такова особенность всех ведьм: то, что в других пробуждает сочувствие, в ведьмах пробуждает лишь отвращение. Притом, у Уэйто еще сохранились жалкие, беспомощные зачатки угрюмой совести, ровно столько, чтобы ведьма почувствовала себя неуютно - и, в результате, разозлилась еще больше. Засим, прослышав, что Фотоген болен, Уэйто пришла в ярость. Тоже мне, болен!
– после того, как она столько всего сделала, чтобы насытить его жизнью вселенной, искрящейся солнечной мощью! Жалкий неудачник, вот он кто, этот мальчишка! А поскольку Фотоген был 1ее 0неудачей, ведьма негодовала на юношу, преисполнилась к нему неприязни и со временем возненавидела. Она взирала на него так, как художник посмотрит на полотно или поэт на стихотворение, которое сам же безнадежно испортил. В сердцах ведьм любовь и ненависть соседствуют рядом и зачастую сталкиваются. И потому ли, что неудача с Фотогеном опрокинула ее замыслы касательно Никтерис, или потому, что недуг еще усилил в ней дьявольское начало, но только теперь ведьме опротивела и девушка. Самая мысль о том, что Никтерис находится в замке, приводила Уэйто в ярость.
Однако же не настолько она была больна, чтобы не пойти в комнату злосчастного Фотогена и не помучить его. Ведьма объявила больному, что ненавидит его хуже змеи, и, как змея, шипела при этом; нос и подбородок ее заострились, а лоб казался необычайно плоским. Фотоген решил, что Уэйто вознамерилась убить его, и почти ничего не ел из того, что ему приносили. Ведьма приказала зашторить все окна, чтобы ни один луч света не проник в спальню больного, однако посредством этого юноша немного привык к темноте. Уэйто брала одну из его стрел, и то щекотала юношу оперенным концом, то покалывала острием, покуда на коже не выступала кровь. Какие замыслы она вынашивала, сказать не могу, однако Фотоген очень скоро вознамерился бежать из замка - а что делать дальше, об этом он подумает после. Может быть, где-то за пределами леса он отыщет свою мать! Если бы не широкие полосы тьмы, отделявшие один день от другого, он бы ничего не боялся!
Но теперь, пока юноша лежал беспомощным в темноте, из мрака то и дело возникало лицо прелестного создания, что в первую, кошмарную ночь так ласково выхаживало его: неужели он никогда больше ее не увидит? Если, как ему подумалось, она - речная нимфа, то почему она не пришла снова? Она могла бы научить его не бояться ночи, потому что она-то явно не испытывала ни малейшего страха! Но ведь когда наступил день, она словно бы испугалась - почему, ежели тогда пугаться было нечего! Может быть, та, которой так уютно во тьме, боится света! Тогда, на восходе солнца, ослепленный эгоистичной радостью, он не дал себе труда заметить состояние девушки и повел себя по отношению к ней с той же жестокостью, с какой обращалась с ним Уэйто - отплатил злом за добро! Какая она была нежная, милая, прелестная! Если есть на свете дикие звери, что выходят только по ночам и боятся света, почему бы не быть и девушкам, созданным по тому же закону - девушкам, которые не переносят света, как он не переносит тьмы! Если бы ему удалось отыскать ее снова! Он повел бы себя иначе - совершенно иначе! Но увы!
– может статься, солнце ее убило - растопило - иссушило сожгло!
– а ведь наверняка так, если она и впрямь - речная нимфа!