История города Москвы
Шрифт:
Другой виновник несчастья, спасавшийся от нашествия в Твери, митрополит Киприан, был уволен из Москвы и на его место призван Пимен, живший дотоле в заточении. Вел. князь разгневался на Киприана именно за то, что он не сидел в Москве в осаде. Но один летописец оправдывает его текстом писания: «Несть бо греха, еже бегати бед и напастей». Не так мыслил Московский Посад.
Москва-город своею добротою, то есть своим благосостоянием и славою этого благосостояния, исчезла, разграблена, опустошена, сожжена; Москвичи-горожане все порублены татарскими саблями, другие сгорели, иные потопли в реке; Москва-город превратилась в печальную пустыню, в отчаянную пустоту. Она мало-помалу могла и на самом деле
Князь великий Дмитрий Иван. поплакал вельми слезно над пепелищем разоренного города и повелел дворы ставить и град делать. Настал уже сентябрь и потому жилые помещения были построены вскоре, как и деревянные заборола на каменных стенах. Как после обычных пожаров, так и теперь деревянные постройки сооружались с необычайною скоростью. В неделю времени ставился целый двор. Окрестности Москвы богаты были непроходимыми строевыми лесами, остатки которых, наприм. Сокольники и Лосиный Остров, и теперь еще хорошо напоминают, как было за 500 лет тому назад. Посему с достоверностью можем судить, что город был обновлен и населен в течение одного следующего года.
Спустя семь лет, в год кончины вел. князя (1389), он снова был опустошен домашним врагом, обычным пожаром. Июля 21 загорелась церковь св. Афанасия (впоследствии Кирилловское подворье) и мало не весь город Кремль погорел, едва угасили. Потом, почти ровно через год (1390), 22 июня на посаде загорелся двор армянина Аврама и от него неколико тысяч дворов погорело. Спустя 5 лет в 1395 г. посад снова был опустошен пожаром и опять неколико тысяч дворов сгорело. Упомянем кстати, что в 1415 г. таким же образом «Москва выгоре», как записал об этом Новгородский летописец (Новг. 1-я, с. 105).
Такова была притягательная сила Москвы-народа к своему каменному гнезду, к Москве-городу. Через 8 лет после Татарщины, как Москвичи прозывали нашествие Тохтамыша, около города теснятся уже тысячи дворов, которые по обычаю горят и затем снова восстают теми же тысячами. Вместе с тем Москва-народ выносила и тяжелую дань по случаю полного опустошения от Тохтамьшева нашествия Великокняжеской казны. Весною 1384 г. была дань тяжела по всему княжению, всякому без отдатка, со всякой деревни по полтине. Тогда же и златом (т. е. драгоценными вещами) давали в Орду, и Черный Бор у Новгорода был взят. Именем деревни в то время обозначался один двор или много два-три двора, составлявших крестьянскую селитьбу среди лесов и полей.
К тому же в это время в Орде происходила тяжба о Великом Княжении между Тверским князем Михаилом Ал. и Московским Дмитрием, который вместо себя послал в Орду 12-летняго сына Василия Дмитр. Москва перетянула, конечно, усердною и умною работою своего боярства.
Такие отношения к Орде и к враждебным большим Княжествам, Тверскому, Рязанскому и даже к Суздальскому, не давали городу Москве никакой возможности устроиться соответственно приобретенной силе и политическому значению.
Надо было еще почти целому столетию пройти в бедственных испытаниях этой силы, в закаливании ее твердости и несокрушимости.
Неизобразимые ужасы Тохтамышева нашествия надолго оставили свои страшные следы в том безграничном трусливом опасении, с каким потом Москва встречала каждый Татарский набег.
В 1395 г., как упомянуто, в Московском посаде снова погорело неколико тысяч дворов и в то же лето снова надвинулась новая Татарская гроза. Пришел на Русскую Землю знаменитый Темир-Аксак (Тамерлан), завоеватель почти всего могометанского и христианского Востока, о чем слава разносилась повсюду и была принесена торговыми людьми и в далекую Москву.
Он уже стоял где-то на Дону в пределах Рязанской стороны и взял город Елец. «И бысть страх по всей Земле Русской!»
Однако вел. кн. Василий Дмитр. порешил встретить его и, собрав во множестве ратных, двинулся к Коломне на берег Оки с намерением дать врагу должный отпор по примеру своего отца, достославно встретившего Мамая.
Но в виду громкой побудительной славы Темира положение являлось вполне отчаянным. Предвиделось бедствие неизобразимое и оставалась одна надежда на милосердие Божие. Как и в Тохтамьшево нашествие в Москву собралось множество народа под защиту ее каменных стен.
Город готовился сидеть в осаде и каждый день приходили вести одна грознее другой, что похваляется супостат идти к Москве, попленить, пожечь, разорить ее. Живо помнилось Тохтамышево разорение. Но теперь и митрополит, тот же Киприан, оставался в городе, в осаде, и принимал святительские меры для спасения: заповедал всем людям поститься, молебны петь, милостыню творить, готовиться встретить гнев Божий в душевной и телесной чистоте.
Богомольные и благочестивые помыслы осенили и воинство вел. князя на Оке. Вспоминали великую помощь издревле Крепкой Заступницы стольного города Владимира и всей Суздальской, а ныне уже Московской Земли, Владимирской иконы Богоматери, и в этих помыслах вел. князь прислал митрополиту сказать свое богомольное решение, что было бы святым делом принести из Владимира чудотворную икону для спасения нового Владимирского же стольного города Москвы.
По общему совету с братьями вел. князя, митрополит благословил это дело и отправил во Владимир за иконою особое священническое посольство.
В самый день Успения Богородицы город Владимир далеко проводил икону с великими слезами и рыданиями, лишаясь святого «утешения и заступления и скорыя помощи и надежи».
А город Москва, весь город, все множество бесчисленное народа, с радостными слезами встретили икону 26 августа далеко на Кучкове поле, воссылая усердныя мольбы, да будет Владычица Богородица теплою Заступницею и скорою Помощницею и Покровом городу Москве.
Тамерлан слишком две недели стоял на своем месте, не подаваясь «ни семо, ни онамо», ни туда, ни сюда, и потом вдруг побежал без оглядки назад в свои степи, именно в тот самый день и в тот час, когда в Москве происходила торжественная встреча чудотворной Владимирской иконы, о чем свидетельствовали некоторые вестники, находившиеся в его стане.
В Москве стали потом рассказывать, что в тот день он видел страшный сон – гору высокую, а с горы идут к нему святители с златыми жезлами в руках, претяще ему зело, и же внезапно он видит на воздухе жену в багряных ризах со множеством воинства «претяще ему люте». Проснувшись в ужасе, он тотчас повелел всей своей силе немедля возвращаться домой, откуда приходил.