История Хэйкэ
Шрифт:
Глава 32.
Улица торговцев волами
– Ёмоги, Ёмоги!
Улица торговцев волами, как ее называли местные жители, проходившая близ ворот на Шестую улицу, представляла собой широкую дорогу, по сторонам которой выстроились хижины бедняков. В них уже жужжали летние мухи. Было достаточно жарко, чтобы горожане потели, а ветер разносил вонь от испражнений людей и животных по всей округе.
– Это вы, добрый Монгаку?
Зоркие глаза Ёмоги отыскали в толпе знакомую фигуру. Монгаку пробирался в столпотворении людей, обутый в поношенные
– Мы опять случайно с тобой встретились!
– Да, уже в который раз.
– Помнится, я видел тебя плачущей на дороге из Ямато. Ты искала свою хозяйку Токиву.
– Затем мы снова встретились в начале этого месяца в храме Киёмидзу на священный день Каннон.
– Да, по милости Будды! Ты посещала часовню вместо своей госпожи?
– Я только начала ходить туда. Мне нужно посещать часовню сто дней, чтобы совершить особый ритуал молитв Каннон.
– Почему ты все время ходишь туда вместо госпожи? Почему она не делает это сама?
– Потому… – начала Ёмоги, бросив на Монгаку укоризненный взгляд, и затем продолжила: – Какого ответа вы ожидаете на свой вопрос?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Да она боится выйти даже в сад! Она не хочет видеть людей, не хочет, чтобы они видели ее.
– Так она заболеет неизлечимой болезнью. Ее что-то гложет. А как насчет стихов, которые я прислал ей через тебя? Она прочла их?
– Да, я передала ей стихи, когда она еще находилась в тюрьме под присмотром Айтого. Кажется, один отрывок звучал так… – Ёмоги процитировала стихи.
– Правильно. Ты хорошо выучила их!
– Стихи все время находятся на ее столике для письма.
– Здесь нам нельзя стоять. Смотри, сюда идет целое стадо быков.
Монгаку взял Ёмоги под мышки и перенес на край дороги. Позади них дома, окаймлявшие дорогу, имели общий забор. Около него паслись быки и лошади. Сегодня торговцы вывели свой скот на продажу. Мимо Ёмоги и Монгаку проходило еще одно стадо, когда девушка вдруг вцепилась в рукав монаха и попыталась спрятаться за его спиной. Неряшливо одетый человек, гнавший перед собой быков, бросил жесткий испытующий взгляд на Ёмоги, когда проходил мимо, затем обернулся и еще раз посмотрел на девушку.
– Кто это?
– Это дядя госпожи Токивы.
– Ба, да это тот негодяй, который пытался получить вознаграждение от хозяина Рокухары за то, что обманом завлек Токиву и трех ее детей в столицу?
– Он – злодей. Его взгляд заставляет меня дрожать от страха. Как вы думаете, он узнал меня? Что мне делать, если узнал?
Монгаку, все еще странствующий монах, не приставший ни к одному монастырю или храму, проводивший много времени в Кумано или у водопада Нати, посещая храмы других религиозных школ, вернулся в столицу. За три года он не виделся ни с одним из своих столичных друзей и с изумлением узнал, что его старый приятель Киёмори приобрел огромную власть. Высокое положение друга молодости вызвало у Монгаку сложные чувства. Он не разделял общие настроения в пользу Киёмори. Не пойдет ли его приятель по военной академии по стопам своего знаменитого предшественника Синдзэя? Возможно ли, чтобы этот
– Куда мы идем, добрый Монгаку? – спросила Ёмоги, все еще не отпуская рукав монаха. Она испуганно оглядывала полуденную толпу.
Монгаку рассмеялся:
– Все еще боишься торговца быками?
– Боюсь, что он будет преследовать меня, боюсь за свою госпожу.
– Ты предана ей так же, как мой друг Асатори экс-императору Сутоку.
– Асатори, смотритель Дворца Ручья под ивой?
– Да, ты не забыла, как раньше приходила к нему за водой?
– Меня всегда волновало, что с ним.
– Он живет недалеко отсюда, в полуразвалившейся хибаре.
– Я не знала об этом.
– В прошлом году он съездил на остров Сикоку, чтобы навестить своего господина в изгнании. Иногда я встречаю его на улицах, в местах, где он играет на флейте. Бедный парень!
– О нет! Он – добрейший из людей. Таким он был для меня и многих других.
– Сколько тебе было лет, когда ты познакомилась с ним?
– Двенадцать.
– Значит, теперь тебе шестнадцать?
– Да, шестнадцать… – ответила Ёмоги, внезапно покраснев. – Вы не собираетесь навестить его сейчас?
– Нет, я иду помолиться на могиле старушки, с которой был знаком.
– Кем была эта старушка?
– Сколько много вопросов! Эта старушка была матерью Кэса-Годзэн.
– А кто такая Кэса-Годзэн?
– Вряд ли тебе это будет интересно. Тебя еще не было на свете, когда она жила. Когда Кэса-Годзэн умерла, ее мать покончила жизнь самоубийством. А я, не заслуживающий права жить, все еще живу. Ежедневные молитвы и посещения каждый месяц ее могилы не в состоянии загладить мою вину. Я должен сеять добро, чтобы заслужить прощение. Скажи, Ёмоги, что мне делать?
– Не понимаю, добрый Монгаку, о чем вы говорите.
– Думаю, тебе и не нужно понимать. Я просто бормочу про себя. Беседуя в таком духе, мы, пожалуй, можем навестить Асатори. Правда, не знаю, дома он или нет.
Монгаку и Ёмоги продолжили путь по засоренному грязному переулку, где каждый шаг поднимал рой мух. Стаи ребятишек перегораживали им дорогу – детишки с гноящимися глазами и ранами. Каждый из них был болен той или иной болезнью. Из грязных лачуг слышались пьяные крики, истеричные возгласы ссорящихся супружеских пар.
– Это тот самый дом, – сказал Монгаку, останавливаясь возле обветшалой хижины. Ее крыша была придавлена камнями, карниз местами провисал, на стенах обвалилась штукатурка, обнажив бамбуковый остов. Вместо двери вход в хижину закрывала подвешенная соломенная циновка, под окном пробивались побеги бамбука и сорняки.
Похоже, что внутри дома кто-то был.
– Асатори, ты дома? – спросил Монгаку, отодвигая соломенную циновку и входя внутрь хижины.
У окна сидел ее хозяин, читая книгу, лежавшую на плетеной корзине. На голос он обернулся.