История, конца которой нет
Шрифт:
Восхищенный этим образом, Бастиан глядел в глаза Девочки Королевы и никак не мог наглядеться. Он уже собирался спросить, кто же этот прекрасный юный принц, как его, словно молния, пронзила догадка, что это он сам.
Это было его отражение в золотых глазах Луниты!
Трудно выразить словами, что пережил он в это мгновенье. Его охватил такой восторг, что он словно бы потерял сознание, а когда снова пришел в себя, то окончательно убедился, что он и есть тот красивый мальчик, чье отражение он увидел.
Он оглядел себя: да, все было так, как в глазах Луниты, — мягкие сапожки из красной кожи, синий расшитый серебром камзол, тюрбан, длинный сверкающий плащ, стройная фигура и — он это чувствовал — благородное лицо. Он с изумлением поглядел на свои руки.
Бастиан обернулся к Луните.
Ее не было.
Он был один в круглом шатре из светящихся зарослей.
— Лунита! — закричал он, оборачиваясь во все стороны. — Лунита!
Его окружала тишина.
Бастиан был в полной растерянности. Он сел. Что же ему теперь делать? Почему она бросила его одного? Куда идти, если он вообще сможет отсюда выйти, если не заперт здесь, как в клетке?
Пока он сидел и размышлял, пытаясь понять, почему Лунита ушла от него, не попрощавшись и ничего не объяснив, его пальцы машинально играли золотым Амулетом, который висел на цепочке у него на шее.
Он поглядел на него и не смог сдержать крика изумления.
Это был ОРИН, Блеск, Знак Власти Девочки Королевы, который делал того, кто его носит, ее полномочным представителем! Лунита передала ему власть над всем, что есть в Фантазии, над всеми ее созданиями. И пока на нем этот Знак, она все равно что с ним!
Бастиан долго смотрел на двух змей, одну светлую, а другую темную, вцепившихся друг другу в хвост и образовавших круг. Потом перевернул медальон и, к своему удивлению, нашел на его оборотной стороне надпись из трех коротких слов, начертанных витиеватыми буквами:
ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ
Об этом в «Бесконечной Истории» еще никогда не было речи. Может, Атрейо просто не заметил надписи? Но теперь это было неважно. Важно только одно: слова эти разрешали, нет, не просто разрешали, а требовали, чтобы Бастиан делал все, что захочет.
Он подошел к переливающейся всеми цветами стене из светящихся растений, чтобы посмотреть, сумеет ли он сквозь нее пройти, и тут же, к своей радости, убедился, что заросли эти, словно занавес, легко отодвинуть рукой. Он вышел из круглого шатра.
Неслышный, но первозданно-мощный рост ночных растений все это время не прекращался ни на мгновение, и Перелин превратился в такой лес, какого до Бастиана не довелось еще видеть ни одному человеку на свете.
Большие стволы и по высоте, и в обхват были не меньше колокольни, и они все продолжали расти. Кое-где эти массивные колонны, излучающие матовое сияние, стояли так близко друг к другу, что невозможно было между ними пробраться. И по-прежнему искрящимся дождем падали и падали семена.
Сперва Бастиан бродил под куполом света, вознесшимся над этим лесом, стараясь не наступать на сверкающие ростки, но вскоре убедился, что это невозможно: не было ни кусочка земли шириной в ступню, где бы что-нибудь не всходило. И тогда он беззаботно двинулся дальше, проходя там, где гигантские стволы не преграждали ему путь.
Бастиан наслаждался своей красотой, и его ничуть не огорчало, что рядом нет никого, кто бы им восхищался. Он был даже доволен, что ни с кем не надо делить эту радость. Восхищение тех, кто раньше над ним смеялся, не имело теперь в его глазах никакой цены. Он думал о них чуть ли не с сочувствием.
В этом лесу, где не сменялись времена года, не чередовались дни и ночи, время имело совсем другой смысл — не тот, который до сих пор был знаком Бастиану. Поэтому он не мог бы сказать, долго ли он так гулял. Но постепенно его радость от сознания своей красоты приобрела другой характер: он не стал менее счастлив, но теперь это казалось ему чем-то само собой разумеющимся. Словно так было всегда.
Это имело свою причину, но Бастиану суждено было узнать ее гораздо позже, а сейчас он о ней и не подозревал. Получив в дар красоту, он постепенно забывал, что прежде был кривоногим и толстым.
Но даже если бы он и помнил об этом, вряд ли ему захотелось бы предаваться подобным воспоминаниям. Впрочем, это забвение прошлого происходило совершенно незаметно. Наконец память о том, каким он был прежде, окончательно стерлась, сменившись уверенностью, что он всегда был таким, как сейчас. И потому он перестал желать быть красивым — зачем желать того, что и так есть.
Теперь в нем снова проснулась неудовлетворенность и возникло новое желание. Быть только красивым — это, собственно говоря, мало что значит. Он захотел быть сильным, сильнее всех. Самым сильным на свете!
Он бродил по Ночному Лесу Перелину, все углубляясь в его дебри, пока не почувствовал голод. Сорвав несколько светящихся фруктов странной, причудливой формы, он стал осторожно пробовать, съедобны ли они. И тут же с радостью обнаружил, что они не только съедобны, но и на редкость вкусны — одни слегка терпковатые, другие сладкие, третьи с горчинкой, но все возбуждают аппетит. Поедая на ходу эти фрукты, он чувствовал, как по всему его телу разливается чудесная сила.
Мерцающий подлесок стал тем временем таким густым, что Бастиан с трудом продирался сквозь заросли, пока не остановился перед непроницаемой стеной. С деревьев спускались лианы и какие-то воздушные корни, переплетаясь с кустарником и другими низкорослыми растениями, — получились непроходимые джунгли. Бастиан попробовал пробить себе дорогу ребром ладони и убедился, что рассекает чащобу рукой, будто ножом-мачете. Однако прорубленный проход тут же снова за ним зарастал, словно его и не было. Бастиан пошел дальше, но ему преградила путь стена толстенных деревьев — стволы их были вплотную прижаты друг к другу.
Бастиан протянул руки — и… раздвинул два огромных ствола! Но как только он проскользнул в образовавшуюся щель, деревья тут же снова бесшумно сомкнулись.
У Бастиана вырвался ликующий крик!
Он был хозяином этого первобытного леса!
Забавы ради он стал пробивать себе дорогу в джунглях. Он шел напролом, будто слон, услышавший Великий Зов, и при этом не выбивался из сил, не останавливался, чтобы перевести дух, у него не кололо в боку, сердце не колотилось, он даже не вспотел.