История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины
Шрифт:
И как ни странно, жертвой этих молодцов оказывался и А. Е. Архипов: нехитрые их «граффити» неизменно появлялись и на мемориальной доске художнику, установленной на доме № 4, где он и жил-то всего два года — в 1899–1900. А причиной столь ревностного отношения ночных моралистов к творчеству Архипова стало его имя-отчество: они, очевидно, были убеждены, что Абрам Ефимович, пусть даже и Архипов, не евреем быть не может. Но он как раз отнюдь не был евреем. Архипов происходил из старообрядческой семьи. А старообрядцы имели обыкновение иногда называться ветхозаветными именами. Например, среди Морозовых — самой известной московской старообрядческой фамилии — встречались такие имена-отчества: Абрам Саввич, Абрам Абрамович, Давид Абрамович. В 1990-е годы улице Архипова было возвращено прежнее ее название — Спасоглинищевский.
В наше время фамилия — Ф. П. Решетников —
Если бы Решетников умер раньше — в брежневские, предположим, времена, — может быть, он удостоился бы места не на самой глухой ваганьковской окраине рядом с легендарным «человеком с ружьем» — Борисом Михайловичем Тениным (1905–1990), а на Новодевичьем, или, по крайней мере, имел бы могилу, оформленную в соответствии со статусом народного художника СССР и академика АХ. Но ему выпало умереть в разгар т. н. перестройки, когда тираноборчество с давным-давно умершим тираном сделалось приоритетным да и, кажется, единственным вопросом государственного строительства. И, конечно, эти, как их тогда называли, перестроечные прорабы ни в коем случае не могли похоронить с почестями художника, когда-то изобразившего «во славе» главный объект реализации их мародерских инстинктов.
Могила Решетникова представляет собой сейчас в высшей степени печальное зрелище: на ней нет ни памятника, ни ограды, но лишь скромнейшая мраморная плитка с именем погребенного. Еще недавно над этой плиткой крепилась более скромная табличка, свидетельствующая о захоронении в этой же могиле жены Решетникова — художницы Лидии Исааковны Бродской (1912–1991). Но где-то в начале 2000-х табличку кто-то разбил — осколки едва держались в металлическом обрамлении. Ваганьковские работники рассказали нам, что это следы случившегося как-то на кладбище погрома: однажды ночью здесь самовыражались некие идейные ненавистники мест погребения. Они разбили или повалили много надгробий, еще больше разрисовали некими символами своего вероучения. Когда же мы в конце 2008-го снова навестили могилу четы Решетниковых, от таблички Л. И. Бродской не осталось уже и следа. Будто художница не похоронена здесь. Так пропадают в Москве знаменитые могилы…
Есть тут и камни богатых; но что-то вокруг них не людно! — рассказывает Дмитриев о Ваганькове XIX века. Очень похожее отношение к «богатым камням» и нынче. Речь не идет, конечно, о надгробиях известным людям: к могилам артистов или спортсменов, а их на Ваганькове похоронено не меньше, чем писателей и художников, любопытные приходят во множестве; на такие могилы ловкие предприниматели в последние годы стали возить автобусами экскурсии от трех вокзалов. Но на кладбище относительно недавно стали появляться целые мемориалы каким-то безвестным личностям. Если не принимать во внимание междоусобное соперничество этих надгробий вычурностью архитектурных решений, то, в сущности, все они очень стандартные. Они все иллюстрируют единственную идею — свидетельствуют об имущественном цензе покойного и его родни. Как правило, такой мемориал включает ростовой портрет на граните двадцати — тридцатилетнего молодца величиной не менее натуральной с неизменной дилетантской эпитафией, а также каменный отполированный стол и каменную же скамейку при нем. И что удивительно! — такие ансамбли почти никогда не устраиваются в глубине участка: для них как-то находятся места по краям главных дорожек. Особенно любопытно понаблюдать, какие эмоции они вызывают у живых гуляющих лиц. Если на них кто-то и обратит внимание, то лишь мимоходом, — и скорее прочь. А иной раз кто-нибудь и усмехнется, глядя на это добро. Во всяком случае, сочувственного, сострадательного взгляда их обычно никто не удостаивает.
Самый популярный нынешний экскурсионный маршрут на Ваганькове — новые захоронения вокруг колумбария. Там в последние лет десять хоронят самых известных российских деятелей культуры и спорта. Причем интересно заметить: на этих помпезных надгробиях почти всегда отсутствует отчество покойного. Одно имя с фамилией — и будет с него.
Массовое отсутствие отчеств на могилах творческих работников, казалось бы, легко объясняется: имя и фамилия художника — это его своеобразный бренд, как сейчас говорят. По отчеству этого работника, как правило, никто и не знает. У миллионов на слуху лишь его имя с фамилией. И этот «бренд» естественным образом с обложек книг, из титров, с афиш перекочевывает на надгробие. Если на камне написать «Григорий Израилевич Горин», то, пожалуй, не все еще и догадаются, кто это такой, — что за Израилевич? А так все-таки кто-нибудь да вспомнит.
Но вряд ли эта недавняя «безотеческая» традиция объясняется таким образом. Что же, выходит, у прежних творческих работников их имя не было «брендом»? Было, точно так же как теперь. Но тем не менее у них на камнях обычно выбито и отчество. Дело, скорее всего, в другом: в наше время отчество как-то вышло из моды. Оно теперь у многих почитается «неевропейским», «нецивилизованным» анахронизмом. Часто даже при непосредственном обращении к человеку, а уже, когда говорят о нем в третьем лице, непременно, отчество опускается. Возможно, когда-нибудь будут в очередной раз менять паспорта, и тогда кто-нибудь придумает еще исключить и графу «отчество», так же как теперь исключили «национальность». В западных демократических странах нет никаких отчеств, следовательно, и нам надо держаться тех же традиций. А там можно и на латиницу перейти.
Вокруг колумбария лежат многие любимцы публики. Отчества в списке отсутствуют в соответствии с оригинальной надписью, выбитой на камне. Там похоронены: Юрий Богатырев (1947–1989), Марк Лисянский (1913–1993), Владимир Ивашов (1939–1995), Старостин Николай Петрович (1902–1996), Лев Ошанин (1912–1996), Юрий Левитанский (1922–1996), Дмитрий Покровский (1944–1996), Владимир Мигуля (1945–1996), Булат Окуджава (1924–1997), Юматов Григорий Александрович (1926–1997), Евгений Майоров (1938–1997), Гелена Великанова (1923–1998), Станислав Алексеевич Жук (1935–1998), Владимир Самойлов (1924–1999), Игорь Нетто (1930–1999), Петр Глебов (1915–2000), Анатолий Ромашин (1931–2000; на его надгробии надпись — русский актер), Эмиль Владимирович Лотяну (1936–2000), Алла Балтер (ум. в 2000), Георгий Вицин (1917–2001), Глузский Михаил Андреевич (1918–2001), Григорий Чухрай (1921–2001), Станислав Ростоцкий (1922–2001), Светланов Евгений Федорович (1928–2002), Владимир Николаевич Плучек (1909–2002), Григорий Горин (1940–2000), Виталий Соломин (1941–2002), Андрей Ростоцкий (1957–2002), Владимир Осипович Богомолов (1924–2003), Казакова Римма Федоровна (1932–2008).
Можно еще понять отношение к отчеству людей нерусских, а таковых в списке немало, хотя и среди них есть такие, чьи родственники все-таки отдают дань традициям той страны, в которой они живут, но «русские актеры» без отчеств! — это что-то уже за пределами понимания.
К слову сказать, Ваганьково — это самое «актерское» кладбище в столице. Существует даже такая шутка: где в Москве лучшая труппа? — на Ваганькове.
Кладбища и самая смерть вообще всегда удивительным образом были предметом шуточного словотворчества. Примеры этому можно найти еще в Античности и Средневековье. Но что далеко ходить! Вспомним почти современника — Николая Алексеевича Заболоцкого (1903–1958). Тем более его стихотворение «Счастливец» имеет самое непосредственное отношение к нашему очерку:
Есть за Пресней Ваганьково кладбище,
Есть на кладбище маленький скит,
Там жена моя, жирная бабища,
За могильной решеткою спит.
Целый день я сижу в канцелярии,
По ночам не тушу я огня,
И не встретишь на всем полушарии
Человека счастливей меня!
Там же у ваганьковского колумбария в начале 1990-х появился мемориал, который работники кладбища между собой называют «Три партизана». Там похоронены жертвы давки на каком-то митинге, что в ту пору без счета собирались в Москве. Похороны этих трех несчастных тоже, по сути, были устроены в виде митинга. Организаторам похорон — они тогда назывались демократами, — требовалось во чтобы то ни стало превратить их в собственную пиар-акцию, как теперь говорят.