История немецкого литературного языка IX-XV вв.
Шрифт:
Хацкель рассмеялся:
— Что я слышу? Ты уже говоришь так, как наш Билецкий, бывало, говорил…
— А что, разве плохо он говорил?
— Нет, я не говорю, что плохо. Наоборот.
— То-то же! Совесть надо иметь и думать не только о своем брюхе и о своем кармане…
— Ладно, не морочь мне голову!
— Плохо ты кончишь, если дурь из головы не выбросишь!
— Не каркай! И давай говорить о более веселых делах…
Они ходили по огромным пустынным комнатам, стуча коваными сапогами, и эхо их шагов отдавалось по всему
Новые хозяева осмотрели кухню, но, как назло, ничего съестного там не обнаружили.
— Паршивое дело, Хацкель, — вздохнул разочарованный кровельщик. — Вот тебе и богатство! Ковры, люстры, бархат, а жрать нечего… На этом золоте можно с голоду помереть, как когда-то сыграл в ящик один из Ротшильдов…
Хацкель бросил на него удивленный взгляд:
— Как же мог такой богач, как Ротшильд, с голоду подохнуть?
— А очень просто. Был у Ротшильда в конторе огромный сейф, где хранилось все его золото и бриллианты. Зашел он как-то в сейф полюбоваться на свое добро и… захлопнул за собою дверь… Стучал, стучал — никто не приходит. Ночь пролежал на своем золоте, день пролежал, а был праздник, и никто в контору не явился. Так он и подох с голоду…
Немного помолчав, Шмая продолжал:
— Да, кусок черствого хлеба иногда дороже всякого золота. Пожрать бы сейчас чего-нибудь… Мы ведь сегодня еще ничего не ели… А перед сном не мешало бы поесть. Мой отец, вечная ему память, бывало, говорил, что когда ложишься спать на голодный желудок, душа всю ночь вокруг горшков шатается…
— А мы с тобой по свету шатаемся, и все без толку…
— Это мы еще посмотрим — без толку или с толком. А куда наша соседка девалась?
— Верно, услыхала, что сюда пришел разбойник, и удрала…
Но Хацкель не успел договорить, как скрипнула боковая дверь и в комнату вошла старушка, неся в руках калач и кусок сала.
— Может, поедите, хлопцы? — сказала она. — Вы ж, наверно, голодны. Это я с собой принесла… Ешьте на здоровье, если не брезгуете.
Оба просияли.
— Вот спасибо вам, мамаша! Выручили нас, дай вам бог здоровья! — обрадовался Шмая, усаживаясь за широкий дубовый стол. — А мы как раз и думали, чего б это поесть…
— Жаль, картошки нет. Я бы вам супу сварила… Ну, угощайтесь, чем бог послал.
За столом все трое сидели, как старые друзья, ели, разговаривали. Шмае старушка особенно понравилась, так как любила слушать да и сама не переставала рассказывать о своих детях и о старике, который остался в Лужанах.
Перекусив, новоселы стянули с отекших ног сапоги, улеглись на мягких кроватях, с головой накрывшись перинами, и через минуту в квартире стоял такой храп, будто здесь ночевал целый полк солдат.
Поздно ночью их разбудил сильный стук в дверь. Пришел вестовой от Гната Рыбалко и передал, чтобы они немедленно шли патрулировать. Надо было сменить товарищей.
Шмая сладко зевнул, но мигом вскочил с постели, наскоро натянул сапоги и стал торопить Хацкеля:
— Вставай скорее, нас ждут! Нужно сменить караул!
— Ах, погибель… спать не дают! — прохрипел в подушку балагула. — Ты, если тебе надо, иди. А я, хоть стреляй, не вылезу отсюда. Не нужны мне твои караулы! Не за этим я сюда пришел…
Шмая с минутку постоял, потом взял свою винтовку, сделал несколько шагов по комнате, еще раз взглянул на Хацкеля и, с трудом сдерживая раздражение, вышел, хлопнув дверью.
Посланцу Рыбалко он сказал:
— Я один пойду на пост… Мой товарищ захворал… Обойдемся как-нибудь сегодня без него…
Город спал тревожным сном. По пустынным тротуарам гремели солдатские шаги. Издалека доносился Глухой грохот пушек.
Шмая прислушался. Да, видно, врага отогнали уже далеко. Вчера этот грохот был слышен отчетливее и казался более грозным…
Глава четырнадцатая
НЕТ ПОКОЯ НА ЗЕМЛЕ
Рано утром, когда заводские сирены настойчиво будят городские улицы, Шмая-разбойник со своим приятелем отправляются на работу.
Далеко позади остались тяжелые и тревожные дни и ночи, когда они вместе с рабочими-боевиками и красноармейскими патрулями охраняли город. Позади остались ночные облавы и жаркие схватки с мелкими бандами и шайками грабителей.
Эти дни Шмая-разбойник запомнил навсегда. За участие в одной из таких облав он чуть не поплатился жизнью. Его крепко ранило, и товарищи отправили его в госпиталь. Немало времени прошло, пока врачи поставили его на ноги. Выписался, пришел к Гнату Рыбалко, к новым друзьям, которые сразу же повели его на свой завод.
Впервые в жизни наш кровельщик попал на такой большой завод. Он прошелся по огромным цехам, осмотрел пробитые пулями и осколками стены, крыши. Казалось, будто страшный ураган пронесся здесь.
Истосковавшийся по работе, наш кровельщик просто ожил. Он начал с того, что обшарил все уголки огромного заводского двора и разыскал старые листы железа, обрывки жести. Надо было хоть кое-как залатать крыши цехов.
Когда Шмая позвал Хацкеля с собой, тот встретил это приглашение без особого восторга:
— На кой черт я полезу с тобой на крышу? Ни я, ни отец, ни дед мой не были кровельщиками. Эх, был бы ты, Шмая, не таким упрямым, все бы у нас пошло иначе, жили бы себе, как цари! Об осьмушке черствого хлеба не думали б… А так, видать, придется тебе до конца дней твоих лазить по дырявым крышам…
Но все же окончательно рассориться со Шмаей Хацкель не решался. На земле было еще неспокойно. Белые полчища и банды не давали людям покоя. Тревожные слухи приходили отовсюду. Неизвестно, как еще все обернется, а иметь рядом такого человека, как Шмая-разбойник, вовсе не плохо…