История Нерилки
Шрифт:
— Зачем вы собрали народ? Разве никто не слышал предупреждения Капайма? Вы сошли с ума! В Руате люди мрут, как мухи!
— Но тогда почему же ты появился здесь, мой господин? — возымел нахальство спросить мой глупый брат Кампен.
— Что? Что ты сказал? — Отец навис над ним, словно огнедышащий дракон. Не понимаю, как Кампен не превратился в горстку золы.
— Но… но… Ведь мастер Капайм объявил карантин…
Отец вскинул голову и, простирая руки ладонями вниз, словно хотел оттолкнуть нас всех подальше, прорычал:
— С этой секунды я в карантине — как и вы все! Я затворяюсь у себя, и ни один из вас, — его палец поочередно ткнул в каждого, — близко не подойдет
— В любом случае я не стану подвергать опасности мою семью! — ответ прозвучал с таким высокомерным благородством, что я чуть не рассмеялась.
Ни одна из девочек не осмелилась спросить о матери и старших сестрах.
— Все сообщения записывайте и кладите мне перед дверью, — продолжал распоряжаться отец. — Почту будете оставлять в коридоре. Пока все! Резким жестом он велел нам очистить дорогу и вошел в зал, направляясь к внутренней лестнице. Когда вверху затих сердитый топот его башмаков, мы начали нерешительно переглядываться.
— Что с матерью? — спросил Мостар; его глаза тревожно блеснули.
— Действительно, что же с матерью? — повторила я. — Однако не будем торчать здесь, устраивая спектакль для слуг, — я кивнула головой в сторону дороги, где начали собираться маленькие кучки работников, привлеченных визитом дракона и нашим последующим совещанием на ступенях холда.
В едином порыве мы ринулись в зал. Я заметила, что не только мои глаза скользнули к плотно притворенной двери, что вела в покои отца.
— Мать знала бы, как защитить нас от заразы, — произнес Галлен; рот его страдальчески кривился.
— Я тоже знаю это, она обучила меня.
Мое короткое замечание как будто успокоило их. А я… думаю, я уже почувствовала тогда, что мать не вернется. Я отвечала за здоровье семьи, за то, что мы не ударимся в панику и не покажем свой страх людям.
— Мы — выносливое племя, Галлен, — мой голос оставался спокойным и ровным. — Ты сам знаешь это. Вспомни, ты не болел ни разу в жизни.
— Болел… Сыпным тифом!
— Ну, это никого не миновало, — насмешливо заметил Мостра; остальные тоже начали приходить в себя.
— Он не должен был нарушать карантин. — Тескин кивнул в сторону отцовской двери. — Нехороший пример для людей! Почему Алессан не задержал его в Руате?
Я тоже хотела бы знать это. Однако отец обладал таким напором, что даже люди старше его возрастом предпочитали ему не противоречить. Мне не хотелось думать, что Алессан проявил слабость, даже уступая желаниям гостя из вполне понятой вежливости. Все же карантин есть карантин!
Этой ночью я провалилась в беспокойную полудрему, и слишком возбужденная, чтобы глубоко заснуть, встала очень рано. Никто еще не поднялся — ни слуги, ни мои домашние, — и записка, лежавшая перед дверью отца, оставалась нетронутой. Я подняла и прочитала ее. 0, вполне понятно, что он просил оставить у порога запасы еды, вина, и каких-нибудь жаропонижающих лекарств; но он также строго приказал Кампену забрать в холд Анеллу и «ее семью», как он выразился. Как же он мог покинуть мою мать и сестер в зараженном Руате, а потом требовать от своего старшего сына и наследника, чтобы тот позаботился о безопасности его любовницы? И двух детей, прижитых от нее.
В действительности, тут не было ничего скандального. Мать просто не обращала внимания на такие вещи; она привыкла за долгие Обороты. Как-то мне довелось подслушать пару фраз из
Но Анелла не нравилась мне. Глупая, с вечной приторной улыбкой на губах, прилипчивая, как колючка. Если бы ею не заинтересовался отец, она была бы не менее счастлива в объятиях Мостара; полагаю, она даже мечтала стать его леди. Долгое время я боролась со странным желанием сообщить ей, что у Мостара несколько иные идеалы — хотя младший сын Анеллы вполне мог оказаться произведением моего брата.
Упрекнув себя за столь недостойные мысли, я отрезала ножом часть записки, предназначенную Кампену, и сунула ему под дверь. Что ж, по крайней мере мальчик Анеллы обладал всеми фамильными чертами нашего рода.
Я спустилась в кухню, предусмотрительно позванивая висевшими на поясе ключами. Повар, его помощники и служанки, потягиваясь и протирая глаза, вылезали из-под своих покрывал. Они встретили меня робкими опасливыми улыбками; я улыбнулась в ответ и перечислила, что следует положить на поднос с завтраком для лорда Толокампа.
Кампен поджидал меня в зале, изрядно огорошенный своей частью отцовских распоряжений.
— Что же мне делать с этим, Рилл? — он потряс клочком пергамента. Я не могу привести ее в холд при свете дня. Это неприлично!
— Воспользуйся входом около ям для огненного камня. Обычно там никого нет.
— Все равно, мне это не нравится… Очень не нравится!
— Нравится, не нравится… Какое это имеет значение, Кампен?
Стараясь избежать его ворчливых смущенных вопросов, я напустила озабоченный вид и отправилась взглянуть на Детскую; ее покои занимали часть этого этажа. Здесь, по крайней мере, был островок безмятежного спокойствия — если не считать писка дюжины младенцев и возни детишек постарше. Девочки занимались вышиванием под присмотром тетушки Лусии и ее помощниц. Из-за царившего тут гвалта тетушка не слышала сигналов барабана, и потому оставалась в счастливом неведении. Детская имела собственную небольшую кухню, так что эту часть холда можно было изолировать полностью, если Форт станет очередной жертвой эпидемии. Я решила прислать сюда побольше продуктов и лекарств. Следующей на очереди была прачечная и кладовая с запасами тканей. Я напомнила тетушке, заведовавшей всем этим хозяйством, что сегодня превосходный день для стирки — солнечный и не слишком холодный. Она была доброй женщиной, но слишком медлительной, и часто откладывала дела, считая, что ее прачки и так трудятся очень много. Я знала, что мать не раз корила ее за это. Мне не хотелось думать, что я присваиваю права матери — пусть даже временно — но чистая льняная ткань могла понадобиться нам в больших количествах.
В ткацкой мастерской все было в порядке. Ткачихи прилежно согнулись над своими станками, челноки летали без устали. На одном из станков только что закрепили огромный плотный рулон пряжи — гордость моей матери. Она сама была превосходной мастерицей. Тетушка Сира, следившая за работой, кивнула мне головой с отличавшим ее холодным достоинством. Хотя негромкий рокот станков не мог заглушить барабанную дробь, она не промолвила ни слова о событиях, происходивших в мире.
Я позавтракала в маленькой клетушке на первом подземном уровне — рабочей комнатке матери, — как и она, благодарная судьбе за эту возможность уединения. Барабаны продолжали грохотать, подтверждая прием очередных сообщений, затем передавали ужасные новости дальше. Снова и снова я слышала раскатистый грохот, и тяжесть, давившая на сердце, становилась все сильнее. Из Керуна пришли четыре послания;