История нравов России
Шрифт:
«Сидят на спинках стульев, на столах, на коленях, — пишет Ю. Ангаров. — Целуются, обнимаются, давят женщинам грудь; те кричат, взвизгивают. Брань несется со всех концов: ругаются едко, отборно и зло.
Скандалы назревают каждую минуту. То проститутка вцепилась в другую: происходит потасовка на почве конкуренции из–за гостя. То «погибшее, но милое созданье» встретило своего клиента, который посетил ее «на пушку», т. е. ничего не уплатив. Теперь она настоятельно требует долг, грозя серной кислотой.
То «жертва общественного темперамента» в порыве раскаяния, в момент экстаза, в пьяном угаре стала сентиментальничать, изливать посетителям свою горькую долю, все свои жгучие обиды, всю свою безрадостную жизнь. Слезы текут по ее изможденному лицу, лижут белила и румяна и капают в стакан с пивом. «Стешка, не ной», — говаривает ее подруга. Та заливается еще сильнее.
А вот «пассажир» из арапов отказывается платить за угощение «этой дамы».
Женщин, наверно, до 200–300, мужчин в несколько раз больше. Надо всем царит одно огненное слово — «культ тела». Ему поклоняются, в его чудодейственную силу веруют, им пламенеют, его жаждут… Все здесь заражены венерическими болезнями; здоровый человек редкость. Это никого не изумляет и не возмущает. Наоборот, это создает привилегированное положение: болел, мол, — это модно и в этой среде звучит гордо… Какой–то пьяный в цилиндре разбросал по столу и на полу массу серебряных монет. Проститутки с жаром набросились на деньги и подбирают их. Происходит ссора, потасовка… Публика прибывает бесконечной вереницей. Пьянство и разврат! В позах, движениях не стесняются. Та положила ноги на плечи кавалеру, эта распустила волосы. Тут господин расстегнул жилет, там сидит пара, прижавшись друг к другу, и целуются… Надо всем царит всевластный разврат. Думают и говорят только о наслаждениях. Верят и ценят только их. Смеются над ученостью, разумом, светом. Все попирают, все изводят на ступень полового удовлетворения» (321, 125–127). В конце царствования династии Романовых «веселящиеся верхи» столицы в своем разврате, в погоне за наслаждениями опускаются на социальное дно и ярко демонстрируют рабскую половую этику с ее системой двойной морали. Подобного рода разложение нравов характерно для прогнивших режимов, каковым оказался и государственный строй нашего отечества в начале XX столетия.
Жестокие нравы, порожденные крепостным строем, не могли не отразиться и на представителях дна общества. Выше уже отмечалось, что в эпоху «дворцовых переворотов» жестокий гнет порождал разбойников, занимавшихся грабежами и издевательством над людьми, что во главе некоторых разбойничьих шаек находились «тайные» вожди из лиц высшего света. Майор Данилов рассказывает, что в его время (это время императрицы Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны) был казнен на площади разбойник князь Лихутьев: «голова его взогнута была на кол» (220, 152). Тогда в самом Петербурге сильно распространены были разбои и грабеж; так, в лежащих вокруг Фонтанки лесах скрывались разбойники, которые нападали на прохожих и проезжих. Поэтому полиция обязала владельцев дач на Фонтанке вырубить эти леса, «дабы ворам пристанища не было»; аналогичное распоряжение о вырубке лесов было отдано владельцам дач и домов по Нарвской дороге на тридцать саженей в каждую сторону, «дабы впредь невозможно было разбойникам внезапно чинить нападения» (220, 154). Грабили и на «Невском прошпекте», в связи с чем были восстановлены военные пикеты для прекращения этих «зол».
На Выборгской стороне, около церкви Сампсония, в казачьей слободе, которая насчитывала всего 22 двора, существовал притон. Правительство отдало распоряжение перенести эту слободу в другое место; в Петербурге случались и грабительства кощунственного характера — это «гробокопательство». Когда в одной из кирх на ночь оставили тело умершего знатного иностранца, то воры забрались в нее, вытащили тело из гроба и ограбили. Благодаря предпринятым мерам воров нашли и казнили. Несмотря на жестокие меры борьбы с преступностью — разбойников сажали живых на кол, вешали и подвергали различным страшным карам — разбои не прекращались. Необходимо отметить, что значительное усиление преступности в России связано с царствованием Петра Великого. Ведь он стремился реформировать страну путем ее европеизации и вместе с тем превратить ее в великую военную державу, однако для этого им применялись жестокие самодержавные методы. В судопроизводстве не было никаких послаблений, к тому же царь зачастую сам принимал участие в массовых казнях, сам рубил головы осужденным. Морально–психологическая атмосфера нарождающейся империи была пронизана доносительством в Тайную канцелярию, ведавшеую государственными тайнами и политическими преступлениями. Яркой фигурой этого времени служит такая наиболее выдающаяся фигура в преступном мире, как широко известный Иван Осипов (по прозвищу Ванька — Каин). Он сызмальства посвятил свою жизнь воровству; и начал с того, что обокрал своего барина и сбежал от него в Москву. Здесь он вошел в местный воровской мир после соответствующей церемонии под Каменным
Затем Ванька — Каин перебежал из воровского мира в полицию, где под его началом находился вооруженный отряд. Прекрасное знание преступного мира Москвы позволило ему в первую же ночь своей службы схватить тридцать два преступника. «Официально он был доносчиком и не получал за это платы, поэтому, — отмечают М. Дикоелиус и А. Константинов, — вскоре начал вымогать деньги у своих бывших соучастников по преступлениям, а кроме того угрожать купцам поджогами. Таким образом, Осипов — Каин стал одним из первых предшественников современных вымогателей и бандитов» (78а, 44). Следует заметить, что с эпохи Ваньки — Каина увеличивается число преступников, которые переходят от нападений и грабежей к взломам и другим менее жестоким методам совершения преступлений.
В XVIII веке пойманных разбойников, грабителей и воров довольно часто подвергали публично телесным наказаниям; такого рода экзекуции совершались на Конной площади в Петербурге. Обыкновенно преступника везли на позорной колеснице рано утром; он был одет в черное платье и черную шапку, на груди у него висела черная деревянная доска, на которой крупными белыми буквами начертаны сведения о совершенном преступлении. Преступник сидел на скамейке спиною к лошадям, его руки и ноги были привязаны к скамейке сыромятными ремнями. Позорную колесницу сопровождали солдаты с барабанщиком, выбивавшим глухую дробь. За ней в отдельном фургоне ехал под конвоем солдат палач, облаченный в красную рубашку.
Когда позорная колесница прибывала на место казни, тогда преступника приводили на. эшафот; к нему подходил священник, утешал его и давал целовать крест, а уж потом чиновник зачитывал приговор. Тюремные сторожа привязывали осужденного к позорному столбу; затем снимали с него верхнее платье и передавали его в руки палачей. Они обнажали преступника по пояс, клали его на кобылу, прикрепляли руки и ноги к ней сыромятными ремнями и после команды наносили удары плетью с определенной регулярностью. По окончании казни виновного отвязывали, на лицо наносили клеймо, одевали и вместе с фельдшером отвозили в тюремную больницу. Если осужденного должны были отправить на каторгу, то палач вырывал у него специальными клещами ноздри; ворам ставили на щеках и лбу знак «вор» и потом затирали порохом. В 1801 году император Александр I отменил и пытку, и знаки; в указе было сказано: «Самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, должно быть изглажено навсегда из памяти народной» (220, 351).
И тем не менее нравы русского общества остаются жестокими, а число грабителей, воров и нищих не уменьшается, а растет, что связано с усилившимся расслоением общества, с увеличивающейся пропастью между богатыми и бедными. Аристократически–купеческие Петербург и Москва — это очаги пороков различного рода, где столичное и провинциальное дворянство и богатеи всех сортов проматывали свои состояния, погрязши в пьянстве и распутстве. Роскошь, порождающая страсть к развлечениям, мотовству, пьяному разгулу, разврату, и неотделимая от нее праздность вызывает по закону «низшие подражают высшим» соответствующие порочные нравы среди представителей социального дна. В этом смысле верно замечание А. де Кюстина: «Больше всего меня возмущает то, что в России самое утонченное изящество уживается рядом с самым отвратительным варварством. Если бы в жизни светского общества было меньше роскоши и неги, положение простого народа внушало бы мне меньше жалости. Богатые здесь — не сограждане бедных» (144, 181). В этом замечании нет ничего удивительного, ибо оно фиксирует жестокие нравы крепостничества и дикого капитализма.
Именно порождением социальных условий российской действительности являются «язвы» типа Хитрова рынка (или Хитровки), о котором В. Гиляровский писал: «Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, самым туманным местом в Москве» (62, 16). Возникла Хитровка в первой половине прошлого века и десятки лет наводила ужас на всех москвичей и приезжающих в древнюю столицу: В трущобах Хитровки было полно нищих, бродяг, проституток, кокаинистов, «огольцов» (кавалеров–подростков девочек трущоб), шулеров, воров и пр. Воры делились по категориям, образуя своего рода иерархию на социальном дне. На нижней лестнице этой «иерархии» находились «огольцы», которые, придя на базары, толпой набрасывались на торговок и исчезали врассыпную, прихватив товар. Ступенью выше находились «поездошники» — они выхватывали на проездах бульваров, в глухих переулках и на темных вокзальных площадях из верха пролетки чемоданы. За ними следовали «фортачи», ловкие ч гибкие ребята, которые лазали в форточку, и «ширмачи», бесшумно лазившие по карманам; толкались также и «портяночники», срывавшие шапку с прохожего или отнимающие у своего же хитрована–нищего суму с куском хлеба (62, 29).