История нравов. Галантный век
Шрифт:
Не во всей Германии, конечно, царили одинаковые условия, напротив, между отдельными странами и династиями существовали резкие противоположности. Это различие обусловливалось теми же причинами, которые вознесли Францию над другими странами и поставили последние в зависимость от нее. Возьмем хотя бы Саксонию и Пруссию.
Саксония представляла по отношению к остальной Германии, и в частности к Пруссии, то же, что Франция по отношению к Германии. Богатство серебряных рудников сделало Саксонию уже в конце Средних веков наиболее цветущим и влиятельным государством в Германии. Горные богатства Саксонии позволяли династии Веттин давать Германии императоров, так как на ее деньги покупались голоса курфюрстов. Германия управлялась собственно Саксонией. Поэтому здесь уже в XVI веке существовала развитая абсолютистская культура, и здесь мы находим вместе с тем и первого немецкого светского художника, Лукаса Кранаха-младшего. Так «светски», как изображал младший Кранах женское
Напротив, большинство остальных немецких столиц, и прежде всего Берлин, были только искусственными паразитическими образованиями, призванными служить пышным фоном для княжеского абсолютизма. А паразит знает только заимствованный блеск. В Берлине XVIII века все великое бывало лишь, так сказать, на гастролях, а не на постоянном ангажементе. Приговор, произнесенный леди Монтегю, объездившей в начале XVIII века Германию, над столицами вроде Берлина, правда, грубоват, зато тем точнее: «Они похожи на нарумяненных и причесанных проституток, которые носят ленты в волосах, серебряные пряжки на башмаках и – дырявые нижние юбки».
И то же самое можно было бы сказать о немецких университетах. Ни один немецкий университет не представлял тогда столь жалкого явления и не находился в таком плачевном состоянии, как прусский университет Галле. Прочтите воспоминания магистра Лаукхарта, и вас охватит отвращение. Никогда в Германии народное образование не стояло на такой низкой ступени развития, как при Фридрихе II. Часто говорят в оправдание: «Сухой песок Бранденбургской марки [16] был бесплоден». Это просто трусливая отговорка в устах людей, не желающих нащупать истинную причину зла. Нет, прусский милитаризм, поддерживавший исключительно династические интересы Гогенцоллернов, послуживший к тому же лишь в очень незначительной степени причиной нынешнего величия Германии, поглощал здесь вдвое больше средств, чем в других странах разврат и роскошь государей. Вот единственная и истинная причина этого явления. Вот почему прусская культура была даже и в XIX веке такой бедной, вот почему поведение всех отличалось такой грубостью и неотесанностью, а высшим шиком считалась поддельная элегантность кокотки.
16
Бранденбургская марка (маркграфство) образовалась в 1157 году как пограничное княжество Римской империи, затем была преобразована в провинцию.
Остается еще рассмотреть Англию.
В силу своей совершенно исключительной исторической ситуации Англия, третья первоклассная европейская держава, пережила только короткий период абсолютизма, а именно те три десятилетия после Великой английской революции, которые известны под названием Реставрации и нашли своего представителя на троне в лице Карла II. Этот период английского абсолютизма нас и будет здесь преимущественно интересовать. Пока абсолютизм процветал в Англии, он пускал в ход те же приемы, что и французский. Карл II также видел в «короле-солнце» свой прообраз и сравняться с ним было для него высшим торжеством. Однако в такой короткий промежуток вре мени английский абсолютизм не сумел выработать своей специфической английской нотки, а в еще меньшей мере смогла французская культура офранцузить английскую, как она офранцузила культуру других стран. И это потому, что революция 1649 года совершила слишком основательную работу. Компромисс характеризует английский абсолютизм еще в большей степени, чем абсолютизм континента. Ибо даже в эпоху Реставрации восходящее бюргерство не позволяло здесь ступать себе на ногу, а после кратковременного правления Якова II оно окончательно свело свои счеты с королевской властью.
Когда потом в XVIII веке индийские богатства несметными массами стекались в Лондон, когда английская буржуазия сделалась богатейшим классом мира, она, правда, была лучшей заказчицей Франции. Однако экономическая и политическая независимость Англии воспитала буржуазию в духе самосознания. Английская буржуазия могла, правда, позволить абсолютистской культуре Франции пригласить ее к своему столу, но никогда не позволила бы ей поработить себя.
Скорее имело место противоположное явление: французская культура подверглась в Англии порабощению, так как английские экспроприаторы довели ее до смешного. Современное буржуазное государство уже расправляло здесь свои могучие члены, а с тем вместе родилась и буржуазная культура. Правда, родилась она не как феникс из пепла абсолютизма. Она скорее выскочила на мировую сцену как веселый арлекин, шутки ради сшивший себе костюм из культуры всех стран, чтобы крикнуть им самодовольно: я ваш наследник.
Так как представления о жизни носят не метафизический характер, то есть складываются не сами по себе, а всегда являются кристаллизацией экономических и политических условий, то определенной экономической и политической ситуации соответствует совершенно определенная общая культура.
Мы уже рассмотрели главнейшие черты порожденной абсолютизмом общей культуры. Но, для того чтобы получить достаточно крепкий базис, для наших дальнейших описаний мы должны указать в этой вступительной главе еще более подробно, чем было сделано до сих пор, на главнейшие общественные излучения княжеского абсолютизма.
К числу важных для характеристики общей картины эпохи порождений абсолютизма принадлежит возникновение верноподданнической психики, как результата полного политического порабощения народов.
Эпоха Ренессанса, возродившая индивидуализм, выставила как высшую добродетель человека самосознание личности. Это индивидуалистическое самосознание привело к гражданской гордости со всеми ее чудесными откровениями во всех областях жизни. Так как культура Ренессанса выстраивалась на гражданской свободе, то ее защита считалась почетнейшей и высшей обязанностью каждого. Когда абсолютизму удалось сломить гражданскую свободу и низвести народ до уровня стада баранов, то нравственный закон эпохи перекинулся в свою собственную противоположность, так как интересы абсолютизма требовали наличия совсем иных «добродетелей». Отныне нравственным долгом каждого становилось «верноподданническое» подчинение власти абсолютного государя, а постоянное соблюдение этого принципа – высшей и похвальнейшей добродетелью гражданина. Ведь держать стадо баранов в повиновении можно только тогда, когда отдельная личность отказывается от собственной воли и беспрекословно подчиняется приказаниям вожака. Так как духовное влияние на массы, их психическое порабощение всегда тем глубже, чем ярче обнаруживается господствующая власть в области политической, то абсолютизм этой цели достиг в совершенстве, ибо, как известно, никакая другая исторически сложившаяся власть не могла так категорически распоряжаться народом, как именно абсолютизм.
Наиболее характерная черта верноподданнической психики – принимаемая как нечто естественное и само собой понятное – несамостоятельность отдельного лица: каждый слушается без колебания и без раздумья. Люди не верят больше в себя, так как у них нет больше идеалов, созданных ими же самими: у них есть только идеалы, навязанные им насильно. Поведение их поэтому лишено всякого истинного величия, как лишена его и общая картина культуры такой эпохи. Люди уже не устанавливают новых вех, новых целей для человечества, они, напротив, услужливо помогают, когда абсолютный монарх произвольно переставляет пограничные столбы своих прав, возводит выше валы своего могущества и грубой рукой срубает древо свободы, вокруг которого народы плясали в дни юности в радостном сознании своей силы.
Подданный из принципа трус, из покорности глуп и из мести подл. В этом все проявления его жизнеспособности – в раболепстве, в сервильности, ставшей тогда массовым явлением. Одно неотделимо от другого. Там, где существуют подданные, неизбежна сервильность. Сервильность не что иное, как официальная форма подчинения господину в полной уверенности в законности такого подчинения. Подданный говорит своему господину: «Топчи меня, обесчесть меня, унижай меня – для меня все почет и наслаждение; я буду целовать ногу, которая ступала по мне, я сам укажу путь к моему позору, который для тебя – удовольствие». И так рассуждают все классы. Только форма рассуждения иная, в зависимости от того, отличался ли класс раньше развитым политическим сознанием или нет.
У простого народа это верноподданническое чувство выражается еще, кроме того, в безграничном, никогда не прекращающемся благоговении перед носителем абсолютной власти и в не менее безграничном доверии. Простой народ относится к абсолютизму, как к религии. Он искренне верит, что господствующий порядок – божеский закон и потому по существу хорош, служа к благу всех. Страдания, навязываемые ему абсолютизмом, народ объясняет не системой, а только особой злобой данного носителя власти. Его единственная, его высшая мечта, чтобы Бог ниспослал ему истинно милостивого господина. И если случится это чудо, то все будет хорошо. И масса не замечала, что это чудо нигде не совершалось.