История нравов. Галантный век
Шрифт:
Стремление к изысканному чувственному наслаждению очень характерно обнаруживается в идеологии красоты. Так как паразит-жуир стремится все к новому увеличению возможностей наслаждения, то первое, что он делает, он раздробляет наслаждение, чтобы его умножить. Это заставляет его по необходимости раздроблять и самое человеческое тело. Жуир делает из него десяток отдельных, самодовлеющих орудий наслаждения. Тело перестает быть единым, становится – составным. Так разрушается прежняя гармония, характерная для царившего в эпоху Ренессанса идеала человеческой красоты. В женщине видят уже не нечто целое, а прежде всего отдельные прелести и красоты: маленькую ножку, узкую кисть, нежную грудь, стройный стан и т. д. Существуют только отдельные части ее личности, женщина не более как mixtum compositum – смесь этих отдельных частей. Это как бы отдельные блюда эротического пиршества, которые женщина подносит мужчине. А отсюда вытекает одно совершенно новое и весьма важное явление.
Под влиянием такого раздробления на части прежней единой гармонии, обусловленной творческой тенденцией эпохи, идеал красоты уже не был соединен непременно с наготой. Отныне он, напротив, находится в теснейшей связи с одетым телом, неотделим от последнего. Вследствие этого меняется и отношение к наготе. Нет больше нагих тел, есть только тела раздетые – средствами служат декольте и retrouss'e (подобранный подол). Если раньше одежда была только до известной степени облачением, только декорацией, украшающей нагое тело, то отныне она становится существенным элементом. Мода эпохи абсолютизма – не что иное, как попытка решения вставшей перед ней проблемы: разъединить гармоническое единство тела, разложить его на отдельные «прелести», стало быть, в отношении женщины – на грудь, бедра и лоно. Разложив сначала человека на эти отдельные части, костюм служил вместе с тем связующей рамкой для этих особенно ценимых эпохой частей тела.
Тело, раньше стоявшее перед взором обнаженным, теперь всегда одето или раздето. Желая показать красоту возлюбленной или жены как можно выгоднее, ее рисовали уже не нагой, как Генрих II велел изобразить Диану Пуатье в молочной ванне, или Филипп II – принцессу Эболи на ложе, – напротив, ее изображали теперь в такой позе, чтобы соблазнительное декольте или retrouss'e превращало костюм в не менее соблазнительную рамку для отдельных прелестей ее тела, направляя взоры прежде всего именно на них. Метод, разумеется, не столько более приличный, сколько более рафинированный.
При оценке этого явления не следует, впрочем, упускать из виду, что оно обусловливается еще одним важным фактом и новым воззрением, сложившимся в обществе. Необходимо здесь также считаться с особым ходом прогресса культуры. Молодость всегда настроена бурно, для нее на первом плане конечная цель, и потому она всегда отличается производительностью. Это верно по отношению к целым классам и народам, как верно по отношению к отдельным индивидуумам. Если поэтому человечество переживает новую юность – а в первом томе мы выяснили, при каких это бывает условиях и при каких еще может повториться, – то оно положительно преисполнено смелых подвигов. Этим объясняется творческая продуктивность эпохи Ренессанса во всех областях. Дальнейшее развитие культуры, процесс ее старения отличается, напротив, тем, что люди уже не стремятся в той же степени к конечной цели, а скорее озабочены тем, чтобы увеличить расстояние, отделяющее их от этой цели: они придумывают все новые обходные к ней пути.
Не само счастье или наслаждение, а лишь пути к нему – вот что теперь самое главное.
Это результат всеобщего тяготения к развитию и облагораживанию жизни, стало быть, в конечном счете стремление к усовершенствованию человеческого рода, чем отличается каждая более поздняя культура от культуры более примитивной. И это сооружение обходных путей происходит во всех областях культуры без исключения, в особенности же в половой области, во всех ее составных частях. Эпоха абсолютизма представляет по своим результатам, несомненно, более развитую, хотя и не более высокую культуру. Она только более развитая, а не вместе с тем и более высокая культура потому, что высшим идеалом господствующих классов, наложивших печать на всю эпоху, было только физическое удовольствие. А чем более выдвигается это последнее, тем рафинированнее обходные пути в половой области. Победа в любви разлагается на сотню отдельных побед, и хотя поражение дамы – дело заранее решенное, перед каждой победой приходится брать штурмом несколько укреплений.
Эротический пир состоит всегда из десятка блюд, причем главное блюдо только венчает его, да и то не всегда. Во всяком случае, это главное блюдо ценится только в том случае, если ему предшествовало или если оно было обставлено достаточным количеством вкусных hors d’oeuvres (закусок). Чувственное наслаждение – меню лакомых кусков, приятно щекочущих, притом всегда на новый лад. Грубая домашняя еда, где интерес сосредоточен на главном блюде, где этим блюдом объедаются до того, что уже не остается никаких других желаний, находится под запретом. Идти прямо к цели – это манера мужиков и болванов. Если же иногда поступают так, то исключительно для разнообразия, и само это разнообразие также воспринимается, как лакомство.
Все это придает созданному абсолютизмом идеалу красоты его особую, вышеотмеченную нотку. Она заключается в подчеркивании рафинированности всего телесного, а это подчеркивание состоит в том, что на место истинно прекрасного становится пикантное, на место здорового и сильного – пикантное и сладострастное. Пикантность – вот истинный признак красоты этой эпохи, и она заставляет закрывать глаза не только на явную дисгармонию, но даже и на несомненное безобразие.
Пикантна интересная бледность лица – символ физической хрупкости, – а также печать, наложенная на лицо ночами, посвященными любви. Любимый цвет кожи этой эпохи – не пышущий свежестью и здоровьем, а бледный. Цветущее здоровье – черта мужицкая. В вышедшей в 1712 году в Гамбурге книге «Забавный антиквар», представляющей описание нравов разных народов, говорится: «Женщины не любят, если у них лицо красное, красивым считается бледный цвет лица». Граф Тилли говорит в своих мемуарах о девушке, в которую он влюбился: «Я почти забыл упомянуть о главном ее достоинстве – о ее томной бледности. Я не скажу, чтобы художник усмотрел в ней идеал совершенства. Но одно вне всякого сомнения – каждый чувствительный мужчина, у которого глаза и ум на месте, подумал бы при виде ее: о, если бы она была твоя».
Чтобы еще резче подчеркнуть свою бледность, дамы ради контраста украшали черными мушками щеки, лоб и шею. В «Женской энциклопедии» (1715) говорится: «Мушками называются маленькие или большие пластыри из черной тафты в виде разных фигур, которые женщины налепляют себе на лицо или грудь, чтобы сделать кожу более белой и привлекательной».
Так как бледный цвет лица и кожи считался признаком красоты, то в XVIII веке тратили огромную массу пудры. Впрочем, на то существовала и другая причина, о которой речь впереди. Лишь розовым налетом должна быть подернута кожа, точно сквозь нее просвечивает тайный огонь желаний, ни на минуту не потухающий, как доказательство постоянной готовности к галантным похождениям. То огонь, только электризующий, а не сжигающий ни очага, на котором он горит, ни предмета, которого он коснется.
Пикантен и потому красив ротик, похожий на бокал, наполненный до краев сладострастием, бокал, из которого можно вкушать одно только наслаждение. Губы должны быть такой формы, чтобы они каждого возбуждали к поцелуям, а при поцелуе они должны трепетать от затаенного желания. В «Слуге красоты» говорится: «Красота губ заключается в том, чтобы они были покрыты тонкой кожею, сквозь которую, как сквозь стекло, просвечивает приятно красный цвет или красная коралловая тинктура… Они та нива, на которой любовь сеет сахар и мед, за которым, как пчелы, гоняются влюбленные, усердно облизывая друг друга. Я говорю о поцелуях с нежными укусами и чмоканьем, воспеваемых поэтами…» Венерой считается та женщина, груди которой подобны «двум чудесным сахарным головам наслаждения», а бедра – «двум сладострастным полушариям блаженства». Члены ее должны быть подобны «плющу нежности».
Грудь уже не источник жизни, а бокал наслаждения. И то же самое говорится об утонченных линиях бедер, талии и т. д. Предпочтение дается линиям опытности и ловкости. Эти положительные черты уже ясно указывают на то, что считалось отрицательным. Героическая структура тела, мощные и жирные ляжки кажутся безобразными. Подобные формы, когда-то слывшие царственно прекрасными, теперь внушают страх. Массивные руки и ноги вызывают отвращение. Члены должны быть изящными орудиями наслаждения. Тело женщины должно быть нежной игрушкой для всевозможных фантазий влюбленной галантности, а тело мужчины – обещанием, что он сумеет сыграть на этом инструменте все новые вариации, все новые мелодии. Идеальными типами мужчины и женщины считаются те, внешность которых еще в преклонном возрасте говорит об их способности решать эту задачу.