История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов
Шрифт:
– Я вижу, что у вашей светлости, – обратился он к царице Балкиде, – есть очень красивая птица. Признаюсь, этот вид мне незнаком.
Действительно, стоявшие у ног царицы шесть негритят в алых одеждах были приставлены к этой удивительной птице, которая никогда не расставалась со своей хозяйкой. Один из пажей держал ее на руке, и царица Савская то и дело поглядывала на нее.
– Мы зовем ее Худ-Худ, – ответила она. – Прапрадеда этой птицы, который жил очень долго, привезли нам малайцы из далекой земли – лишь они одни побывали там, и мы не знаем, где она находится. Эта птица очень полезна для различных поручений обитателям небес и духам.
Сулайман, не вполне поняв ее простое объяснение, кивнул с царственным видом, словно ему все было ясно, и, протянув руку, пощелкал большим и указательным пальцами, желая поиграть с птицей Худ-Худ, но та, хоть и отвечала на заигрывания, но никак не давалась в руки Сулайману.
– Худ-Худ тоже поэт, – сказала царица, – и потому заслуживает вашей благосклонности. Однако она, как и я, немного слишком строга, и ей случается грешить морализаторством. Поверите ли, она позволила себе усомниться в искренности вашей любви к Суламите!
– О божественная птица, вы удивляете меня! – откликнулся Сулайман.
– Эта пастораль, которую называют «Песнью песней», конечно, очень трогательна, говорила мне как-то Худ-Худ, расклевывая золотого скарабея, но не находите ли вы, что великий царь, посылавший дочери фараона, своей супруге, столь нежные и печальные строки, выказал бы ей куда больше любви, живя с нею, между тем как он удалил ее от себя, поселив в городе Дауда, и она, покинутая, вынуждена была скрашивать лучшие дни юности лишь стихами… прекраснее которых поистине нет на свете?
– Сколько тягостных воспоминаний вы пробуждаете во мне! Увы! Эта девушка принадлежала ночи, она служила культу Исиды… Мог ли я преступить заповеди, допустив ее в священный город, могли поселить ее в соседстве с ковчегом Адонаи, приблизить ее к храму, который я воздвигаю для Бога моих отцов?
– Это щекотливый вопрос, – осторожно заметила Балкида, – прошу вас, извините Худ-Худ; птицы судят порой так опрометчиво, вот и моя почему-то считает себя знатоком искусств, а особенно поэзии.
– В самом деле? – воскликнул Сулайман ибн Дауд. – Мне любопытно было бы узнать…
– О, как мы с ней ссоримся иногда, государь, поверьте, жестоко ссоримся! Худ-Худ вздумалось порицать вас за то, что вы сравниваете красоту вашей возлюбленной с красотой кобылицы в колеснице фараона, имя ее – с разлитым маслом, волосы – со стадом коз, а зубы – со стадом овец, у каждой из которых пара ягнят, щеки – с половинками граната, сосцы – с двумя сернами, пасущимися среди лилий, голову – с горой Кармил, живот – с круглой чашей, в которой не истощается ароматное вино, чрево – с ворохом пшеницы, а нос – с башней Ливанской, обращенной к Дамаску.
Задетый, Сулайман обескураженно уронил свои сверкающие золотом руки на подлокотники трона, тоже золотые, а птица между тем, распушившись, захлопала зелеными с золотым отливом крыльями.
– Я отвечу птице, которая столь полезна вам при вашей склонности к насмешкам, что восточный стиль допускает подобные поэтические вольности, что истинная поэзия всегда ищет образы, что мой народ находит мои стихи превосходными и отдает предпочтение самым пышным метафорам…
– Нет ничего опаснее для народа, чем метафоры царя, – парировала царица Савская, – вышедшие из-под пера повелителя, эти образы, быть может слишком смелые, найдут больше подражателей, чем критиков, и боюсь, как бы ваши возвышенные фантазии не извратили вкус поэтов на ближайшие десять тысяч лет. Вспомните, что и Суламита, усвоив ваши уроки, сравнивает ваши кудри с пальмовыми ветвями, ваши губы – с лилиями, источающими мирру, ваш стан – со стволом кедра, ваши голени – с мраморными столбами, а ваши щеки, государь, – с ароматным цветником, с грядами благовонных растений. По прочтении этих строк царь Сулайман представлялся мне каким-то перистилем с ботаническим садом на антаблементе под сенью пальмовых ветвей.
Сулайман улыбнулся, но в улыбке его сквозила горечь; он охотно свернул бы шею птице, которая с непонятным упорством поклевывала его грудь в том месте, где находится у человека сердце.
– Худ-Худ пытается дать вам понять, что источник поэзии – здесь, – заметила царица.
– Я даже слишком хорошо это понимаю, – отвечал царь, – с тех пор как имею счастье созерцать вас. Но оставим этот спор; не окажет ли моя царица честь своему недостойному рабу, не соблаговолит ли осмотреть Терусалим, мой дворец и главное – храм, который я строю для Иеговы на горе Сион?
– Слава об этих чудесах разнеслась по всему свету; мое нетерпение может сравниться лишь с их великолепием, и вы окажете мне величайшую любезность, если не станете больше оттягивать удовольствие, которое я давно предвкушаю.
Во главе процессии, медленно продвигавшейся по улицам Иерусалима, шли сорок два барабанщика, и бой их барабанов был подобен раскатам грома; за ними следовали музыканты в белых одеждах, а дирижировали ими Асаф и Идифун; здесь было пятьдесят шесть – ударников с медными кимвалами, двадцать восемь флейт и столько же псалтырей, были цитры и, конечно же, трубы, инструмент, который Иисус Навин прославил у стен Иерихона. Далее в три ряда шли кадилоносцы; они пятились, покачивая золочеными сосудами, в которых курились йеменские благовония. Сулейман и Балкида восседали на мягких подушках в огромном паланкине, который несли семьдесят захваченных в войне филистимлян.
«Сеанс» закончился. Слушатели стали расходиться, обсуждая между собой перипетии сюжета, и мы условились встретиться здесь же завтра.
Храм
Рассказчик продолжал: Согласно желанию великого Сулаймана, город был при нем отстроен заново по безукоризненному плану: прямые как стрелы улицы, одинаковые квадратные дома – настоящий улей, все соты которого похожи друг на друга.
– На этих прекрасных широких улицах, – заметила царица, – ветер с моря, не встречая препятствий, должно быть, сдувает прохожих, как соломинки, а в жаркую погоду ничто не мешает проникать сюда солнечным лучам, и мостовые, наверно, раскаляются, как печи. У нас в Маребе улицы узкие, а натянутые между домами полотнища бросают на землю тень и сохраняют прохладу благодаря свежему ветерку.
– Однако от этого страдает симметрия, – ответил Сулайман. – Но вот мы и подошли к колоннаде моего нового дворца; чтобы построить его, потребовалось тринадцать лет.
Царица Савская посетила дворец и удостоила его своим одобрением, найдя жилище царя богатым, удобным, своеобразным и отмеченным печатью изысканного вкуса.
– План великолепен, – сказала она, – постройка изумительна, и я должна признать, что дворцу моих предков Химьяритов, выдержанному в индийском стиле, с квадратными колоннами и человеческими фигурами вместо капителей, далеко до этой смелости и изящества. Ваш зодчий – поистине великий художник.