История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов
Шрифт:
– О великая царица! – воскликнул Сулайман, опускаясь перед нею на колени. – Вы достойны повелевать людьми, царями и стихиями. Будет угодно небесам и вашей доброте, чтобы вы согласились разделить со мной трон в моем государстве, где вы увидите у ног самого покорного из ваших слуг?
– Ваше предложение лестно, – отвечала Балкида, – но мы поговорим об этом позже.
Они спустились с трона, и стая птиц последовала за ними живым балдахином; тень от крыльев ложилась на их головы причудливыми узорами.
Подойдя к тому месту, где был заложен
Взгляд Балкиды стал суровым, ее горделивый стан, казалось, сделался выше, и звучным голосом пророчицы она воскликнула:
– О невежество и легкомыслие людское! О суетность гордыни! Ты возводишь свою ставу на могилах отцов твоих! Виноградная лоза, священное древо…
– Царица, она мешала нам, ее выкорчевали, чтобы расчистить место для алтаря из порфира и оливкового дерева, который будет украшен четырьмя золотыми серафимами.
– Ты осквернил, ты уничтожил первый побег винограда… который был некогда посажен в эту землю рукой отца семитского народа, патриарха Ноя.
– Возможно ли? – вскричал Сулайман, снова чувствуя себя униженным. – Откуда вы знаете?
– Я никогда не считала, что правитель – кладезь премудрости, о царь, совсем наоборот. Я стремилась к знаниям и с благоговением черпала из их источников… Слушай же, о человек, ослепленный суетной пышностью: знаешь ли ты, какая участь уготована бессмертными силами этому дереву, погубленному твоим кощунством?
– Говорите…
– Ему суждено стать столбом пыток, на котором будет распят последний царь твоего народа.
– Так пусть же распилят это нечестивое дерево на кусочки, сожгут и развеют пепел!
– Безумец! Никому не дано стереть то, что написано в книге Судеб! Чего стоит вся твоя мудрость, когда речь идет о высших силах? Склонись перед верховной волей, которую не постичь твоему человеческому разуму, ибо лишь благодаря этой пытке твое имя избегнет забвения и над всем твоим родом воссияет немеркнущая слава…
Великий Сулайман тщетно пытался скрыть свое смятение под беззаботной и насмешливой улыбкой, когда явились люди и доложили, что удалось наконец отыскать скульптора Адонирама.
Вскоре раздались приветственные крики толпы, и на пороге храма появился Адонирам.
Юный Бенони сопровождал своего друга и учителя, который уверенно шагал вперед; глаза его пламенели, чело хмурилось, одежда и волосы были в беспорядке, и выглядел он как художник, которого внезапно оторвали от трудов в самом разгаре вдохновения. Ни малейшая искра любопытства не смягчала благородные и мужественные черты этого человека; величием веяло от всего его облика, и не столько высокий рост и горделивая осанка были тому причиной, сколько смелое, суровое и властное выражение его прекрасного лица.
Он остановился в нескольких шагах от Балкиды,
Однако царица быстро справилась со своим невольным замешательством; мелькнувшая на миг мысль об уделе этого ремесленника, который стоял перед ней с засученными рукавами и открытой грудью, напомнила ей, кто она такая; она улыбнулась собственному смущению, почти довольная тем, что вдруг почувствовала себя столь молодой, и соблаговолила заговорить с мастером.
Он ответил ей, и голос его поразил царицу, как отголосок давнего мимолетного воспоминания, а между тем она не знала этого человека и никогда его не встречала.
Такова сила гения, такова красота его души – сердца людей устремляются к нему и прирастают накрепко, не в силах оторваться. Речи Адонирама заставили царицу савеян позабыть все окружающее. Одну за другой мастер показывал ей постройки будущего храма, и она шла за ним, сама не понимая, что за сила ведет ее, а царь и придворные следовали по пятам за божественной царицей.
Она без устали расспрашивала Адонирама о его творениях, о его родине и происхождении…
– Госпожа, – отвечал он с некоторым замешательством, не сводя с нее проникающего в самую душу взора, – я повидал немало стран; моя родина повсюду, где светит солнце; первые мои годы протекли на склонах Ливана, откуда виден далеко внизу раскинувшийся в долине Дамаск. Это край высоких гор и грозных скал, усеянный развалинами; природа изваяла эти горы, а люди довершили ее труд.
– Но не в этом же пустынном краю, – заметила царица, – учатся секретам мастерства, которым вы владеете в совершенстве.
– Там, на просторе, пробуждается мысль и вырывается на свободу воображение; там, размышляя, учишься постигать. Моим первым учителем было одиночество; потом, в моих путешествиях, его уроки не раз пригодились мне. Я обратил взоры к прошлому, я смотрел на памятники былых времен и бежал общества людей…
– Но почему, мастер?
– Я никогда не любил быть среди себе подобных… я чувствовал себя одиноким.
Эти возвышенные и печальные слова глубоко тронули царицу; она опустила глаза и погрузилась в задумчивость.
– Видите ли, – продолжал Адонирам, – нет моей большой заслуги в том, что я владею мастерством, ибо учение далось мне без труда. Все мои статуи я нашел там, в пустынях; я лишь старался передать чувства, которые испытал при виде этих забытых развалин и величественных и устрашающих образов древних богов.
– Сколько уже раз, – вдруг перебил его Сулайман с резкостью, какой царица до сих пор за ним не замечала, – сколько уже раз, мастер, мне приходилось бороться с вашим чрезмерно пылким преклонением перед языческими божествами, дабы не допустить идолопоклонства. Держите ваши мысли при себе, чтобы ни бронза, ни камень ничего не говорили о них вашему царю.