История Одного Андрогина
Шрифт:
– Не знаю, можно ли тебе конфеты… - подшучивая, говорил Генрих.
– Мне все можно! – сказала Ева, махнув рукой на Генриха и свою фигуру.
Генрих открыл шампанское и разлил по бокалам, после чего они с Евой быстро выпили по первой. Налив по второй, они начали разговариваться.
– Уж не ожидала я, что ты решишь навестить меня. – говорила Ева, сидя напротив Генриха, в таком же мягком и уютном кресле, в гостиной.
– Разве я посмел бы этого не сделать? – сказал Генрих, со свойственным ему обаянием, - Раньше у меня не было времени, как бы банально это
– А теперь у тебя есть время?
– Теперь я свободен!
– В смысле? Это почему?
– Я больше не работаю в Париже! К черту!
Ева настороженно поменялась в лице. Немного погоняв шампанское во рту, она скрутила губы в трубочку, сделав задумчивый взгляд. После она глотнула и сказала:
– То есть?
– Я еду отсюда. Еду домой, в Лондон. Буду работать там. Здесь мне делать нечего. Надоело.
– Почему?
– Сложно сказать, Ева. Наверное, я уже получил от жизни все, что хотел. Деньги, признание, слава. Я насытился этим. Мода стала для меня обузой. Хочу заняться свободным творчеством. Мне надоел Париж, его напыщенность, позерство. То напряжение, которое ты чувствуешь здесь ежесекундно.
– И поэтому, ты решил прийти ко мне?
– В некотором смысле. Я подумал, что когда нам с тобой еще выпадет шанс повидаться. – нечто задумчиво говорил Генрих, после чего резко поменялся в лице, и с приветливой улыбкой продолжил, - Кстати, как твои дела? Поведай о своих успехах! А то у всех на устах слышу, но лучше услышать от тебя.
Ева была не против такого поворота разговора. Старый добрый Генрих всегда любил слушать кого-то другого. И Ева, зная это, сказала:
– Как видишь, я в топе! – говорила Ева, словно гладила себя по душевному воротнику.
– Я видел это еще с первого нашего кадра! – сказал Генрих, усмехаясь.
Они пересмотрелись, чувствуя странную ностальгию, словно ожидая друг от друга чего-либо. Ева словила себя на мысли, что должна бы поблагодарить Генриха за проделанное им. Но промолчала. Она допила шампанское в своем бокале и как-то отстраненно сказала:
– Первые полгода в Париже были самыми отвратительными для меня.
– Никто не говорил, что будет легко. Особенно в начале. Помнишь? – снова намекал на прошлое Генрих, наливая по новой.
– О, да! Но я с самого начала знала, что главное – это терпение. Нельзя останавливаться, даже если тебе переломали ноги. Ползи, карабкайся к славе, и к успеху. Ведь для этого я здесь. Я работаю на лучшие мировые бренды, нет дизайнера, который не хотел бы видеть меня на своем показе. Я регулярно попадаю на обложки мировых журналов. Меня приглашают на ТВ. – Ева начала теряться.
– Я рад, что у тебя все получилось! – сказал Генрих, после чего их с Евой взгляды задержались друг на друге.
Не медля, он тут же продолжил:
– Кстати, что там за скандал с Victoria’s Secret?
– Ах, это! – засмеялась Ева, - Эти тупицы хотели, чтобы я позировала в нижнем белье в коллективном снимке, с остальными моделями: Наоми, Хайди, кто там еще был…
– И тебя это смутило?
– Нет, Генрих.
– И каковы же твои принципы? – напряг свое внимание Генрих.
– Я никогда не позирую для коллективного фото. В кадре должна быть только я. Или без меня. Но я одна в кадре. Там не должно быть никого иного. А еще я не фотографируюсь в бикини. Топлес – без проблем. Любой участок тела, грудь, соски, хоть без кожи. Но линию бикини я в трусиках не показываю. Максимум – мини-шорты. Такие мои принципы.
– Хорошо. Я понял. Но не кажется ли тебе, Ева, что последний момент мог бы привлечь к себе больше внимания, если бы ты…
– Нет, Генрих. Не мог бы. В этом и заключается твоя ошибка и ошибка многих фотографов, думающих аналогично. Наоборот. Запретный плод сладок. Людям всегда будет интересно, что же там за хозяйство, которое сокрыто от их глаз. От этого их внимания будет больше, чем от протянутого на ладонях. Нужно уметь играть с людьми. Я знаю, что я делаю. Пусть я не буду соответствовать ожиданиям и запросам, зато я буду сама собой и сотворять вокруг себя свое искусство.
Генрих был поражен словами Евы. Но он все еще не понимал:
– Так, а почему ты не хочешь быть с кем-либо в кадре?
– Хм… - задумалась Ева.
Она знала почему, и ее хитрые глаза выдавали это. Она долго не хотела говорить, но потом сказала, пытаясь сделать это как можно лаконичнее:
– Это было на одной из фотосессий с Малколмом. Он хотел сделать коллективный снимок. Но я поняла, что не должна этого делать. Это сложная история. Давай, не будем об этом. А то у меня слаживается такое впечатление, будто ты меня интервьюируешь. Опустим тему моды.
– Хорошо. – согласился Генрих, улыбаясь.
Он непринужденно мог начать любую тему. Слово за слово. Генрих был отличным собеседником. С ним было интересно общаться и иметь разговор. Ева растворялась в его словах, чувствуя себя все более расслабленной. Сев в своем кресле боком, она перекинула ноги через мягкий подлокотник кресла и скрестила их, отперевшись своей спиной на второй, допив шампанское в бокале. Генрих обратил внимание на изящные ноги Евы, но продолжал глаголить, пытаясь не вникать в природную красоту Евы. Лишь когда он заметил, что Ева стала закрывать глаза, он решил, что пора включать Еву в разговор и спросил у нее:
– Кстати, что там у тебя с общественной деятельностью? Я слышал, ты активно борешься за что-то?..
– Да. Только не «за», а против. Направляю общество против сексизма. Через два дня мне придется выступить в прямом эфире. Так что, если будет время, посмотри.
– Через два дня меня уже здесь не будет. – сказал Генрих, но добавил, - Но постараюсь увидеть где-нибудь в Лондоне.
Они оба усмехнулись.
– Скажи мне, Ева. Разве тебе не хватает мира моды? Зачем тебе эта политика или социология? Насколько я помню, ты хотела быть в первую очередь моделью. У тебя уже есть любимое дело. Зачем тебе иные проблемы?