История одного пета. Часть 2

Калинин Алексей Николаевич

– Нет у тебя сердца, если такую плату просишь. А что ест немного, то это сразу видно – заморили вы их голодом, еще откармливать придется. Из жалости и из уважения к сединам добавлю монету, пусть лучше под крышей умрет, чем в чистом поле! – почесал нос Колун.

Так яростно торгуясь, то уступая, то набавляя, через полчаса нас продали за тридцать монет. Все остались довольны, кроме Монда и иже с ним, но об этом позже. Сейчас же Колун взмахнул пятерней и к нам приблизился трясущийся, прыщавый юнец с большой связкой ключей на поясе. Он начал отчитывать

Колуна визгливым голосом за такое расточительство, но тот прикрикнул на него и юнца как ветром сдуло.

– Большой уже у тебя сынишка, Колун. Когда на пенсию соберешься, ему все хозяйство оставишь? Пока что у него только жадность от тебя, вон с каким лицом за деньгами пошел, – улыбнулся Торд.

– Не твое собачье дело! Хотя да, весь в меня. Этого и боюсь – до пенсии вряд ли дотяну, уже сейчас, став казначеем, начал перечить и возражать. А что будет дальше? – пожаловался Колун.

Вернулся юнец, зло зыркнул на Монда, но под взглядом Колуна отсчитал монеты. Судя по возмущенным возгласам Торда, он старался подсунуть самые старые и потертые. Упирающихся лошадушек отвели за Башню, туда, где виднелись обшарпанные постройки. Мы пока помалкивали, у меня даже желания пищать не возникало.

Нас вывели из клетки, и повели в внутрь здания, где что-то скрипело, лязгало и трещало. Заодно двое здоровенных стражников притащили большой котел с ароматно пахнущей похлебкой. Желудок поневоле заурчал, хорошо, что не у меня одного, и он остался неуслышанным. Пройдя в большие, обитые железом ворота, мы попали в пародию на Чистилище.

Мой нос сразу же отказался работать, оглушенный идущей отовсюду вонью. Если на улице еще можно дышать полной грудью, то здесь приходилось через раз и пореже.

Наверх, насколько хватало глаз, уходили круглые этажи, похожие на театральные балконы. По ним непрерывно двигались сотни людей. Каждый толкал перед собой толстую балку, а те, словно ветви фантастического дерева, присоединялись к огромному вращающемуся стволу невероятного диаметра.

Двое стражников в черных одеяниях протащили котел в кабину допотопного подъемника, нам велели идти следом. Старая кабина жалобно застонала под весом людей, большого котла и легкого меня. Один из стражей цыкнул на сидящих у вращающего барабана людей, те флегматично встали и взялись за сверкающие рукоятки. Двенадцать человек начали возносить нас в скрежещущую высь.

Я с любопытством высунулся из кармана, чтобы поглазеть, куда это нас везет скрипящий инвалид. Краем глаза отметил довольную улыбку Кана и тут же забыл о ней, поглощенный открывающейся картиной. Сотни людей упирались ногами в грязный пол, тянули и толкали перед собой блестевшие от постоянного использования балки. Другие арестанты мрачно сидели у стен.

На каждом этаже один из сопровождающих дергал за веревку, проходящую сквозь пол и потолок подъемника, снизу раздавался звон колокольчика, и мы останавливались. Подходили надзиратели, перебрасывались парой ленивых слов со стражниками, осматривали нас и, получив свою порцию похлебки, отходили обратно.

У каждого надзирателя был длинный кнут, и время от времени они его использовали, подбадривая падающих людей. Причем делали это с таким скучающим выражением лиц, словно отгоняли надоедливую муху. В ответ на удары, люди в лохмотьях вздрагивали, ежились и продолжали тянуть свой груз.

Мы же поднимались все выше в сужающуюся полость Башни Безмолвия. Подъемник скрипел, качался из стороны в сторону, угрожал оборвать трос и уйти из жизни подобно самураю. Но все же смог доставить нас на самый верх.

Ствол к этому времени очень сильно сузился и дошел до двух человеческих обхватов. На самой верхней площадке находилось четверо стражников и десять оборванных людей, пятеро из которых тянули рычаги стержня, а пятеро дремали у стен, прикованные к ним внушительного вида цепями. Сама площадка походила на каменный мешок, сквозь горловину которого вверх уходил конец невероятного ствола.

– О, новое мясо привезли! Наконец-то, а то старое уже начинает протухать! – произнес один из надзирателей и двинулся в нашу сторону. В руках покачивался кнут, сплетенный из нескольких длинных кожаных шнурков с металлической окантовкой на рукояти.

– А ты поменьше рот открывай, не так сильно падалью пахнуть будет! – поднял голову один из сидящих у стены. В нашу сторону блеснули карие глаза.

Старший надзиратель вытянул его по спине кнутом. Старшим я его назвал из-за пуза, ничем не уступающего в размерах животу Колуна, самодовольного вида и красной повязки на рукаве. Пленник издал стон сквозь стиснутые зубы, но головы не опустил, продолжал смотреть на нас. Сопровождающие подтолкнули людей в спины, мы очутились на площадке. Испарения поднимались снизу, и запах тут сшибал с ног. Похоже, что я узнал, как будет пахнуть в аду: потом, кровью и испражнениями.

Стражники, получив свою порцию похлебки и, перекинувшись несколькими словами с сопроводившими нас стражниками, отошли в сторону к грубо сколоченному столу с длинной скамьей. Надзиратели с похлебкой уехали вниз, подъемник скрипнул на прощание, а мои спутники остались стоять, не зная, что предпринять дальше.

Стражники не торопливо жевали и откровенно разглядывали Татину, что заставило Павла покраснеть. Он постарался закрыть её от нескромных взоров щуплым телом. Но Татина и сама могла за себя постоять, что она не преминула продемонстрировать всем присутствующим.

– Здравствуйте, уважаемые страдальцы и за порядком следящие! Прибыли мы из мест недалеких да всеми исхоженных, где поминать будут дела наши недобрые, да славу дурную пускать в другие пределы. Спутники мои кровавый след в каждом королевстве оставили, не раз приговорены к повешению, в общем изверги жуткие, – мужчины никак не отреагировали на эти слова, продолжая поедать взглядами Татину. – Вот старый Кан… Не старикан, а старый Кан! Одним махом вырубает троих, да еще по семерым отголосок прыгает, причиняет неудобства в виде травм и глубоких царапин.