История одного взрыва
Шрифт:
Трудно было, конечно, представить, чтобы такая прочная конструкция, как самолет, могла разрушиться от звука. Ну, плафоны -другое дело. Они все-таки стеклянные. Но Богуцкий, ссылаясь на мощность звуковой волны, настаивал на своем и привел Пете еще много различных доказательств.
– Видно, - говорит Богуцкий,- случайно "ноты" этого страшного звука действовали с определенной последовательностью на определенные детали самолета, заставляя их вибрировать. В определенный момент получилось сложение сил и наступило разрушение.
– Помогайте нам, товарищ Янин, или вернее, даже включайтесь
– Дело очень серьезное, поскольку оно касается обороны нашей родины. Ведь мы с вами создадим такое оружие, которого ни у кого, кроме как у нашей страны, не будет. Сделаем это быстро, без шума. Представляете, какое спасибо нам скажут правительство и народ!
– Я стою, -говорит Петя, - и ничего не вижу перед собой от радости и удивления.
– Сделаем! Конечно, сделаем,- отвечает он Богуцкому.
– Отъезд из Ленинграда я отложу, если нужно. Давайте буду помогать!
– Только одно условие, - говорит ему Богуцкий: - Все это должно быть, как вы сами понимаете, в секрете. Ни один лишний человек не должен знать, даже ваш товарищ, лейтенант…
– Я было начал возражать, - говорит Петя, - но он очень уж настаивал.
После этого разговора Петя перетащил к профессору свои граммофонные пластинки, не говоря мне ни слова, и начал с ним работать. Оборудования и станков, еще не эвакуированных, у Богуцкого оставалось много. Только людей не хватало.
– Я даже не знаю, как бы они без меня обошлись, - говорит мне Петя.
– Ну, и в каком положении это дело теперь?
– спрашиваю я.
– Представь себе, что прибор совершенно готов!
– отвечает Петя.
– Нужно сказать, работали мы все не покладая рук. Да ты сам вчера ночью слышал мою пластинку… Это уже производилась регулировка.
– Устройство прибора очень несложное,- продолжает Петя.
– Специальный электрический коммутатор по строго рассчитанному времени произведет включение электрозапалов у различных зарядов взрывчатки, заключенных в резонансные камеры. Благодаря этому должен получиться не один взрыв, а ряд быстро идущих один за другим. Все сольется в мощный звук, точно такой, как у меня зафиксировано на пластинке. И если тот самолет действительно погиб от звука, то и другие, такой же конструкции, возможно, последуют за ним. Но вот что я тебе должен сказать…
Вижу, мой Петя сделался необыкновенно серьезным и даже говорит мне уже шопотом:
– Есть в приборе, по-моему, некоторые неясности… Выдержит ли нагрузку отражатель, предназначенный для направления звуковой волны кверху? Достаточно ли крепки перегородки, отделяющие одну резонансную камеру от другой? Ну и еще разные мелочи…
Ты понимаешь, машина вообще рассчитана на воспроизведение по крайней мере двухсот звуковых "выстрелов". Но вот самый первый меня сильно беспокоит…
Богуцкий и слышать не хочет о том, чтобы приняли участие еще какие-нибудь люди, в последнее время он даже ко мне стал относиться немного пренебрежительно. Все время умаляет значение моей пластинки, уверяет, что будто бы можно было обойтись и без нее, а конструировать задуманную машину на основе одних математических расчетов, пришедших ему недавно в голову.
– Я нисколько
А нужно было бы пригласить на помощь еще некоторых специалистов. Следовало бы поставить это дело шире.
Ты понимаешь: он собирается все это преподнести сюрпризом. Это уже никуда не годится. Он, конечно, стремится принести нашей родине пользу - и не маленькую. Но нельзя его оставлять одного без хорошего товарищеского коллектива. Два сотрудника, работающие с ним, тоже начинают понимать, что такую ответственную работу так вести нельзя. Вот сегодня ночью…
Здесь мой Петя остановился на полуслове, стал прислушиваться и вдруг побледнел.
– Что с тобой?
– удивляюсь.
– Разве не слышишь: воздушная тревога!
А я задумался над тем, что он мне рассказал, и действительно не заметил, как на дворе завыли сирены.
– Ну, и что ж такого, что тревога! Разве ты впервые ее слышишь?
– говорю ему.
Встает Петя и начинает ходить по комнате.
– Я все-таки пойду, - говорит он.
– не могу я его оставить одного. Без меня ему будет трудно. Сегодня намечается небольшой опыт… Возможно, что все обойдется благополучно.
Я не стал его задерживать, и он ушел.
Тогда мне было трудно сразу во всем этом разобраться.
Действительно, положение серьезное! Нужно как-то повлиять на Богуцкого, помочь ему.
Подумав немного, я решил твердо: необходимо немедленно спешить в штаб и там объяснить положение дела.
Когда я вышел на улицу, бомбежка была уже в полном разгаре. Высоко в безоблачном небе гудели вражеские самолеты. Лунная, с заморозком, ночь немного успокоила мои нервы, но тяжелое предчувствие, появившееся у меня вскоре после ухода Пети, оставалось.
Быстрым шагом направился я к расположенной вблизи танковой части, где мне могли бы дать машину, и уже через несколько минут ехал в ней по направлению к городу.
Равномерный шум автомобильного мотора, работавшего на полной скорости, иногда заглушался недалекими разрывами фугасных бомб. К каждому из них я невольно прислушивался, ожидая услышать совсем другое.
Мы были на полпути к штабу, когда хорошо знакомый мне рев отчетливо раздался сзади.
Я выскочил из машины, стараясь угадать направление, где должен находиться институт.
Рев, продолжавшийся всего несколько секунд, уже прекратился, и кругом наступила относительная тишина. Я увидел несколько горящих и падающих самолетов, но до моего сознания это доходило как-то слабо. Слишком тревожила меня мысль о судьбе Пети и остальных товарищей. Не случилось ли чего-нибудь, живы ли они?
Надо скорее вернуться! И мы помчались в обратном направлении, развивая бешеную скорость.
Когда мы подъезжали к территории института, уже звучал отбой тревоги, и из бомбоубежищ выходил народ. Мне пришлось бежать по парку по направлению к лаборатории Богуцкого вместе с людьми из спасательного отряда.