История одного замужества
Шрифт:
– Мне кажется… – пролепетала Екатерина Александровна. – Кажется, это все-таки было уже в лесу, потому что утром я вроде бы его видела, а когда вернулась из леса, обнаружила, что револьвера на месте нет…
Игнатов открыл было рот, чтобы напомнить, что глупо верить преступникам, которые убили человека, а потом уверяют, что потеряли оружие незадолго до убийства, но наткнулся на повелительный взгляд товарища прокурора и решил смолчать.
– Все-таки я не понимаю, каким образом можно потерять такую крупную вещь, как револьвер, – не удержался Чаев.
– Я пудреницу искала, – пробормотала Екатерина Александровна, – а она куда-то задевалась… Я перетряхивала сумочку, и, наверное, как раз в этот момент…
– Итак, револьвер был потерян и остался лежать в лесу, – вмешалась Амалия. – Там убийца его
– Какие именно? – не утерпел Николай Сергеевич. До поры до времени он старательно изображал равнодушие к происходящему, но поворот, который принимало дело, помимо воли захватил его.
– Свидетельство о браке, – сказала Амалия. – И, как я думаю, обручальное кольцо. Возможно, там были еще какие-то личные вещи – письма или записки, которые ни в коем случае не должны были попасть к господину Игнатову.
– Амалия Константиновна, – решительно произнесла Клавдия Петровна, – может быть, я не слишком хорошо соображаю, но все же кое-какие детективные романы я читала… Так вы утверждаете, что Дуняшу убили, потому что она была замужем?
– Да.
– Но зачем? Вот чего я никак не могу взять в толк…
– Давайте попробуем еще раз, – предложила Амалия, сверкнув глазами. – Преступник нашел револьвер в лесу. Кто еще был в лесу в тот день, кроме господина Ободовского и госпожи Бузякиной?
Иван Иванович прочистил горло. Ему показалось, что он начал понимать.
– Павел Анатольевич, – отрапортовал он. – И Сергей Иванович, который позже отправился его искать.
– О боже, – пролепетала Натали. – Боже мой!
– Вспомните, ведь Дуняша была очень милой девушкой, – сказала Амалия. – Мог ли Павел Анатольевич жениться на ней – разумеется, тайком – и просить ее держать все в секрете? А в сущности, почему бы и нет? Не зря же он так старательно пытался нас убедить, что убитая горничная для него ничего не значила…
– Я не… – начал Павел.
– Но даже если бы вы были ее мужем, зачем вам убивать ее? В конце концов, существует процедура развода, – от наблюдательного Игнатова не укрылось, что при этих словах Амалия слегка поморщилась, – и вообще, к чему вам утруждать себя? Будь она вашей женой, что именно вы получали от ее смерти? Ответ – ничего.
Теперь она смотрела прямо на Сержа, который съежился на стуле позади Николая Свистунова.
– Другое дело, если бы вы были помолвлены с очаровательной девушкой, наследницей колоссального состояния, – с девушкой, у которой одно слово «развод» вызывает самые неприятные ассоциации. Да дело ведь не только в них, Сергей Иванович, – ведь если бы господин Башилов узнал о том, что вы были женаты на горничной, а затем бросили ее ради богатой невесты, в голову ему закрались бы неизбежные сомнения. Он стал бы задавать себе довольно неприятные вопросы, а ответа на них потребовал бы у вас. И так как Андрея Григорьевича никак не назовешь глупым человеком, я уверена, он сделал бы в отношении вас самые неутешительные выводы, да что там – он бы попросту закрыл перед вами двери своего дома и сделал все, чтобы вы никогда больше не смогли увидеть его дочь. А это значит, что вы снова оказались бы на обочине жизни, с одной матерью, которая пишет восторженные статьи о всяких пустяках, и с женой-горничной, которая, наверное, любила вас, но не могла дать вам ничего из того, о чем
– Это все ваши выдумки, – хрипло промолвил Серж. – Вы почему-то решили выгородить убийц, которые уже сознались… повесить все на меня… Я не убивал их! Я никого не убивал…
– Полно вам, Сережа, – вздохнула Амалия. – Вас видели, когда вы выходили из комнаты горничной. Полагаю, именно тогда вы подбросили простреленную подушку и забрали вещи, которые выдавали вашу связь. Но даже не это самое главное, а то, что я получила с курьером ответ на свой запрос – копию записи о вашем венчании с Авдотьей Фроловой.
И она легким движением извлекла откуда-то солидного вида конверт, запечатанный несколькими печатями. На конверте стояло: «Баронессе Амалии Корф. Строго секретно. Вручить только в собственные руки».
– Беда в том, Сергей Иванович, что до поры до времени вам слишком везло, – сказала Амалия, возясь с печатями. – Вы услышали рассказ Матвея Ильича и поняли, как его можно использовать. Вы нашли револьвер, который потеряла Екатерина Александровна. Вы убили двух несчастных женщин, и вас никто не заметил, никто даже не заподозрил! Вам настолько везло, что господин Ободовский даже решил взять на себя вину в двух убийствах, потому что знал, что он не убивал, – значит, решил он, это сделала Екатерина Александровна, но даже если так, ее надо спасти. А она знала, что никого не убивала, и думала, что убийца – он…
– Хватит! – выкрикнул Серж. Теперь его лицо было багровым, в голосе прорезались угрожающие нотки. – Вы поймали меня – радуйтесь, но не смейте требовать у меня сочувствия… Каждый день Павел жаловался мне, как ему тошно видеть мать с ее любовником и как он хотел бы, чтобы это закончилось… Что ты смотришь на меня? – напустился он на своего друга. – Радуйся! Я исполнил твое желание! Ты-то даже руки на себя наложить не смог… растяпа! Права она была, когда называла тебя так…
В публике произошло движение.
– Сережа, это правда? – очень тихо спросил Колбасин. – Так это правда – все, что нам тут рассказывали? Это ты…
– Я совершил ошибку. – Злобно кривя губы, Сергей смотрел на угол ковра, мимо шелкового шлейфа платья баронессы Корф. – Мать все твердила, что народ… что надо быть ближе к народу, что граф Толстой сказал… и, мол, слуги – такие же люди, как мы… Господи! И я попался, как последний дурак. А потом Авдотья мне заявила, что беременна. И я по глупости на ней женился… А после свадьбы она мне и говорит, что ошиблась. Я насилу уговорил ее не рассказывать ничего моей матери… Обещал, что как только стану на ноги, мы будем открыто жить вместе… Да ей даже это не особенно было нужно, главное – она была рада, что окрутила меня, как они говорят. Сама болтлива и глупа, как пробка, с ней было невозможно говорить ни о чем серьезном… Жена! Хороша жена – малограмотная горничная! А когда я познакомился с Наташей, Авдотья все смеялась и дразнила меня: мог, близок локоть, а не укусишь… ты ведь уже женат! Я хотел ночью как-нибудь подушкой ее удавить и думал, может, сойдет за сердечный приступ… Но всем было известно, что у нее отличное здоровье, так что я не решился. И тут… Матвей Ильич со своими фантазиями… И я понял, как мне избавиться от моей горничной раз и навсегда. Этот болван, – он кивнул на Игнатова, – все бы слопал и не поморщился, но вы! Ну почему именно вы оказались из Особой службы? Зачем вам надо было докопаться до венчания, до моей паршивой жизни, даже до того, о чем я мечтал… до всего…
– В том, что вы говорите, возможно, есть доля правды, – холодно сказала Амалия. – Но теперь, по-моему, это вы ищете моего сочувствия… Потому что я помню, что Дуняша была подкидышем. Это еще хуже, чем круглый сирота, это человек, у которого во всем свете нет ни единой близкой души… У нее никого не было, кроме вас. Она доверяла вам, а вы ее убили… подло, жестоко, цинично…
Желтков уже был на ногах и делал выразительные знаки конвоирам, которые до того стерегли Ободовского и Бузякину. Но тут затрещал опрокидываемый стул, и Анатолий Петрович, проревев нечто нечленораздельное, кинулся на убийцу своей жены. Истошно заверещала Клавдия Петровна, проворно отскочил в сторону поэт, оказавшийся как раз на пути разъяренного режиссера. А журналист, качая головой, мысленно подбирал запоминающиеся обороты, которые могли как можно полнее описать то, что происходило на его глазах.