История одной семьи
Шрифт:
Винченцо ворчал, поскольку мои крики его будили. Он ругался на меня, потом отворачивался и говорил, чтобы я больше не смела шуметь и мешать ему высыпаться, поскольку утром ему надо на работу. Но однажды вечером именно Винченцино заставил меня понять смысл этого сна.
Рождество почти наступило, и наш район принарядился к празднику: разноцветные огоньки на балконах, звезды на фасадах, праздничные вертепы, которые кое-кто из стариков собственноручно соорудил у входа в дом. Все это создавало почти волшебную атмосферу. Сестра Линда на уроке задала нам написать сочинение о значении праздника Рождества. И я рассказала
Мое сочинение настолько понравилось сестре Линде, что она решила прочитать его перед вторым и третьим классами.
— Вы слышите мелодию? — спросила она с сияющими глазами.
Ученицы недоуменно уставились на нее.
— Ослицы! — разозлилась она, стукнув кулаком по кафедре. — Мелодию слов. Будто играет оркестр.
Я всем сердцем наслаждалась моментом счастья, чему только способствовало сердитое выражение лица Касабуи, которая воззрилась на меня, словно говоря: «Посмотрим, как ты выкрутишься в следующий раз». Я поделилась новостью дома, и мама очень обрадовалась. Папа ничего не сказал, но вечером, после ужина, протянул мне руку. Я вложила в его ладонь свою — как обычно, робко и осторожно, будто могла обжечься. Мы сидели так несколько минут, пока тепло наших пальцев не растворило в моем сердце дремлющие и ни разу не озвученные обиды. Время от времени мне неизбежно случается подсчитывать все хорошее и плохое в пройденной жизни, и такие редкие моменты близости с отцом оказываются среди самых драгоценных воспоминаний. Однако в те дни я уже научилась не слишком погружаться в радость, потому что злая обманщица судьба всегда подстерегала неподалеку.
— Пойдем посмотрим на вертепы с фонариками? — с хитрым взглядом спросил меня Винченцо.
— Да, хорошая идея, Мария. Иди погуляй с Винченцино, — поддержала мама.
Я кивнула и последовала за братом. Дул сильный ветер, холодный и резкий; он растаскивал мусор, валявшийся на улице, подхватывал, кружил в воздухе, а затем швырял обратно.
На площади Меркантиле стояла немного грустная суета: в рождественский сезон рынок работал и по вечерам, но сейчас некоторые продавцы уже ушли домой, а другие только собирались. На земле валялись скорлупки грецких орехов, шелуха от семечек, бумага и кучки собачьего дерьма.
— Как насчет вертепов?
— Сейчас-сейчас, это получше вертепов будет.
Я знала эту злую усмешку. И слегка испугалась.
— Я видел, что Микеле Бескровный тебя каждое утро на автобусную остановку провожает. — Винченцо поднял еще целый грецкий орех в скорлупе и поднес ко рту.
— Ну и что с того? И вообще его зовут просто Микеле. Бескровный — это его отец.
— А ты думаешь, яблоко от яблони далеко падает?
Я вопросительно посмотрела на брата и приостановилась, как никогда внимательно вглядываясь в каждый сантиметр его тела: выступающие лопатки, узкая грудь, тонкое треугольное лицо с едва заметным подбородком. Я заметила, как красота схлынула с Винченцо, оставив лицо бесстрастным и пустым.
— А ты знаешь, что делает папаша Бескровный у себя дома?
Я отрицательно цокнула языком. Вспомнились только его молодая жена и дети-близнецы с огромными глазами.
— Тогда смотри, смотри! — Он схватил меня за руку и потянул
Я немного поколебалась, но любопытство победило, и я медленно открыла дверь, которая оказалась незапертой. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы различить фигуры в темной комнате. Затем я повернулась к Винченцо.
— Смотри, смотри! — смеялся он, продолжая подначивать меня.
Я увидела хрупкую девушку, высохшую, как анчоус; она шла по комнате, поддерживая другую девушку, такую маленькую, что она казалась ребенком. Голова второй девушки была низко опущена, руки болтались, словно она потеряла сознание или спала. Потом к ним подошел высокий крепкий парень. Он будто попал сюда из какого-то другого измерения: слишком красив, слишком мускулист, слишком опрятен и хорошо сложен, чтобы принадлежать этому месту.
— Знаешь вон того парня?
Я покачала головой.
— Это старший брат Микеле.
— Старший брат? А разве не Карло старший?
— Карло старше Микеле, но не самый старший из всех. А вот это первенец Николы Бескровного.
Я опустила глаза в ужасе от мысли, что парень меня заметит. Почему Микеле никогда не говорил мне о нем? Почему хотел скрыть, что у него есть еще один брат?
— Все называют его Танком, и здесь он командует даже покруче отца.
— Командует? О чем ты говоришь, Винче?
— Посмотри сама. — И он жестом предложил мне поднять голову.
Танк подошел к одной из девушек и протянул ей жгуты и шприцы, которые она неуклюже взяла. Потом я заметила в комнате еще и юношу; он сидел на неубранной кровати, обхватив себя руками, и таращился на трещины в кирпичах пустым взглядом.
— Что это за мерзость, Винче?
— Свинство, которое творит семейство твоего дружка. Танк сдает комнаты наркоманам, Мари. Они сюда героином ширяться ходят. Весь район знает. И ты теперь тоже.
Наркоманы. Комнаты в аренду. У нас наркоманы считались больными людьми и вызывали омерзение. Бабушка Антониетта, замечая человека с застывшими и потухшими глазами, крестилась и тянула меня на другую сторону дороги. Папа заводил со мной разговоры о плохих вещах, которые происходят в нашем районе по вечерам. «Сан-Никола становится опасным» — так он всегда говорил мне.
— Но вы с Карло друзья, — пробормотала я, потому что все еще не могла представить своего друга детства в окружении этих вонючек.
— Я просто знаком с Карло. Дружба — другое дело. — После этих слов Винченцо с довольным видом взял меня за руку и велел следовать за ним: — Теперь можно и пойти посмотреть на вертепы.
Я безразлично приняла приглашение, в сердце бушевал ураган, не поддающийся контролю. Мне вдруг показалось, что теперь я наконец-то могу разгадать смысл тех повторяющихся снов, которые мучили меня по ночам. Я видела в Микеле обманщика, который держал в руках ниточки и управлял мной, как марионеткой. Его чистое лицо, застенчивые манеры; то, как он позволял другим брать над собой верх; как оказывался рядом, когда я нуждалась в нем больше всего; как слушал мои детские исповеди, улыбался мне одной — а затем внезапно исчезал и возвращался к своим истокам, к Николе и Танку, изобретать новые злодеяния, которыми можно замарать наш район; бегал от учебы, потому что его судьба уже была предрешена: страшная и грязная, она кишела червями и отвратительными тараканами. Я шагала по площади дель Феррарезе, как робот. Хотелось просто вернуться домой и забыть увиденное, а потом поехать в Пресвятое Сердце, учиться до потери сознания и превзойти Касабуи во всем.