История одной судьбы
Шрифт:
Пожалуй, после съезда партии она особенно отчетливо поняла, что ее сила в работе. Ее сила, сила всех этих людей, всего колхоза. Сила каждого человека в работе. Когда это все поймут, наступит коммунизм.
Анну хвалили, а ее трясло. Бросало то в жар, то в холод. Если ее заставят говорить, она не сможет.
Тарабрин придвинулся к ней.
— Анна Андреевна, успокойтесь. Неужели это вас так разволновало? Возьмите себя в руки…
Очередь дошла до нее. Поспелов предоставил ей слово.
Анна выступила очень спокойно. Внутри все
После собрания к ней подошла сотрудница областной газеты. Она и ей ответила на вопросы. Ровно столько, сколько нужно. Училась в Пронске, была на фронте, работала в райсельхозотделе…
Сотрудница требовала подробностей. Каких-нибудь интересных деталей. Фактов. В чем проявился характер. Каких-нибудь эпизодов из фронтовой жизни…
— А у меня не было эпизодов, — виновато призналась Анна. — Была ранена. Не особенно тяжело. Потом демобилизовали. А в общем… Все, как у всех. Не знаю даже, на чем остановиться…
Корреспондентка, кажется, не очень удовлетворена…
Милочка Губарева проводила Анну до дому.
— Вы довольны, Анна Андреевна?
— Чем?
— Ну тем, что вас выберут.
— Не знаю. Конечно, на душе у меня хорошо. Но ведь надо справиться…
— Вы-то справитесь, — уверенно заявила Милочка. — Помните, как кукурузу садили? Никто и не думал, если по-честному сказать…
Ради одной Милочки Анна обязана была справиться!
Она вошла в дом. Коля и Ниночка играли. Женя читала. Алексей слушал радио.
Анна тронула мужа за плечо.
— Ты не был на собрании?
— А чего я там не видал?
Анна не сдержала упрека:
— Ты ведь коммунист!
— Но не формалист. Ты секретарь, а я пешка… — Он тут же сделал уступку: — Мой голос обеспечен… Кого ж на этот раз выдвинули?
— А если меня?
В ее голосе прозвучала гордость.
Алексей знал, Анна не будет шутить, однако ничем не выразил удивления.
— Что ж, поздравляю, — равнодушно сказал он.
— Ты не рад?
— А чему радоваться? Я тебя и сейчас мало вижу, а тогда…
Но больше ничего не сказал. Отвернулся к стене и принялся рассматривать обои.
О чем она могла с ним говорить?…
Весь вечер они играли в молчанку…
Легли спать дети, потом Алексей. Анна сидела на кухне одна. На душе было смутно, она положила голову на руки, задумалась и вдруг почувствовала, как ее обнимают теплые худенькие руки.
— Женечка…
Девочка стояла возле матери, кутаясь в ее шерстяной пушистый платок.
— Ты что?
Дочь вдруг приникла к Анне и тихо заплакала.
— Уедем, мамочка, уедем…
— Куда, доченька?
— Куда хочешь. Только я не останусь здесь…
Анна притянула Женю к себе, усадила на колени, принялась утешать.
— Куда ж мы с тобой поедем? У меня работа. Тебе надо учиться… — Она гладила Женю по волосам. — Ты кем хочешь быть?
— Не знаю…
— А все-таки?
— Учительницей. Хочу, чтобы всем ребятам жилось хорошо…
— А разве тебе плохо со мной? — Анну вдруг озарило. — Хочешь учиться в техникуме? В педагогическом техникуме? Кончишь весной семилетку и поступишь. Сама отвезу тебя в Пронск. Теперь я часто буду бывать в Пронске. На сессиях, по делам…
Женя согласилась без уговоров.
— Хочу…
— Чего хочешь-то?
— В Пронск. Хочу в Пронск. В техникум. Только ты приезжай…
Они заговорили о Пронске. Анна принялась рассказывать, как училась сама. Как ей было хорошо в Пронске…
Они строили планы и утешали друг друга — будущий депутат и будущая учительница. Девочка успокоилась, задремала. Анна довела ее до кровати, уложила, прилегла рядом, подождала, пока дочь заснет. А потом сунула голову под подушку и так, чтоб никто не слыхал, горько, по-бабьи, заплакала.
XXIX
Странное у нее появилось ощущение. Она была и та и не та. Все та же Анна Андреевна Гончарова и все-таки уже не та. Раньше она жила сама по себе, представляла всюду самое себя — и точка. А теперь она ответственна перед тысячами людей, пославшими ее в областной Совет. Она словно вобрала в себя все их стремления и надежды.
Она приехала в Пронск за день до открытия сессии. Быстро оформила все дела, зарегистрировалась, получила удостоверение. У нее была бездна времени. Она могла и ходить по городу, и отдыхать, и смотреть, что хочется…
Куда только делся разрушенный, полусожженный Пронск, каким был он десять лет назад! Никаких следов недавних разрушений. Большой, красивый, старинный город. Просторные улицы, многоэтажные дома, нарядные магазины…
«Только я сама вряд ли стала лучше, — подумала Анна. — Десять лет! Уже десять лет, как я вернулась в Пронск. — Она бродила по улицам, навстречу все попадались какие-то девушки. — А я уже старуха, — думала Анна. Она поправила себя: — Почти старуха. Тридцать четвертый год… А ничего в общем не сделано. Ни в работе нечем похвастать, ни дома. Трое ребят это, конечно, трое ребят, но какими-то еще они вырастут? В колхозе тоже сложно. Как с детьми. Растет, крепнет, но хвалиться еще нечем…»
Алексей неохотно проводил ее в Пронск. Не отпустить не мог, но отпускал неохотно. Как бы хорошо пройтись сейчас… С кем? С Алексеем? С Толей бы хорошо пройтись. Сперва по Советской, потом по проспекту Ленина. Нет, нет! Толи нет, и нечего о нем вспоминать.
А ведь когда-то и она была молодой, бегала по этим улицам, жила весело, беззаботно, бездумно. Ей уже тридцать четвертый. Она главный агроном колхоза, секретарь партийной организации, депутат областного Совета. У нее муж, трое детей. А ей почему-то хочется, чтобы кто-нибудь пригласил ее в кино, угостил мороженым. Вино она не любит, но сейчас, кажется, выпила бы даже рюмку вина. Хочется почему-то смеяться, смотреть кому-то в глаза…