История Османской империи. Видение Османа
Шрифт:
Война 1877–1878 годов и Берлинский договор, который положил ей конец, ускорили достижение наивысшей точки того процесса, который начинался с поражений, нанесенных туркам Габсбургами в последние годы XVIII столетия: империя потеряла более трети своих территорий и лишилась значительной части своего немусульманского населения. Еще оставшиеся крупные общины немусульман, греческая и армянская, не были сконцентрированы в отдельных районах, как сербы, болгары и прочие, и явно не представляли угрозы дальнейшего сепаратизма. Обязательство провести реформы в армянских провинциях восточной и северо-восточной Малой Азии обсуждалось с британцами на переговорах по заключению Кипрской конвенции и было включено в Берлинский договор благодаря действию армянского лобби на европейских политиков. Это не предвещало ничего хорошего в будущем, хотя упомянутые реформы были лишь слабым подобием независимости или автономии, которых добились некоторые немусульмане. Многие османские греки извлекли выгоду из указов о реформах 1839 и 1856 годов, но все же были и те, кто уехал из империи в независимую Грецию. Некоторые из таких переселенцев обнаружили, что условия жизни на их «родине» хуже,
После заключения Берлинского договора Австро-Венгрия оккупировала Боснию и Герцеговину, но это решение оказалось не вполне удачным. Выполняя взятое на себя обязательство, Вена нарушала хрупкое внутреннее равновесие империи Габсбургов, поскольку принимала под свое управление провинции, население которых в значительной степени состояло из православных сербов, а значит было восприимчивым к посулам новой российской доктрины под названием панславизм. Опыт Венгрии, где начиная с 1867 года пытались «мадьяризировать» собственное славянское население, заставил испытывать тревогу ее лидеров, которым теперь грозила перспектива взять под свой политический и административный контроль еще более многочисленное население. Дело было не только в том, что многие мусульмане Боснии и Герцеговины теперь тоже переходили под управление Вены, но и в том, что борьба с движениями за национальную независимость, которая была головной болью Османской империи, теперь становилась головной болью Австро-Венгрии. Империя Габсбургов, как и Османская империя, стала государством, население которого состояло из различных национальных групп и принадлежало к различным вероисповеданиям. И также, как Османская империя, Австро-Венгрия была слишком слаба, чтобы оказать сопротивление России, с которой она вступила в союз. То что Британия отказалась от постоянного курса в отношении Османской империи, отчасти объяснялось тем фактом, что после Берлинского договора у турок осталось на Балканах слишком мало территорий, которые надо было защищать от России или Австрии. Теперь перед всеми державами, у которых были интересы в этом регионе стояла, сложная проблема: как найти новую структуру, которая обеспечила бы стабильность зачастую не вполне жизнеспособных независимых или полуавтономных балканских государств, ставших преемниками Османской империи.
Глава 15
Исламская империя
С Абдул-Хамидом II история обошлась более жестоко, чем с любым другим султаном. Подобно тому, как это случилось с Сулейманом I или, как его называли на Западе, Сулейманом Великолепным, легенды и вымыслы заслонили собой подлинные обстоятельства его жизни. Но если Сулейманом повсюду восхищаются, как образцовым султаном, то Абдул-Хамид является воплощением всего самого предосудительного, что Запад связывал с Османской империей. До наших дней дошел образ «Абдула Проклятого» или «Красного султана» — жестокого, страдающего паранойей отпрыска правящей династии, дни которого сочтены. Этот образ является отражением умонастроений европейских политиков того времени, которые алчно присматривались к владениям этого султана. В 1876 году, после столкновений на национальной почве и массовых убийств, имевших место в том году в Болгарии, Уильям Гладстон осудил султана и его народ, заявив, что «с первого злополучного дня своего появления в Европе они остаются самой антигуманной разновидностью человечества».
В современной Турции есть два противоположных взгляда на Абдул-Хамида: недавно один исследователь эпохи его правления написал, что политических деятелей того времени приходится «защищать и от порочащих их кемалистов, и от их же собственных «почитателей» из числа самых ревностных сторонников турецкого права», и кроме того, от западных очернителей Абдул-Хамида. «Порочащие их кемалисты» — это люди, оценивающие последние годы существования Османской империи как наполненное мракобесием и довольно постыдное прошлое, от которого их страна избавилась благодаря руководству и прозорливости Мустафы Кемаля [Ататюрка]. С точки зрения кемалистов правление Абдул-Хамида стало тем переходным периодом, который привел к новой эпохе, начавшейся с окончательного крушения империи и создания в 1923 году Турецкой республики. С точки зрения «ревностных сторонников турецкого права», Абдул-Хамид, напротив, является героем, султаном, который после экспериментов с реформами танзимат вернулся к более консервативному курсу, вновь сделал акцент на исламском характере османского государства и отстаивал интересы именно мусульманской части населения, причем в их толковании немусульмане рассматриваются как главная причина кризиса, который привел империю к ее краху.
Если отправной точкой западных суждений об Абдул-Хамиде является утверждение, что поздняя Османская империя была инертным государством, [55] то в турецких версиях используются те аспекты исследуемого периода, которые соответствуют современным политическим целям. Несмотря на всю свою противоположность, эти оценки выявили поворотные моменты, указав на такие важнейшие события, как разрешение так называемого «восточного вопроса», использование Абдул-Хамидом ислама как консолидирующей силы, скрепляющей его разваливающуюся империю, страдания, которыми сопровождался конец этой империи, и поиск новой и незыблемой структуры национальной государственности. Но эти оценки необходимо исследовать в контексте того времени, когда они были сделаны, а не использовать их как доводы в пользу реализации каких-либо современных планов.
55
Эрик Хобсбаум довольно резко по меркам либерализма XIX века назвал ее «самым очевидным эволюционным ископаемым».
До сих пор непонятны причины, сделавшие Абдул-Хамида столь подозрительной личностью. Не исключено, что до восхождения на трон формирование его личности проходило под влиянием какие-то внешних факторов, но насилие, которым это восхождение сопровождалось, могло привести в замешательство даже человека, обладавшего самой устойчивой психикой. Вот мнение одного современного специалиста:
В нем поразительным образом сочетались решимость и мягкость, проницательность и фантазия, которые скрепляла его потрясающая житейская осмотрительность и врожденное понимание основных принципов использования власти. Его часто недооценивали. Судя по документам его архива, он был грозным правителем для своих подданных и весьма умелым дипломатом.
Будучи ценителем драматического искусства и европейской музыки, Абдул-Хамид построил в своем дворце Иылдыз очаровательный театр, где наслаждался и тем, и другим. Подобно Мураду V, он был умелым мебельщиком, и приписываемые его авторству предметы мебели можно и сегодня увидеть во дворцах Йылдыз и Бейлербеи. Оказывается, ему очень нравилось слушать детективные истории о Шерлоке Холмсе, которые ему читали перед отходом ко сну. По мнению хорошо его знавшего венгерского ученого и британского агента Арминия Вамбери, он был «подлинным воплощением буржуазного монарха».
В самый разгар шумных протестов, которые предшествовали смещению султана Абдул-Азиза, Мурад, как престолонаследник, заявил, что, став султаном, он будет благоприятствовать принятию конституции. Когда стало ясно, что он больше не может оставаться на троне, похожее обязательство было взято с Абдул-Хамида, который дал его скрепя сердце. Хотя в речи, которую новый султан произнес, как только взошел на престол, не было никаких упоминаний о конституции, он сдержал свое обещание и провел совещания, на которых обсуждались достоинства различных конституций. Казалось, что то, к чему так стремились младотурки (которых было совсем немного), наконец-то могло быть реализовано. Они не были едины в своих целях и в методах достижения этих целей, но их идеи можно было охарактеризовать как «защита либеральных ценностей с помощью исламских аргументов». Это отличалось от того, что младотурки рассматривали как предпринятую «бюрократами реформ танзимат» имитацию западных норм, которая привела к отрыву османской политической культуры от ее исламских корней. 23 декабря 1876 года, через три месяца после своего вступления на престол, и как раз в тот момент, когда великие державы обсуждали способы выхода из кризисов в Боснии-Герцеговине и Болгарии, Абдул-Хамид объявил о принятии османской конституции и создании османского парламента.
Возглавив комиссию по созданию конституции, Мидхат-паша предпринял решительные шаги, направленные на то, чтобы придать ей такую форму, которая бы гарантировала выполнение новых политических договоренностей. За четыре дня до ее обнародования он был назначен великим визирем, но уже через шесть недель после этого его выслали из Стамбула в Бриндизи, что было редкостью, так как обычно отправляли в ссылку в какой-нибудь дальний угол империи, а не за границу. Абдул-Хамид всегда относился с недоверием к Мидхат-паше, который низложил двух султанов. Конституция 1876 года (в отличие от указов 1839 и 1856 годов) не смогла удовлетворить европейские державы, которые решали судьбу империи, а Россия продолжала проводить военную мобилизацию. Оставленное Мидхатом политическое наследие просуществовало до 14 февраля 1878 года. В тот момент, когда британская эскадра вошла в Мраморное море и мирные переговоры с русскими должны были вот-вот начаться, султан Абдул-Хамид приостановил действие конституции и назначил перерыв в работе первого османского парламента. Это случилось менее чем через год после его официального открытия, состоявшегося 19 марта 1877 года. Абдул-Хамид не был уверен в том, что непроверенная и не вполне понятная форма государственного управления может спасти империю от кризисов, которые на нее обрушились. Он считал, что спасения можно достичь, только повернув вспять либеральные и конституционные течения, представленные Мидхат-пашой и его сторонниками, и вернув султану те властные полномочия, которые в результате реформ танзимат перешли к правительству и бюрократии. Главным приоритетом Абдул-Хамида было удержать то, что еще осталось от владений Османской империи, на что была направлена вся его последующая политика.
Один из членов группы, в которую входили младотурки, самым удивительным образом оказался в центре общественного внимания. В мае 1878 года радикальный журналист Али Суави возглавил заговор, целью которого было восстановление на троне Мурада V. Это была третья за время правления Абдул-Хамида попытка вернуть на престол бывшего султана, и она оказалась самой драматичной. После восхождения на трон Абдул-Хамида Али Суави вернулся в Стамбул из Парижа, где он находился в изгнании, и был назначен на должность в правительстве, но вскоре впал в немилость. Он стал открыто высказывать свое мнение и писать в прессе о тяжелом положении империи, а 20 мая 1878 года ворвался во дворец Чыраган во главе отряда из 250 забияк — недовольных мусульман, которых недавняя русско-турецкая война заставила переселиться из Болгарии в Стамбул. Осведомленный об этом заговоре, Мурад был одет и ожидал их, но Али Суави и 23 его сообщника были убиты дворцовой охраной, еще 30 получили ранения, а многих других арестовали. Мурада сначала перевели в один из павильонов дворца Йыл-дыз, находившегося на холмах, возвышавшихся над дворцом Чыраган, а потом его держали под строгим наблюдением во дворце Ферийе, где закончил свои дни Абдул-Азиз. В ходе расследования этого инцидента выяснилось, что в нем принимали участие интеллектуалы и политики, которые впоследствии были приговорены к трем годам каторжных работ, денежным штрафам, тюремному заключению или ссылке в отдаленные районы империи.