История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса
Шрифт:
– Долгое время, – продолжала леди, – все трое пребывали в молчании: бесцеремонный приход Горацио поверг в изумление Беллармина, но и столь нежданное присутствие Беллармина не менее поразило Горацио. Наконец Леонора, собравшись с духом, обратилась к последнему и с напускным удивлением спросила, чем вызван столь поздний его визит.
– В самом деле, – ответил он, – я должен был бы принести извинения, потревожив вас в этот час, если бы не убедился, застав вас в обществе, что я не нарушаю вашего покоя.
Беллармин поднялся с кресла и прошелся менуэтом по комнате, мурлыча какой-то оперный мотив, между тем как Горацио, подойдя к Леоноре, спросил у нее шепотом, не родственник ли ей этот джентльмен, – на что она с улыбкою или скорее с презрительной усмешкой ответила:
– Нет, пока что не родственник, – и добавила, что ей непонятно значение его вопроса.
– Он подсказан не ревностью, – тихо сказал Горацио.
– Ревностью! – воскликнула она. – Право, странно было бы простому знакомому становиться в позу ревнивца.
Эти слова несколько удивили Горацио; но он не успел еще ответить, как Беллармин подошел, пританцовывая, к даме и сказал ей, что боится, не мешает ли он какому-то делу между нею и джентльменом.
– Ни с этим джентльменом, – сказала она, – ни с кем-либо другим у меня не может быть дела, которое я должна была бы держать от вас в тайне.
– Вы мне простите, – сказал Горацио, – если я спрошу, кто этот джентльмен, которому вы должны поверять все наши тайны?
– Вы это узнаете довольно скоро, – заявляет Леонора, – но я не понимаю, какие тайны могут быть между нами и почему вы говорите о них так многозначительно?
– О сударыня! – восклицает Горацио. – Неужели вы хотите, чтобы я принял ваши слова всерьез?
– Мне безразлично, – говорит она, – как вы их примете; но, мне думается, ваше посещение в столь неурочный час вовсе необъяснимо – особенно когда вы видите, что хозяйка занята; если слуги и пускают вас в дом, от воспитанного человека все же можно ждать, что он быстро поймет намек.
– Сударыня, – сказал Горацио, – я не воображал, что если вы заняты с посторонним человеком, каким мне представляется этот джентльмен, то мой визит может оказаться назойливым или что в нашем положении люди должны соблюдать подобные правила.
– В самом деле, вы точно во сне, – говорит она, – или хотите меня убедить, что я сама во сне. Не знаю, под каким предлогом простые знакомые могут отбрасывать все правила приличного поведения.
– Да, конечно, – говорит он, – мне снится сон: иначе как объяснить, что Леонора почитает меня простым знакомым после всего, что произошло между нами!
– «Что произошло между нами»! Вы хотите оскорбить меня перед этим джентльменом?
– Черт возьми! Оскорблять даму! – говорит Беллармин, сдвинув шляпу набекрень и важно подступая к Горацио. – Ни один мужчина не посмеет в моем присутствии оскорбить эту даму, черт возьми!
– Послушайте, сэр, – говорит Горацио, – я посоветовал бы вам умерить свою свирепость, ибо если я не обманываюсь, то даме очень желательно, чтобы вашей милости задали хорошую трепку.
– Сэр, – проговорил Беллармин, – я имею честь быть ее покровителем, и черт меня побери, если я понимаю, что вы хотите сказать?
– Сэр, – отвечал Горацио, – скорее она ваша покровительница; но бросьте-ка важничать, потому что я, как видите, приготовил про вас что следует… (И тут он замахнулся на него хлыстом.)
– О! serviteur tres humble, – говорит Беллармин. – Je vous entends parfaitement bien [79] .
К этому времени тетка, услышав о приходе Горацио, вошла в комнату и быстро рассеяла все его сомнения. Она убедила его, что он отнюдь не грезит и что за три дня его отсутствия не случилось ничего необычайного, кроме лишь небольшой перемены в чувствах ее племянницы; Леонора же разразилась слезами и вопрошала, какой она дала ему повод обращаться с нею так варварски. Горацио предложил Беллармину выйти вместе с ним, но дамы этому воспротивились, удерживая англо-француза чуть не силой. Тогда Горацио простился без больших церемоний и ушел, предоставляя сопернику посовещаться с дамами о том, как ему уберечься от опасности, которую нескромность Леоноры, как им казалось, навлекла на него; но тетка утешила девицу увереньями, что Горацио не отважится выступить против такого совершенного рыцаря, как Беллармин: будучи юристом, он станет искать отмщения на путях закона; и самое большее, чего здесь можно опасаться, это судебного процесса.
79
Покорнейший ваш слуга! Я превосходно вас понимаю (фр.).
Итак, они согласились наконец разрешить Беллармину удалиться на свою квартиру, предварительно уладив с ним все мелочи касательно путешествия, в которое он должен был отправиться наутро, и свадебных приготовлений к его приезду.
Но, увы! Доблесть, как это сказано мудрецами, пребывает не во внешнем обличий; и не раз бывало, что простой и степенный человек, будучи на то вызван, прибегал к этому коварному металлу – к холодной стали, тогда как более горячие головы – и порой украшенные даже эмблемой храбрости, кокардой, – благоразумно от сего уклонялись.
Утром Леонору пробудила от ее сновидений о карете шестерней печальная весть, что Беллармин пронзен клинком Горацио, что он лежит, изнывая, на заезжем дворе и лекари объявили рану его смертельной. Она немедленно вскочила с постели, заметалась, как безумная, по комнате, рвала на себе волосы и била себя в грудь со всем неистовством отчаянья, – в каковом состоянии и застала ее тетка, тоже поднятая от сна печальной вестью. Добрая старая леди изощряла все свое искусство, чтоб утешить племянницу. Она ей говорила, что покуда есть жизнь, есть и надежда; но если Беллармину суждено умереть, то ее скорбь не послужит ему на пользу, а только бросит тень на нее самое и, возможно, на некоторое время отвратит от нее новые предложения; что раз уж так повернулось дело, то лучше всего не думать больше о Беллармине и постараться вновь завоевать приверженность Горацио.
– О, не уговаривайте меня, – кричала безутешная Леонора, – разве не из-за меня бедный Беллармин лишился жизни?! Разве не эти проклятые чары (тут она загляделась на себя в зеркало) стали гибелью самого обаятельного человека нашего времени? Отныне посмею ли я вновь когда-нибудь взглянуть на собственное свое лицо (она все еще не отводила глаз от зеркала)? Не убийца ли я самого утонченного джентльмена? Ни одна другая женщина в городе не могла произвести на него впечатления!
– Нечего думать о том, что прошло, – крикнула тетка, – думай о том, как тебе вернуть приверженность Горацио.